Нэнси переступила через трупы офицеров, проверила пистолет и амуницию у себя на поясе и вышла в коридор, который напомнил ей о занятиях по стрельбе на базе в Инвернессе, когда инструкторы тянули рычаги и перед тобой выпадала цель – из-за кустов, из дверных проёмов. Нэнси сделала двойной выстрел от бедра, ликвидировав двух караульных, которые вышли из-за угла в обшитый панелями коридор. Из другой комнаты вышел заспанный капитан, на ходу крепя за ушами тонкие линзы в стальной оправе и недоумённо моргая. Увидев её, он замер, поднял руки и начал что-то говорить. Она выстрелила дважды в центр его груди, и пули отбросили его назад, в комнату. Нэнси подошла и присмотрелась к нему. Он ещё моргал, у него двигались губы, но секреты, которые он пытался рассказать, расслышать было уже невозможно, как и секреты того мальчика, который уходил из жизни у неё на глазах на улице в Марселе. Она выстрелила ему в лоб и ушла. Ещё один нацист, поглощённый бездной. Вернув пистолет на пояс, она достала нож. Немцы сфокусировались на отражении атаки с заднего входа, поэтому половина караульных на её пути стояли к ней спиной. Из-за этого убивать их было почти слишком просто. Окровавленный нож уже начал скользить, и пришлось вытереть ладонь и рукоятку о платье. Напевая гимн партизан, Нэнси спустилась по главной лестнице, словно направляясь на встречу с мужем в лобби-баре отеля. Повсюду сновали маленькие человечки в серо-зелёной форме. Со стороны кухни послышался крик и пулемётная очередь. Значит, кто-то из ребят уже проник внутрь. Нужно двигаться быстрее. Первый этаж. Кабинеты. Сержант, который вёл своих людей в заднюю часть здания, повернулся и увидел её. Он среагировал быстро, поняв, что времени доставать пистолет или нож нет, и с лёту ударил её кулаком. Содрогнувшись всем телом, она отразила удар левым плечом, всадила нож ему в живот и повела руку наверх. Этот нож почти не уступал её собственному экземпляру «Ферберн-Сайкса», которого она лишилась во время налёта на радиовышку. Тогда Лондон почти сразу же прислал ей новый кинжал взамен утерянного. Спасибо, дядя Баки. Кабинет управляющего… Конечно, он предназначался ему. Там есть надёжный сейф и панорамные окна, выходящие на внутренний двор в центре территории отеля. Дверь открылась, и в коридор вышел ещё один молодой офицер с почти что белыми волосами. В руках у него была тяжёлая пачка документов. Он заканчивал говорить с кем-то, кто находился в кабинете. Ему она выстрелила в лицо – то ли потому, что решила, что коробка с документами может отвести пулю от него самого, то ли потому, что ей просто так хотелось. Перешагнув через труп, она вошла в кабинет. Вот и он, майор Бём, выглядящий точно так же, как в их последнюю встречу в Марселе. На лице его даже появилась вежливая удивлённая улыбка. Он стоял около полок, на которых были аккуратно расставлены книги. Можно было подумать, что он выбирает, что почитать на ночь. – Миссис Фиокка! Насколько я понимаю, вы пришли осведомиться о своём муже? И, судя по форме вашего вторжения, вы здесь не для того, чтобы заключить со мной сделку, о которой мы говорили в Курсе. – Он качнул головой. – Должен признаться, я удивлён. Я был уверен, что вы обменяете свою жизнь на жизнь Анри после всего, на что вы его обрекли. Он говорил по-английски, и она ответила на том же языке. С непривычки ей с трудом удавалось произносить слова. – Энн рассказала мне, что вы его убили. На лице Бёма отразилась глубокая печаль. – Я понял. Нет, нет, мадам Фиокка. Зачем бы я стал убивать такого полезного человека? Анри. Нэнси так чётко его представила, словно он действительно стоял в смокинге у неё перед глазами. Она вложила пистолет в кобуру. – Он столько мне о вас рассказал. У неё закружилась голова. Безграничная ярость угодила в ловушку и утонула в любви и надежде. – Он здесь? – Нет. Но он в безопасном месте. Очень безопасном. Хватит. Она вырежет правду из чёрного сердца Бёма. Нэнси бросилась на него с