Против света было невозможно прочитать выражение лица Валленберга. Он медленно откинулся на спинку кресла, обивка из дорогой кожи скрипнула. – Откуда вы взяли это имя? – От одного из ваших пациентов, Джеймса Бигелоу. Вы ведь знаете господина Бигелоу? – Да, конечно. Он был одним из первых пациентов моей программы. – Сегодня господин Бигелоу появился в клинике очень расстроенный. Не могу сказать, что понял его не слишком вразумительную историю. Он кричал, что все его друзья заболели, и спрашивал, будет ли он следующим. Он упоминал имя господина Маки. – А именно доктора Маки. – Он был врачом? Валленберг жестом указал на кресло. – Роби, почему бы вам не присесть? Довольно трудно что-либо обсуждать, когда вы вот так возвышаетесь надо мной. Брэйс сел. И сразу понял, что совершил тактическую ошибку; он потерял преимущество высоты – их лица оказались на одном уровне. Теперь все преимущества были у Валленберга. Положение. Раса. Одежда с иголочки. – О чем говорил господин Бигелоу? – спросил Брэйс. – Похоже, он очень боится заболеть. – Не имею ни малейшего понятия. – Он упоминал какую-то процедуру, в которой участвовали он и его друзья. Валленберг покачал головой: – Возможно, он имел в виду протокол? Еженедельные инъекции гормонов? – Не знаю. – Если да, то его опасения беспочвенны. В этой схеме нет ничего революционного. Это и вам известно. – Значит, господину Бигелоу и его приятелям все-таки вводили гормоны? – Да. Это одна из причин их переезда в Казаркин Холм. Они хотели получать новейшее лечение. – Интересно, вы сказали «новейшее лечение». Господин Бигелоу ничего об этом не говорил. Он использовал термин «операция». Похоже, он подразумевал некое хирургическое вмешательство. – Нет-нет. У него не было никаких операций. На самом деле, насколько я помню, хирург ему понадобился всего один раз – удалить полип в носовой полости. Он был доброкачественным, разумеется. – Ну а как насчет этого гормонального протокола? У кого-нибудь когда-нибудь были серьезные побочные эффекты? – Никогда. – Значит, Ангус Парментер не мог умереть от этого? – Диагноз еще не установлен. – Это болезнь Крейцфельда-Якоба. Так мне сказала доктор Харпер. Валленберг застыл, и Брэйс вдруг понял, что ему не стоило упоминать имя Тоби. Не стоило признаваться, что они знакомы. – Что ж, – спокойно сказал Валленберг. – Это объясняет его симптоматику. – А как насчет опасений господина Бигелоу? Что у всех его друзей была одна и та же болезнь? Валленберг покачал головой. – Вы же знаете, нашим пациентам трудно смириться с тем, что жизнь подходит к концу. Ангусу Парментеру было восемьдесят два. Старение и смерть – это произойдет с каждым. – Как умер доктор Маки? Валленберг помолчал. – Это было весьма неприятное происшествие. У доктора Маки начался острый психоз. Он выбросился из окна больницы Виклин. – Господи! – Это потрясло всех нас. Он был хирургом, и очень хорошим. О пенсии даже не думал, в его-то семьдесят четыре. Так и проработал до… До этого происшествия. – Вскрытие проводилось? – Причиной смерти стала травма – это очевидно. – Да, но все-таки вскрытие проводилось? – Не знаю. Им занимались хирурги Виклина. Он умер примерно через неделю после падения. – Валленберг внимательно посмотрел на Роби. – Кажется, все это вас взволновало. – Наверное, потому что господин Бигелоу был так огорчен. Он упоминал еще одного своего друга, который тоже заболел. Некий Филипп Дорр. – С господином Дорром все в порядке. Он переехал в Западное отделение Казаркина Холма, в Ла-Джоллу. Я только что получил его официальную просьбу переслать туда все документы. – Валленберг просмотрел несколько лежащих на столе папок и наконец извлек листок бумаги. – Вот факс из Калифорнии. Брэйс взглянул на бумагу и увидел подпись Филиппа Дорра. – Значит, он не болен. – Я несколько дней назад принимал его в клинике – текущий осмотр. – И? Валленберг в упор посмотрел на Брэйса. – Он абсолютно здоров. Вернувшись за свой стол, Брэйс закончил ежедневную работу с медицинскими картами и надиктовками. В шесть тридцать, наконец выключив диктофон с микрокассетой, он оглядел расчищенный стол. И обнаружил спешно записанное на обороте одного из лабораторных бланков имя: доктор Стенли Маки. Сегодняшний случай в клинике по-прежнему не давал ему покоя. Он вспомнил два других имени: Ангус Парментер. Филипп Дорр. Эти две из трех смертей сами по себе тревоги не вызывали. Все пациенты были стариками, все достигли статистического финала жизни. Но один только возраст не может быть причиной смерти. Сегодня Роби видел страх в глазах Джеймса Бигелоу, настоящий страх, и