– Да, Уоррен, ты опасен. Несмотря на то, что ты стараешься казаться добрым, ты беспринципен. И ты не можешь скрыть от меня свой подлинный характер. Помни: я твоя сестра. – Я рад, что ты мне об этом напомнила. Я мог бы и забыть об этом. – Поэтому ты меня избегаешь. Если бы верил, что я желаю тебе добра, ты бы так не поступал. Голос ее дрожал, когда она произносила эти слова. – Действительно. Прошу тебя, не трать на меня свои чувства. Я вполне способен сам позаботиться о себе. – Ты так думаешь? – Думай по-другому, если тебе так нравится; но какое отношение это имеет к моей дружбе с индейцем? – Самое прямое. Мне не нравится эта ваша дружба, не только потому, что он индеец, хотя это одна из причин. Я думаю, что ты преследуешь какую-то свою цель, и его при этом не ждет ничего хорошего. – Можно подумать, что ты влюблена в этого краснокожего! – Нет! Но остальные могут подумать, что он влюблен в меня. – Что? Он посмел? – Нет! Ничего он не посмел. Но взгляд женщины видит больше, чем взгляд мужчины. Нелати ни разу не сказал мне ласкового слова, но я вижу, что он восхищается мной. – А ты? Ты им восхищаешься? Девушка остановилась. Глаза ее странно сверкнули. Она ответила: – Стыдись, брат, задавать такие вопросы! Я белая женщина. А он индеец. Как ты смеешь даже спрашивать об этом? Уоррен рассмеялся и сказал: – Но ведь ты не считаешь, что я забочусь об этом парне? Девушка увидела в этих словах свой шанс и воспользовалась им: – Но ты делаешь вид, что он твой друг. Я тебя поймала! Ты сам признался! – И опять – о чем ты? – Теперь я не сомневаюсь – я уверена: за этой ложной дружбой с Нелати скрывается какой-то коварный план. – Ты спятила, Элис! – Нет, я в своем уме! Ты что-то задумал. Советую тебе, что бы это ни было, откажись от своего замысла. Тебе не нравятся мои слезы, поэтому я стараюсь их сдерживать; но умоляю тебя, Уоррен, брат, откажись от него навсегда! – воскликнула Элис, и горькая слеза скатилась по ее щеке. – Я могу надеяться на поддержку и утешение только от тебя и отца. Сердце мое рвется к вам обоим, но встречает только холодность. О, Уоррен, будь храбрым человеком – достаточно храбрым, чтобы отвергать зло, и ты не только сделаешь меня счастливой, но, может быть, избежишь ужасного возмездия, которое следует за проступком. Еще есть время. Услышь мою мольбу, пока не стало слишком поздно. Но он не способен был услышать ее. Просьба не тронула каменного сердца брата. В нескольких банальных словах он заверил сестру, что не имеет никаких злых намерений по отношению к молодому индейцу. Все напрасно. Женский инстинкт говорил ей, что брат лицемерит, и показывал, кто он такой на самом деле – злой человек! Этим вечером Элис долго и искренне молилась, просила поддержать ее в несчастье, которое – она это чувствовала – неминуемо приближается. И плакала, пока ее подушка насквозь не промокла от слез. Глава XVI. ИЗМЕНИВШИЙСЯ ХАРАКТЕР Поведение Элайаса Роди изменилось самым удивительным образом. Он стал снисходительным и очень щедрым. Целовал всех детей, болтал с их матерями, слушал их рассказы о детских болезнях, проступках мужей и домашних неприятностях. К удивлению даже самых последних поселенцев, властный «губернатор», как оказалось, очень интересуется их делами и, что еще более удивительно, иногда опускает руку в карман, чтобы помочь беднякам в их бедах. Его начали глубоко интересовать различные мелочи, и он уделял много времени и энергии разрешению незначительных проблем. Характер у него стал умиротворенным и добрым. Благодаря ему были забыты многие ссоры среди поселенцев. Всегдашняя холодность Элайаса сменилась теплым дружелюбием. Так продолжалось какое-то время, и даже те жители поселка, которые его недолюбливали, пришли к выводу, что относились к нему несправедливо. Как могли соседи обвинять его в злобе и лживости? А что касается раздражительности, она совершенно исчезла. Если вспомнить о высокомерии, то теперь никто из знавших Элайаса Роди не мог назвать его высокомерным. Если и оказался у него недостаток, то это излишняя уживчивость и добродушие. Скупость? Нет, тут, должно быть, какая-то ошибка; скупой не