ножом, целясь в лицо, но линия её атаки оказалась слишком предсказуемой. Он сделал шаг назад, прислонившись к столу, и правой рукой схватил её за запястье, а левой сжал талию так, что высвободиться было невозможно. Нож дрожал в её руке, пока они мерились силами. – Сейчас он бы вас, конечно, не узнал, – сказал Бём сквозь сжатые зубы. – Вы же больше не Нэнси Уэйк, так? – Она продвинула нож вперёд, и теперь он дрожал у самой его кожи. – Или вы наконец узнали свою истинную сущность? Вы просто именно такая, как говорила ваша мать. Наказание для тех, кто вас любит. Уродливая, грязная, грешная, обычное ничтожество. Нэнси представила, как Бём и Анри сидят вместе, как близкие друзья, и обсуждают, что ей когда-то говорила мать, весь тот яд, который она по капле каждый день вливала ей в кровь, пока Нэнси не убежала. С тех пор она так и не переставала бежать. – Командир! – услышала она голос Рене из лобби. Он искал её. – Приехало подкрепление СС. Уходим! В лобби раздался ещё один взрыв, и Бём её оттолкнул. Она запнулась и упала на колени, а когда снова посмотрела на него, у него в руках уже был пистолет, наведённый на неё. – Лучше пусть он никогда не увидит настоящую вас. Она оскалилась на него, а он в ответ хмыкнул, как будто его позабавила её гримаса, продолжая держать её на прицеле. Рене позвал её снова. – Вы знаете, что означает этот символ? – Она опустила глаза на ковёр, на котором стояла на коленях. Он был забрызган кровью убитого ею офицера и украшен свастиками, но не привычными красно-чёрными, а зелёными и жёлтыми в ряд. – Он берёт начало в Тибете, – продолжил Бём, – и обозначает солнце. Мужское божество. Фюрер напоминает нам о нём, чтобы мы все старались ему угодить. Он наш отец. А сколько было вам, когда ваш отец ушёл? Что бы он сказал сейчас о своей маленькой девочке? – И он снова улыбнулся своей вежливой улыбкой. – Вы же сейчас подводите под смерть собственных людей. Сначала позволили шпионке выдать ваши позиции, а теперь привозите сюда своих лучших двадцать бойцов. Это самоубийство. Я отдал приказ атаковать ваш лагерь в Шод-Эге, как только мне доложили о сигнале Энн. Дверь распахнулась, и в проёме возник Рене с револьвером. Бём повернулся к нему, но, прежде чем смог выстрелить, Нэнси бросилась на него с ножом. – Чёрт! – заорал Рене, еле успев сместить прицел чуть выше, чтобы пуля, уже вылетающая из ствола, разбила окно, а не влетела в спину Нэнси. Нэнси порезала ему скулу. От её атаки Бём пошатнулся, ударился запястьем о край стола и выронил пистолет. Закричав, он прижал руку к ране, и сквозь пальцы тут же потекла кровь, окрасив ворот рубашки. Она снова кинулась к нему, но Рене схватил её за талию, поднял и вынес из кабинета. Нэнси выла от ярости. – Уходим сейчас же, Нэнси! – закричал он, поставив её на ноги в коридоре и толкая в сторону лобби. – Наигрались. Дым, тела… Рене бросал перед собой гранаты, чтобы расчистить путь, и отталкивал её в нужный момент, чтобы уберечь от взрывов. Вокруг них бились зеркала, трещала деревянная обшивка, стоял шум обрушивающихся стен и висели серые облака дыма и пыли. Рене тащил её вперёд, и она споткнулась о солдата, получившего пулю в живот и всё ещё бившегося в конвульсиях. Наконец они добрались до лобби. Рене бросил ещё одну гранату в двойные двери парадного входа, и, когда они взорвались, у Нэнси заложило уши. Теперь она слышала только звон. Он вытащил её из горящих дверей на улицу, поднял и швырнул на окровавленное дно открытого кузова. Там уже был Фран. Облокотившись о кабину, он прижимал руки к своим ранам. Нэнси схватила лежащий у него на коленях «Брен» и начала стрелять в немцев, которые бросились за ними в погоню. Кто-то из них упал, кто-то бросился в укрытия. Только когда они оказались на окраинах Монлюсона, она снова взглянула на Франа. Он не двигался, а его остекленевший взгляд застыл на том аде, который они оставили после себя. 54 Когда капитан Рорбах вошёл в кабинет Бёма, французские рабочие