Сигна опустилась на колени, не в состоянии справиться со злостью, и Лилиан склонилась над ней, в ее взгляде застыли слова извинения, которые она не могла произнести. Дух протянул к ней руки, призывая, но не настаивая, с мольбой в глазах. Мольбой, которую Сигна тут же поняла. Лилиан собиралась завладеть ею – но только, если она позволит. Сигне хотелось сказать нет. Хотелось забыть ужасный, пробирающий до костей холод, выжигающий все внутри. Но кто еще даст Лилиан такую возможность? Кто еще сможет? Она собралась с силами и взяла духа за руку. Лилиан проникла в нее. Глаза Сигны закатились, когда дух завладел ею. Казалось, что ее выпотрошили. Словно она стала лишь оболочкой самой себя; словно погрузилась в ночной кошмар, не в состоянии двигаться и управлять своим телом. Почему? Это была не ее мысль, а Лилиан, сознание которой расширялось и давило на голову. Сигна не могла двигаться. Не могла кричать. ПОЧЕМУ? Эта боль напоминала ту, которую она переживала лишь однажды, когда наблюдала за смертью бабушки. Такая боль проникала глубоко в сердце и разрывала душу. Как бы она ни пыталась, не могла скрыться от этого. Она стала оболочкой, которой управляла Лилиан. – Почему ты это сделал? – выкрикнула она, словно выплевывая слова. Каждый раз, когда она пыталась закрыть рот, губы обжигала боль. Перси начал. – Это не твое… – С тобой говорит не Сигна! – Хотя она произносила слова, но выбирала их Лилиан. Ее тело так безжалостно тряслось от холода, что хотелось броситься в огонь. – А твоя мать. Перси застыл, его лицо побледнело, грудь вжалась, словно он задержал дыхание. – Скажи мне правду. – Сигна сомневалась, что произнесла слова вслух, потому что Перси никак не реагировал. – Скажи почему. Чем я заслужила твою ненависть? Подняв голову и заглянув ей прямо в глаза, Перси ответил: – Не ты должна была умереть. Глава 43 – Я хотел убить Марджори, – не задумываясь, ответил он, не выглядя виноватым или раскаивающимся. – Думаешь, люди не узнали бы правду? Да весь город уже шептался о том, что у отца, вероятно, толпа внебрачных детей, бродящих повсюду. Сколько времени, по-твоему, потребовалось бы, чтобы кто-нибудь узнал, что я сын гувернантки? – Марджори всегда хотела для тебя только самого лучшего, – произнесла Лилиан губами Сигны, надеясь услышать от сына слова оправдания или раскаяния. Но Сигна видела лишь бессердечного юнца, который верил, что она и Сайлес не переживут эту ночь в огне. Поэтому и говорил так открыто. Сколько раз ее отвергали, но боль от его предательства все равно была невыносимой. Она доверяла ему. Танцевала с ним. Надеялась на него. И что в итоге? – Если Марджори действительно желала мне лучшей жизни, то никогда не рассказала бы правду. – Гнев Перси только разгорался. Неуемная ярость сквозила в голове. – Нет, она хотела не этого, а стремилась стать ближе. Допусти я подобное, и как скоро ей бы захотелось рассказать об этом другим? Когда бы меня обозвали незаконнорожденным, разрушив будущее? Разве ты не понимаешь? Я должен был защитить себя и семью от позора. Лилиан мечтала простить сына, и Сигна направила всю волю, чтобы встряхнуть ее и напомнить правду. И хотя дух поначалу сопротивлялся, но Сигна чувствовала, что она понимает, по тому, как ее тело обмякло и плечи опустились, когда Лилиан спросила: – Тогда почему умерла я? – Ты скажи мне! – взорвался он. – Я клал белладонну в чайник, который предназначался для Марджори. Но ты выпила тот чай, так ведь? Я ничего не понял, пока ты не заболела, а потом стало слишком поздно. Ты умирала так медленно, что поместье погрузилось в хаос. Поэтому я давал тебе еще ягоды, всегда в чае, чтобы помочь умереть и покончить со страданиями окружающих. Но этого оказалось недостаточно. Я давал их слишком медленно, и твое тело успело приспособиться. Сигна заметила, что Перси бил озноб от разговора с умершей. Ей захотелось, чтобы этот холод заморозил его. Такая безумная мысль, но