стал бы посылать продовольствие беднякам, не починил бы амбар вдове Джонс и не купил бы Сету Чеширу новую лошадь. И какой злой человек стал бы давать в долг пьянице, но всеобщему любимцу Джейку Стеббинсу, чей ярко-красный нос по ночам мог служить маяком для заблудившегося путника. Таково стало всеобщее мнение об Элайасе Роди. А тот только улыбался, потирал руки и негромко говорил: – Хм! И это междометие имело глубокий смысл. Оно означало, что все идет по плану; и что план, разработанный им, исполняется даже лучше, чем он ожидал. А план был прост. Элайас Роди решил завоевать всеобщую популярность, чтобы исполнить самое свое горячее желание. Отказ вождя семинолов казался особенно неприятным, потому что не оставлял никакой возможности для дальнейших переговоров. Роди достаточно хорошо знал индейцев, чтобы понимать, что они не меняют своих решений. Это упрямство много раз приводило к гибели тех, кто пытался их принуждать, и Роди в бессильном гневе скрежетал зубами, когда Олуски объявил о решении индейского совета. Но появившаяся на его губах предательская улыбка свидетельствовала о новом плане, который «губернатор» хранил про себя, пока не наступит нужный момент. Получив отказ Олуски, Элайас Роди решил обуздать свой вздорный нрав и настолько овладел своим порывистым характером, что сам этому удивлялся. Отсюда его изменившееся поведение относительно других поселенцев. Все они, до одного человека, стали его преданными последователями и готовы были выполнить любую его просьбу. В своей макиавеллиевской политике он не уставал исподволь внушать всем свой замысел захвата индейских земель на холме. И делал это так искусно, что большинству слушателей эта мысль казалась их собственной, и они в свою очередь высказывали ее Элайасу. Распространилось всеобщее мнение, что краснокожие – захватчики, что они не имеют права пользоваться территорией, которая так нужна колонии. Это мнение, хотя и не выражавшееся вслух, было очень глубоким и почти во всех случаях искренним. К нескольким здравомыслящим и беспристрастным поселенцам, на которых не действовали речи Элайаса, он подошел по-другому: обещал значительное увеличение их собственности или пространно рассуждал о неизбежном наступлении цивилизации. И если не добился их одобрения, то сделал так, что остальным их возражения казались ограниченными и эгоистичными. Удержались только немногие упрямые и честные люди; с ними Элайас ничего не смог поделать. Они отказывались от всех его предложений, разоблачали его ложные аргументы и высмеивали его доказательства; но их было мало, и они не пользовались влиянием. Пока Элайас совершал свою мирную революцию в общественном мнении, кончилась осень и началась зима – если такое слово можно использовать там, где не бывает зимы в полном смысле этого слова. Закончилось и пребывание индейцев на холме. С приближением прохладной погоды племя Олуски снова упаковало свое добро, разобрало жилища и вместе с женами, детьми, лошадьми и скотом покинуло летний лагерь. Вновь на фоне неба видны были только голые столбы. Холм снова стал необитаем. Но вскоре на вершине холма началась новая энергичная деятельность. Вместо индейцев, с их раскрашенными перьями и примитивными украшениями, появились белые, столяры, плотники и другие ремесленники, вместе со своими помощниками-неграми. На земле возвышались груды леса, камня и других строительных материалов, воздух звенел от веселых голосов рабочих. И вскоре на том месте, где недавно стояли вигвамы индейцев, появился роскошный каркасный дом – большое сооружение, искусно построенное и великолепно отделанное. Этот дом принадлежал Элайасу Роди! Он получил согласие поселенцев на свой пиратский замысел. Только немногие выступили против. Но Элайас, воспользовавшись поддержкой большинства, наконец-то исполнил свое желание и захватил землю. Глава XVII. САМОУВЕРЕННОСТЬ Постоянный поселок племени Олуски выглядел гораздо внушительней временного лагеря из вигвамов у залива Тампа. Восточной резиденцией семинолов служил город, построенный задолго до того, как испанцы высадились во Флориде, и здесь жило много поколений индейцев.