только что закончили прибивать листы фанеры поверх разбитых окон. Из-за этого складывалось ощущение, что сейчас не девять утра, а предзакатный час. Тело ефрейтора унесли, но окровавленный ковёр лежал на своём месте. Рорбах заметил кровь, внимательно смотря под ноги. – Тридцать восемь погибших, сэр. Восемь часов назад Рорбах сам вызвался выполнять функции главного помощника Бёма и пока отлично справлялся с задачей сбора информации, допроса свидетелей и формирования рабочих групп для обеспечения безопасности здания. Бёму обработали рану, и он посмотрел на своё новое лицо в маленькое зеркало, перед которым обычно брился. Он сам же обнаружил и тело Геллера в коридоре наверху. Его протеже расстреляла лично миссис Фиокка, оставив кровавый след на пути из офицерской гостиной в его кабинет. Смерть Геллера удивила и огорчила его – не только потому, что Бём ценил работоспособность и ум своего младшего товарища, но и потому, что столько людей, подобных ему, на которых рейх должен был построить своё славное будущее, уже погибли. И погибли из-за упрямых, недалёких дегенератов из Сопротивления, наподобие миссис Фиокка и её расово неполноценных союзников с востока. Бём решил, что попросит жену навестить семью Геллера, когда у той будет возможность. Им надлежало скорбеть вместе с его родственниками, оплакивая и самого человека, и то, что он представлял. Отпустив рабочих – они вышли из кабинета без единого слова – он продолжил разговор с Рорбахом: – А лагерь маки? – спросил он небрежно, хотя от ответа зависело, окрасятся ли ночные события в цвета успеха. – Сама база почти полностью разрушена бомбардировками. Секретные группы, которые отработали до того, как наземные отряды взяли живыми некоторое количество бойцов, обнаружили поблизости несколько крупных тайников с оружием. Нововведение в виде секретных групп предложил Бём. Его охотно принял и внедрил командир подразделений Ваффен-СС Шульц, возглавивший нападение. Он также понимал, насколько сложно было перехватывать парашютные десанты. Гораздо легче было позволить Сопротивлению разложить амуницию по тайникам, а затем вывезти их запасы на грузовике, пока маки пребывали в иллюзии безопасности. – А наземная операция? Ранее командир Шульц также согласился, что нападение в темноте даст СС тактическое преимущество. При свете дня знание окрестностей давало маки заметную фору. В темноте они её лишались. Эту идею тоже выдвинул Бём. – Окончательные цифры ещё не получены, но на данный момент известно о порядке ста убитых и гораздо большем количестве раненых. Все маки разбежались, – сказал Рорбах, не скрывая удовлетворения. – Но командир Шульц получил от одного из раненых серьёзную травму, когда обходил остатки лагеря. Он вряд ли выживет. – Это потеря, – тихо ответил Бём. Рану Бёма вычистили, зашили и забинтовали. Теперь она чесалась. Как ни странно, но учёба за границей позволила ему достичь зрелого возраста без единого дуэльного шрама, которые считались атрибутом мужественности у тех, кто учился в старых немецких университетах. Зато теперь, благодаря миссис Фиокка, у него есть свой собственный идеальный шрам. – Ваше мнение об операции, Рорбах? Тот сначала удивился, но взял себя в руки, обдумал вопрос и дал внятный ответ: – Несомненный успех, сэр. Ваффен-СС на этот раз превзошёл противника. Возможно, нам повезло, что Белая Мышь выбрала именно сегодняшний день для своей атаки и оставила лагерь без своих лучших бойцов. – Бём вспомнил про Геллера. Рорбах же совсем разошёлся: – Безусловно, это невероятный шок, что некоторые здешние офицеры пренебрегали элементарными мерами безопасности ради удовлетворения своих непристойных желаний. – Он достал листок бумаги из папки, которую держал под мышкой. – Я предлагаю внести следующие изменения в протоколы безопасности. Бём просмотрел документ и нашёл предложенные меры совершенно разумными. Он включит некоторые пункты в свой отчёт. Да, прошедшую ночь можно считать успехом, хотя на одно мгновение, когда эта сумасшедшая бросилась на него с ножом, он в этом засомневался. 