— Пам-пам-па-бам-бам-пам-па-бам — просто щелкунчик! Пам-пам-па-бам-бам-пам-па-бам — щелкунчик! Сыщица с трудом сдерживала смех. Чтобы отвлечься и не дать воли эмоциям, Соня решила оглядеть гостиную. Обставлена она была с претензией. Стены украшали картины уличных художников. Вернулась Елена Сергеевна с чаем. — Вы хотели расспросить меня о годах славной молодости! — напомнила она. — Елена Сергеевна, — начала было Соня, но Запашинская ее перебила. — Никаких Елен Сергеевн! — она театрально взмахнула ручкой. — Называйте меня просто Ленусик. И никак иначе! И только на «ты»! — Хорошо… Ленусик. Вы… — Опять «вы»! — И снова она не дала Соне договорить. — Если вы хотите услышать о моей молодости, она прошла очень бурно! «Нинусик, Ленусик, хорошая компания подобралась!» — подумала сыщица. — Ленусик, — «Уж на этот раз я точно выложу все как на духу», — твердо решила Соня, — это письмо принадлежит тебе? — Ой! — воскликнула Елена Сергеевна. — Откуда оно у вас? — Сорока на хвосте прислала. Так это твоих рук дело? — Моих, моих. А почему так странно пахнет? — Не странно, а вполне естественно. Суть не в этом. — А в чем же? — Откуда тебе знакомо имя Галькина Анатолия Ивановича? Начать в силу прирожденной деликатности Соня решила как-нибудь потактичнее, однако получалось, что называется, не очень. — Ой, Толик-то?! Хо-хо! Еще как знакома! Почему-то «Ленусик» похотливо облизнулась. — Вы наверное, хотите, чтобы я поведала вам о нем как женщина — женщине? У вас виды на него? — У меня нет на него никаких видов, тем более что он умер. — Умер? Ах, какая трагедия! Вы знаете, у меня подруга занимается спиритизмом… — Я счастлива за нее. — Вы не верите в духов? — Никогда не морочила себе этим голову. — А вот и зря… До Сони дошло, что если она сейчас не помешает ей раздуть из пустяковой фразы черт знает что, то не сделает этого никогда. — Ленусик, а имя Лимановой Алины Викторовны тебе знакомо? — О-о-о! У этой девушки были комплексы и проблемы. Ну, вы понимаете: Фрейд, все такое… «У тебя самой проблемы», — зло подумала Соня. — Кстати, именно она и загипнотизировала моего знакомого. И Толика потом. А на самом деле Анатолий… — Запашинская сделала торжественную паузу и улыбнулась. — Он любил только меня! Если бы он поверил моим письмам, где я предупреждала его об измене… — С кем же изменяла Алина Толику? — Так с тем самым знакомым, который умел гипнотизировать! — И как зовут этого вашего знакомого? — Агафьев Василий Григорьевич. «Вот как! Личный психиатр Светлинского! Все та же личность… Здесь определенно что-то было!» Софья почувствовала уверенность. — А еще, — Запашинская поднялась, — еще в моей жизни есть место для поэзии! Хотите, прочту что-нибудь из своих стихотворений? — Только не сейчас! Сначала я вам задам еще пару вопросиков. Вы не забыли, что я — частный детектив? — Ах, вы частный детектив?! А я думала, вы репортер женского журнала! Вы как Шерлок Холмс? — Да, именно. Вы позволите мне задать вам вопрос? — Да, но учтите: я вас не отпущу, не прочитав вам ни одного из моих замечательных стихотворений. — Я обещаю, что с удовольствием послушаю ваши замечательные стихи, но только после того, как вы ответите на мои вопросы. — Я вся внимание! Запашинская поправила прическу. — А как, при каких обстоятельствах, Ленусик, ты с Толиком познакомилась? — Мы познакомились на проспекте! — гордо заявила Ленусик, так, словно проспект этот находился где-нибудь в Париже или, скажем, в Лондоне. — Тогда Алины еще не было рядом с ним. Толик истратил на меня кучу денег! Ах, какой он был! Жалко, что умер. Да что мы все о покойниках? — спохватилась она. — Нехорошо, право, как-то… Продолжать разговор с Запашинской дальше не имело смысла, и Соня встала из-за стола, направляясь к выходу, втайне надеясь, что Ленусик забудет об обещании послушать ее шедевры. Но память у той оказалась на удивление хорошей. — Вы забыли про стихи! — Ах да! Соня с досадой опустилась на краешек кресла. Она специально засекла время. Стихи Ленусик читала ровно два часа сорок семь минут пятьдесят пять секунд. «А вот этот — мой самый любимый!» — то и дело восхищенно восклицала она. «А вот этот, ну я от него просто млею!» «А вот этот, я убеждена, — настоящий шедевр!» Если бы Фрейд провел дотошный анализ стихов Запашинской, он, несомненно, зафиксировал бы какой-то особый, доселе нигде не встречавшийся комплекс. Но в основу его столь же несомненно легло бы заключение о навязчивом проскальзывании фаллического символа в творчестве. И этот анализ, конечно же, оказал бы революционное воздействие на развитие славной науки психологии. Выводы, которые сделала Соня, не имели столь грандиозной научной ценности. Они были слишком просты, чтобы писать о них. — Заходи еще! — фамильярно сказала Ленусик, когда Софья была уже за дверью, не забыв при этом учтиво раскланяться. — Обязательно зайду! Надеюсь, Ленусик, скоро ты напишешь абсолютно гениальный шедевр, и уж по такому поводу мы обязательно поднимем бокалы шампанского! По лестнице Соня бежала так, словно за ней гналась стая бешеных собак. Только на улице она позволила себе шумно перевести дух. — У этой дамочки определенно не все дома! — пробормотала она. Итак, все замыкалось на загадочной личности — Агафьеве Василии Григорьевиче. Что это могло значить, Соня представляла весьма смутно. Однако факты игнорировать было нельзя. С этими думами сыщица решила навестить своего клиента. * * * Дверь Соне открыла Алина. На ней был расстегнутый халактик, второпях запахнутый так, чтобы прикрыть «пикантные места». — Честное слово, не ожидала вас увидеть! — воскликнула она. Соня промолчала. Владимир Светлинский находился в довольно потрепанном виде. Выглядел он весьма уставшим — под глазами «мешки», как будто бы с похмелья. — Ах, Софья, это вы? — томно вздохнул Светлинский. В этот момент Соня обо всем догадалась. Ей необходимо было поговорить с клиентом, и сделать это нужно было как можно тактичнее. — Владимир, мне надо вам кое-что сказать, — начала она. — Говори, — разрешил тот.