План им понравился – это было очевидно. Гаспар уже стал властелином придорожных засад, а Форнье разработал схему работы с пластитом, благодаря которой со дня «Д» они взорвали с дюжину маленьких мостов и два крупных завода. Но, конечно же, все ждали настоящего боя. При этом они продолжали злиться на неё – за Энн, за Дендена, поэтому пытались не показывать свою радость. Боже, они ведут себя как мальчишки. Энн принесла круассаны и даже умудрилась откуда-то стащить масло. Запах был божественный. Все набросились на еду, а Матео даже не смог потерпеть и намазать свою булку маслом. Он прокусил хрустящую корочку и закатил глаза от удовольствия. Да, сейчас они всё будут готовы простить. Мужчины! Нэнси же, наоборот, медленно намазала маслом свой круассан, чтобы в полной мере насладиться вкусом. Тардиват демонстративно игнорировал тарелку, тыча пальцем в карту. – Если получится найти здесь маршрут – а я знаю проводника, которому можно доверять, – мы сможем обстрелять их с высоких позиций. И тогда вся эта часть дороги превратится для них в поле смерти. Идея хорошая. Она отложила круассан. – Сколько человек нам понадобится? Матео застонал. Она вопросительно посмотрела на него – ему не нравится план? Он побагровел и схватился за горло. – Матео, чёрт, ты поперхнулся? Обжора. Постучи ему по спине, Гаспар, и дай воды. Гаспар засмеялся и стукнул его по спине. Тот ещё сильнее закашлялся, а изо рта потекла слюна. Он начал царапать горло и снова кашлянул. Карта покрылась каплями крови. – Чёрт! – закричал Гаспар, взял стакан воды и начал пытаться влить её в Матео, но тот отпихнул его, поднялся на ноги, вышел из автобуса и упал. – Это яд! – сказал Форнье. Он вышел вслед за Матео и опустился рядом с ним на колени. Послышались шаги – по тропе спускались бойцы, в том числе и испанцы, с винтовками наперевес. Матео бился в конвульсиях на траве. – Переверните его на бок! – сказала Нэнси. Она опустилась к нему и подложила руку ему под голову. В глазах у него была паника, кровь изо рта струилась ей на запястье. Она гладила его по волосам, старалась поймать бегающий взгляд. Трудно было понять, узнаёт он её или нет. Она снова и снова звала его по имени – тихо и чётко. Он забился в конвульсиях и напрягся, мышцы на шее натянулись, как верёвки. Хриплый выдох – и его глаза потухли. Это невозможно. Но это правда. Нэнси встала. Энн смотрела на происходящее из-за спин испанцев и остальных маки. Нэнси бросилась к ней. Девушка повернулась и побежала в лес, вверх по склону, в направлении к выступу. Нэнси двигалась быстро, в её голове было пусто. Энн всхлипывала и вскрикивала на бегу. Разрыв между ними неумолимо сокращался. Сердце у Нэнси готово было выскочить из груди, но исход был предрешён. Девушке просто некуда было деваться. Энн выбежала на пригорок и едва успела остановиться перед обрывом, замахав руками. Она шагнула назад, упала на сухую траву и увидела, что Нэнси заблокировала путь к отступлению. Она снова поползла к обрыву на животе. – Я ничего тебе не сделаю, Энн. Нэнси шагнула к ней, Энн снова попятилась. Боже, сколько ужаса у неё на лице. Животного ужаса. Нэнси сделала глубокий вдох. – Ты же не хотела нам вредить? Тебя кто-то заставил? Энн хлопала глазами, но Нэнси заметила еле заметный кивок. – Я понимаю… Я понимаю. Отойди от обрыва. Давай поговорим, только ты и я. Я ничего тебе не сделаю. Энн водила глазами по сторонам, как сумасшедшая. – Энн, я никому не позволю что-нибудь с тобой сделать. Даю тебе слово. Нэнси ещё немного подвинулась к ней, протянула руку. На этот раз Энн взялась за неё. Отравленный хлеб горел в прикрытом костре. Маки смотрели, как Нэнси ведёт Энн в автобус. Проходя мимо Тардивата, она увидела у него в глазах немой вопрос. Ответ на него она пока не знала и сама. На столе всё ещё лежала запятнанная кровью карта. Нэнси не стала её убирать. – Расскажи мне всё. Девушку трясло, как от лихорадки. – Давай, Энн, мой внутренний ангел утверждает, что мы можем решить все проблемы, обсудив их. Поэтому давай рассказывай. – Человек из гестапо… сказал, что это мой долг. Что я особенная. Бём. Ну конечно, он. – Когда? Энн оглянулась, словно он вот-вот выпрыгнет из-под сиденья. – Когда он это тебе сказал? Вчера вечером? – Он зашёл в кафе через несколько минут после вашего ухода. После того как ваш друг повёз вас в хлев. Мы все знаем, что он арендовал его у месье Бутеля. Я помню, что всё ещё плакала. Он очень заинтересовался, когда я сказала ему своё имя и что мы с вами разговаривали. Он был добр. Немцы хотят построить лучший мир. Евреи и иностранцы хотят им помешать. Он сказал, что всё из-за таких женщин, как вы… Вы вынуждаете немцев делать вещи, которые они не хотят делать. Например, сжигать фермы. Он сказал, что, если вас и ваших людей не будет, наступит мир. Он много чего говорил. И дал мне порошок, который я