55 Нэнси с группой вернулись, и она отвлекла всех от тяжёлых мыслей, заставив организовать расчистку отходных путей вдоль долины. Но с течением времени масштаб потерь открылся им в полной мере: опустели несколько крупных складов оружия, разрушен лазарет и его оборудование, склад и автобус Нэнси. А также были убиты люди. Вещи Нэнси были в грузовике. Когда они поняли, что лагерь уничтожен, она сразу сняла с себя костюм проститутки и переоделась в брюки и сапоги. Ещё до подъезда к лагерю в бензобак их грузовика попала пуля. Он вспыхнул, и Нэнси почувствовала жар на лице, очень похожий на вспышку стыда. Для Франа эта вспышка стала погребальным костром. Его обгоревшие останки они захоронили у дороги и выложили на земле крест из камней. Ночь выжившие бойцы провели разрозненными группами в лесу по обе стороны реки, избегая дорог и отходными путями добравшись до запасной позиции около Орийяка. Время от времени над ними пролетал «Хеншель» и давал пулемётные очереди по листве в надежде поразить случайную группу. Но попаданий не было. Когда Нэнси и Рене пришли на запасную позицию, Тардиват и Форнье были не в состоянии взглянуть ей в глаза. Сейчас всё было совсем не так, как после налёта на лагерь Гаспара. Никто не праздновал, не рассказывал яркие истории про героизм и удаль бойцов. Всё было пропитано поражением, а маки шептались между собой только о потерянном оружии и о том, как немцы отомстят жителям деревень, рядом с которыми их обнаружили, и как пострадает население Монлюсона от атаки на штаб гестапо. Нэнси нашла угол в полуразрушенном сарае, где спали Форнье и Тардиват. Они были совершенно обессилены и переговаривались очень тихо. Нэнси же сидела, смотрела в стену и почти ничего не говорила. Она думала об Анри – что ей сделать, чтобы вызволить его из камеры, как узнать, жив он на самом деле или погиб. Когда на запасную позицию придёт Денден, они смогут отправить запросы на допоставку, и, возможно, через несколько дней она сможет вернуться к Бёму и принести ему себя на тарелке с голубой каёмкой. Но сначала нужно всё исправить. Она оставила маки одних всего через несколько часов после обнаружения на территории лагеря шпионки. Тупая боль неизвестности по поводу судьбы Анри, которая сопровождала её с самого дня его ареста, после ночи в Курсе превратилась в мучительную агонию. Она сводила её с ума и уже стоила невосполнимых потерь среди бойцов. И они это понимали. Дендена она увидела только через два дня. Он шёл в самом конце разбитой группы Гаспара. Когда Нэнси увидела его лицо, она испугалась, что он ранен – от усталости и горя его лицо было мертвенно-бледным. – Радиоточки нет, Нэнси. – Это было первое, что он сказал, когда они нашли её в сарае. – Я уничтожил её, когда решил, что нам не спастись. – Значит, теперь у тебя нет ничего, – сказал Гаспар, грузно опустившись на землю напротив неё. – Без богачей из Лондона у тебя нет ничего – ни еды, ни оружия, ни солдат. Она посмотрела вокруг себя, на то, что осталось от её ближайших помощников. Все они имели сломленный, разочарованный вид. – Ты должна была быть здесь, – сказал Гаспар, чтобы это слышали все, а главное – она. – Ты позволила этой молодой сучке выдать нашу позицию, потом отправилась на это безумное задание, взяв с собой лучших людей, сняв их с постов тогда, когда они были нам нужны больше всего. Никто – ни Тардиват, ни Форнье, ни даже Денден – не пытались спорить. – Хорошо. Я ничтожество, я дерьмо, – сказала она без всякого вызова. – Но нам предстоит работа. Эта группа… Денден, морщась от боли, начал снимать сапоги. – Нет больше никакой работы, Нэнси. Осталось только, как и в начале, ставить немцам палки в колёса по мелочам, да и это сомнительно, потому что у нас ни людей, ни оружия. – Сто погибших, двести раненых, – продолжил Гаспар. – Бога ради, Гаспар! – закричал Денден. – Она поняла, не дура!