прямо сейчас она ненавидела Перси так сильно, что лично взяла бы косу смерти и разрубила его надвое. Он не испытывал угрызений совести. Ни капли сочувствия. Его тон был таким же, как в тот день в аптеке – с холодным расчетом человека, которого заботило лишь то, как его видят другие. Как же быстро человек может попасть в эту ловушку, расставленную обществом. – А как же Блайт? – Сигна удивилась, когда прозвучали ее собственные слова. Влияние Лилиан ослабевало. Она заметила, что дым вокруг становился все гуще, и различила тень Сайлеса на оголившейся земле рядом с ней. Боже, она вовсе не хотела втягивать его в это. Перси повернулся к огню. – Я хотел сделать что-то, чтобы вразумить отца. Он задумал погубить семью. Нужно было сблизиться с ним – я подумал, общие страдания поспособствуют этому. Но с момента твоего приезда, – он бросил на Сигну злобный взгляд, – он сблизился только с ней. – Поэтому ты заболел, – добавила Сигна. – Не только, чтобы избавиться от противоядия, но потому что думал, что сможешь – что? Напугать отца, чтобы он сохранил клуб? Чтобы отдал тебе его из сочувствия? – Все детали головоломки наконец встали на место. – Не ожидал, что ты поймешь. – Перси произнес это так легко. Так уверенно, возвращаясь к роли, которую так часто играл в высшем обществе. – Отец отнял все, к чему я стремился, потому что слишком погряз в своем горе, не в состоянии думать о чем-то еще. Я сделал то, что полагалось. Он не оставил мне выбора. – Ты мог сделать любой выбор, – снова заговорила Лилиан дрожащим от усталости голосом. – Элайджа не подпускал тебя к делу не потому, что ненавидел. А потому, что любил тебя, Перси. Потому что жалел о жизни, проведенной на работе вдали от семьи. И не хотел для тебя той же участи, разве ты не понимаешь? Лицо Перси стало мрачным, и на мгновение Сигна задумалась, попали ли слова в цель. Осталась ли в его душе хоть частичка света. Но тьма снова застелила ему глаза, когда он потряс головой, отбрасывая эту идею. Отказываясь от нее. Но времени на обсуждения не было. Как и на споры. Пламя уже подступало к подолу юбки. – Это уже неважно. – Он встретился взглядом с Лилиан. С Сигной. – Огонь поглотит все вокруг, и я наконец избавлюсь от тебя. На сей раз, Сигна, ты не сможешь никого спасти. В руке Перси блеснула сталь, отразив свет огня, – карманный нож. Маленький острый и жаждущий крови. Он нацелился на горло девушки и широко размахнулся, когда Сейлес толкнул ее так сильно, что перехватило дыхание, и нож вонзился в плечо. Сигна переживала все эмоции Лилиан даже острее, чем боль от ножа – печаль и боль от осознания того, что для Перси нет пути обратно. Лилиан подняла голову, чтобы в последний раз посмотреть на сына, навсегда запомнить его ребенком, свернувшимся клубочком у нее на руках двадцать лет назад, а потом повернулась к Сайлесу. – Он твой, делай, что нужно. Я больше не могу его защищать, – только и сказала она сломленным голосом, а затем покинула тело Сигны. Сигна упала на четвереньки, хватаясь за грудь и задыхаясь от возобновившегося дыхания, когда Перси снова замахнулся ножом. Но прежде чем он успел ударить, Сайлес возник перед ней и схватил лезвие рукой. Перси вскрикнул и с обезумевшим взглядом попытался опустить руку. Он безуспешно силился сдвинуть нож с места. Резать. Сделать хоть что-то. – Как это? – Его губы тряслись, лицо стало серым. – Что ты делаешь? – Перси посмотрел на Сигну в поисках объяснений, дрожа как осиновый лист. Сайлес даже не вздрогнул с лезвием в руках. Сигна ожидала увидеть кровь. Гримасу боли. Но единственным следом от ножа служила дыра на перчатке. Она едва не задохнулась, когда услышала шепот: – Я хотел сделать все по-другому. Прости, Пташка. Его плечи расправились, источая тьму. Сигна услышала сожаление в голосе, когда тени сгустились у его ног и полностью окутали, пока Сайлес не исчез, а на его месте возник темный жнец. Несущий смерть. Звезды померкли