должна была положить вам в еду. Он послал меня за вами. Значит, кто-то заметил Нэнси ещё до того, как она вошла в кафе. Она вспомнила мужчину, который прошёл мимо них на улице. – Он сказал, что защитит мою семью! Что я должна быть смелой ради них. Что защитит меня! Внутри у Нэнси всё клокотало от гнева. А ведь она увидела себя в этой девочке! – Он не может. Только я могу это сделать, Энн. Энн… – А ты рассказала ему, что я сказала про книгу? – Энн недоумёенно кивнула головой. Бём знал, какая у неё любимая книга. – И это Бём надоумил тебя сказать, что убежала от матери? Она кивнула. – Ты знаешь, как он получил эту информацию? – наконец вымолвила Нэнси. – Он её узнал, пытая моего мужа, нацистская ты сука! Она схватила Энн за руку и вытащила из автобуса. Та пыталась сопротивляться, плакала и царапалась, хваталась за старые сиденья, за дверь, но куда ей было тягаться силами с Нэнси. – Вы сказали, что ничего мне не сделаете! – кричала она, когда Нэнси бросила её к ногам Тардивата. Он поднял её, схватив за правую руку, а Родриго взял за левую. – Что ж, значит, и ты, и я – лживые сучки, – отрезала Нэнси. Что же сделал Бём с Анри, что тот рассказал ему эти маленькие секреты её жизни? Про её семью, её любимую книгу. Она перенеслась в своё тайное убежище под террасой в Сиднее, снова почувствовала его сухость и жару. Там она читала, подставив книгу под узкие полоски света между половых досок и всё время опасаясь услышать шаги матери над головой. Нэнси расстегнула кобуру и протянула пистолет Хуану. – Она убила твоего брата. Он покачал головой: – Она всего лишь девчонка. Энн сползла вниз между держащими её маки. – Отпустите меня… Простите, простите. Вы меня больше никогда не увидите. – Тарди? – Я не могу. – Отлично. Нэнси прицелилась. Энн подняла голову и смотрела прямо Нэнси в глаза. – Он мёртв! Ваш муж. Майор Бём сказал своему капитану, что очень жаль, что он не продержался дольше, потому что он очень им помог. – Нэнси начала нажимать курок, и лицо девушки исказилось злобной гримасой. – Хайль Гит… Нэнси выстрелила дважды. Она дёрнулась, и Тарди с Хуаном отпустили её. Нэнси вернула пистолет в кобуру и ушла в лес, оставив мужчинам убирать беспорядок. Она подошла к обрыву и упала на колени. У неё снова тряслись руки. Ей нужна минута, всего минута передышки. Но мозг её не даст. Анри мёртв. Тарди прав, Бём врал. В ушах стоял звук булькающей в горле Матео крови, в руках ощущалось тонкое запястье Энн, а перед глазами стоял её последний, яростный взгляд убийцы. Мир теперь совершенно невозможен, по крайней мере для неё. Бакмастер и такие, как он, думают, что мир – это просто конец боевых действий, аккуратное свёртывание немецкой армии, свободные и благодарные французы. «Конец близко, Нэнси!» Он дурак. Они все дураки. У этого ада нет конца, у него просто разные цвета и вкусы. Верёвка, на которой Денден учил её зависать над обрывом, всё ещё валялась тут. Обычная верёвка – из точно такой же немцы сделали петли для однорукого фермера и его жены. Нэнси встала и подняла её. Один конец был крепко привязан к дереву. Они теперь покоятся с миром. Вот это и есть мир. Не ад, не рай, а просто место тишины, где не нужно думать и помнить. Нэнси сделала петлю. Там нет ни любви, ни ненависти. Ни подлецов, ни пропаганды, ни детей, отчаянно мстящих за родителей. Ни гнева, ни вины. Ни Анри. Она обмоталась верёвкой. Вид у неё сейчас, наверное, тот ещё. Инстинкт – сильная вещь. Она вытащила из кармана пудреницу, открыла её и посмотрела на себя. Вытерла уголок рта, поймав собственный взгляд. Её вдруг охватили ярость и омерзение, и она швырнула подарок Бакмастера в пропасть. Милый прощальный подарок, в котором ей слышалось: «До свидания! Надеюсь, тебя не запытают до смерти и ты не умрёшь с голоду». Нэнси бросилась за ним следом, но повисла. Стопы упираются в обсыпающийся обрыв, руки – впереди, как у парашютиста, верёвка туго затянута вокруг талии. Узел чуть подался, и Нэнси дёрнуло вперёд. Она улыбнулась. А если узел сейчас развяжется? Давай, Бог, если Ты есть. Я лёгкая добыча. Может, она со своим новообретённым талантом нести смерть просто растворится в чистом воздухе Кантали, а её плоть будет питать деревья и сгноит её грех. Но узел дальше не пошёл, и она продолжала смотреть вниз на долину, думая о Бёме, вспоминая его внимательную мягкую улыбку, которая доказывала, что он доволен миром, в котором живёт. Он сейчас в Монлюсоне, сидит за столом, подписывает документы, вершит судьбы: этот пленный пусть умрёт, эту деревню – сжечь дотла, этих мужчин – избить до такой степени, что собственная мать не узнает, этих – засунуть в вонючий вагон для скота, да покучнее, и пусть едут в трудовой лагерь в Германию. При этом сам он – не в аду. Как это возможно? Она нашла баланс и подняла руки вверх. Она – царица бездны. И она навлечёт ад на него.