не мог избавиться от тревоги. Он снял трубку и позвонил Грете, сказал, что задержится, поскольку должен заехать в клинику Виклин. Затем взял портфель и вышел из кабинета. К этому времени клиника уже опустела, в конце коридора горела единственная флуоресцентная лампа. Походя мимо нее, Роби услышал тихое жужжание, а подняв глаза, увидел тень какого-то насекомого, угодившего под матовый короб. Отчаянно хлопая крылышками, оно пыталось бороться с судьбой. Брэйс щелкнул выключателем. Коридор погрузился во тьму, однако жужжание все еще слышалось: пленник лампы яростно молотил крыльями. Брэйс вышел из здания в сырой ветреный сумрак. Его «Тойота» осталась на стоянке одна. В сернистом свете дежурной лампы она казалась скорее черной, чем зеленой, и напоминала большого блестящего жука. Он остановился, выуживая ключи из кармана. Затем посмотрел на освещенные окна стационара: за ними замерли неподвижные силуэты пациентов; кое-где метался свет телеэкранов. Внезапно его охватила глубокая подавленность. То, что он видит в окнах, – конец жизни. Картина его собственного будущего. Он сел в машину и выехал со стоянки, но избавиться от гнетущего чувства не мог. Оно преследовало его, как холодная сырость ночи. «Надо было выбрать педиатрию», – подумал он. Дети. Начало жизни. Развитие, а не распад. Но в университете ему говорили, что будущее медицины – в гериатрии. Когда поколение бэби-бума поседеет, огромная армия этих людей, марширующих прямиком к старости, будет поглощать по пути все ресурсы медицины. Девяносто центов из каждого потраченного на здравоохранение доллара тратится на поддержание пациента в последний год его жизни. Вот куда текут деньги, вот где могут заработать врачи. Роби Брэйс, человек практичный, выбрал перспективную сферу. Ох, но как это все угнетает! По пути в больницу Виклин он размышлял о том, как выглядела бы его жизнь, выбери он педиатрию. Роби думал о своей дочке, вспоминал радость при виде сморщенного личика, когда ее, новорожденную и отчаянно орущую, вынесли ему. Он вспоминал изматывающие кормления в два часа ночи, запах присыпки и кислого молока, шелковистую детскую кожу в теплой ванночке. Младенцы во многом похожи на стариков. Их нужно купать, кормить, одевать. Менять им памперсы. Они не могут ни ходить, ни говорить. Они живут лишь по милости людей, которые за ними ухаживают. В половине восьмого он добрался до Виклина, небольшой муниципальной больницы, расположенной в пределах Бостона. Натянув белый халат, он проверил наличие бирки с его именем и вошел в здание. Здесь у него не было никаких служебных привилегий, не было права требовать какие-либо медицинские карты, однако он ставил на то, что никто не станет обременять себя расспросами. В справочном отделе он заполнил бланк на бумаги Стенли Маки и подал его сотруднице, маленькой блондинке. Она посмотрела на бирку с именем и замялась, очевидно, понимая, что он не работает в их больнице. – Я из клиники Казаркин Холм, – пояснил Роби. – Он был одним из наших пациентов. Служащая принесла ему карту; Брэйс взял ее и сел за свободный стол. На обложке черным фломастером было написано: «Скончался». Роби открыл папку и просмотрел первую страницу с личными данными: имя, дата рождения, номер социального страхования. Его взгляд упал на строчку с адресом: Синичий переулок, 101, Ньютон, Массачусетс. Это в Казаркином Холме. Он перешел к следующей странице. Здесь указывалась только одна госпитализация – та, что предшествовала смерти. С возрастающим волнением он прочитал то, что было надиктовано хирургом в момент поступления пациента в больницу девятого марта. «Белый мужчина, 74 лет, поступил с обширной раной головы вследствие падения из окна четвертого этажа. Предшествующих заболеваний не отмечено. Непосредственно перед происшествием он был чистым, одетым, проводил стандартную аппендэктомию. По словам медсестер операционного блока, у доктора Маки отмечался тремор обеих рук. Без всяких объяснений он произвел удаление нескольких сантиметров нормального на вид тонкого кишечника, что привело к обширному кровотечению и смерти пациентки. Когда персонал пытался оттащить его от стола, он рассек яремную вену анестезиологу, после чего сбежал из операционной. Свидетели в коридоре видели, как он выпрыгнул вниз головой в окно. Его нашли на стоянке без сознания и с кровотечением вследствие множественных порезов. В отделении неотложной помощи была проведена интубация, пациент был стабилизирован и отправлен в травматологическое отделение с множественными переломами черепа, а также возможным компрессионным переломом позвоночника…»