одна за другой, ночь стала черной, и единственным источником света было ревущее пламя, бросающее отблески на снег и склоняющееся к его ногам. Он поглотил ночь, взяв луну в качестве косы, и поднес ее к горлу Перси. Перед ней стоял Ангел смерти, и Сигна не могла дышать. Именно Сайлес привез ее в Торн-Гров. Шаг за шагом помогал ей. Отвел в клуб, сад и библиотеку. С ним она мчалась под светом луны. Он заставил ее усомниться в чувствах к Ангелу смерти. А теперь он и Сайлес оказались одним существом. Она не могла спросить почему. По крайней мере, не сейчас, потому что Гандри наступал ему на пятки. Гончий больше не принадлежал этому миру. Как тени окутали Сайлеса, так теперь они обвивали собаку, удлиняя пасть и затачивая клыки. Он вырос втрое и встал лапами на плечи Ангела смерти, его лапы были выше головы Сигны, глаза пылали кроваво-красным огнем, а тяжело дышащая пасть извергала тьму. Хангри, осознала Сигна. Что означало – голодный. – Сейчас у тебя есть выбор, – нежным голосом заговорил с ней Ангел смерти. Этот голос окутывал ее словно дурман медового вина, в котором она могла утонуть. – Сейчас ты можешь решить, для какого мира создана. Есть всего два варианта: позволить ему убежать и надеяться, что он изменится, ведь если отдать его под суд, он, вероятно, будет повешен. Или… – Или? Ангел смерти коснулся ее плеча в месте, где уже затянулась рана от ножа, и поднял на ноги, так что она прижалась спиной к его груди, чтобы видеть Перси и обгоревшую могилу Лилиан. – Или присвоишь его жизнь, как свою собственную, и отдашь оставшееся время Блайт. Ты не проклята – ты жнец. Ты – воплощение ночи, проводник душ. Связь между миром живых и мертвых – птица в клетке, готовая к полету. Расправь крылья, Сигна Фэрроу, для тебя нет пределов. Только расправь крылья, и ох каким же будет наш полет. Как правильно звучали его слова. Так просто, словно в глубине души некая пульсирующая сущность уже знала, что ответ будет именно таким. Что так и должно быть. Ты не беспомощное создание, которое нужно оберегать. В памяти снова и снова всплывали слова, которые он однажды сказал ей. Ты храбрее солнца, Сигна Фэрроу, и пришло время тебе зажечься. Он был прав. Сигна больше не боялась этой стороны себя и устала извиняться за себя настоящую. Она не просто зажжется; она вспыхнет ослепительным пламенем. Будет сиять ярче звезд на темном небосводе Ангела смерти и наконец заявит о себе. Все это принадлежало ей. Она прижалась к нему, впуская поток силы, которая сковала льдом вены и зажгла огонь в сердце. Исчезли все тревоги, все страхи. Когда она позволила силе поглотить себя, то поняла, что прошлые волнения ничего не значили. Она больше не цеплялась за них. Она стала повелительницей ночи. Несущей смерть. Жнецом. Ее правление начиналось прямо сейчас. – Ты уверена? – Его голос окутывал нежностью среди хаоса. Сигна еще никогда не была так уверена. Она заботилась о Перси; начала любить его. Но сейчас поняла, что двигало Ангелом смерти. Почему он отбирал жизни раньше времени, подчиняясь своему эгоизму. Потому, что хотел защитить ее. Она поступила бы так же. Стала бы эгоистичной ради Блайт и Элайджи. Перси сделал свой выбор, пришло время ей сделать свой. И если Перси не раскаивался в своих грехах, Сигна заставит его пожалеть о них. Когда Сигна повернулась к кузену, в ее глазах стояла ночь, а волосы стали серебристыми, как звездный свет. Слова были не нужны. Желание поднять мертвый сад, как клетку, только возникло, как мир повиновался ее воле. Засохшая ежевика прорвалась сквозь снег и пламя, корни опутали Перси, который в отчаянии вцепился в них ногтями, пытаясь вырваться. – Отпусти меня! – Он уставился на нее сквозь ловушку из шипов и виноградной лозы. Ветви опутывали запястья, прижимая к земле. – Во имя всего святого, кто ты? Она ответила незамедлительно: – Я свободная. – А потом повернулась к Гандри и позволила адскому псу насладиться пиром.