Ткани и органы, скорее всего побывавшие в непосредственном контакте с уродом, почернели и сгнили, куски и пятна разложившейся рыхлой плоти как следы проказы на коже, и личинки гребаных мух повсюду: на земле, одежде, в волосах и на обнаженных участках кожи, на том, что осталось от лица. Ребенок почему-то в одном ботинке. И да, девчонка была жива, по крайней мере какое-то время. Все они были живы. Лесовой досталось больше всех и до, и после смерти, как будто он стравливал злость, как будто никак не мог унять ее. Тело искромсано и истерзано, почти ничего целого, крови так много, что она блестит черным глянцем. Я бы предположил, что урод просто псих, но для психа в действиях этого слишком много рационального и слишком мало того, за что можно было бы зацепиться. Мухи и непонятное дерьмо вместо душ – так себе зацепка. Да и информации по трупам в целом не то чтобы много: анализы, те, которые успели взять, не готовы, выводы трупорезов исключительно предварительные, дрянь, оставшаяся на месте душ, не определена, классификации, как привык совет «на глаз», не поддается. Я еще раз бегло просматриваю отчеты, вчитываюсь в сухие строчки и хмурюсь. Потому что… пусть органы он вытаскивал выборочно, конкретные у конкретных иных, но… души забрал у всех, и у якобы побочной Карины. Почему? Что-то скребется из-за этого, зудит на подкорке, призрачный силуэт догадки, которую никак не удается сформулировать. У него нет ни души, ни плоти. И плоть, очевидно, нужна, чтобы закрепиться здесь, вот только… Сраный доктор Франкенштейн. …не сходится ни черта. Как он вообще в таком случае умудряется проявляться, откуда берет силы, чтобы делать то, что делает, как выбирает тех, кого убьет? Почему собиратели и ведьмы, почему именно эти органы, а не другие? Охота Каина и список Элисте… Я напрягаю заржавевшую память, пробую вспомнить все, что знаю об охоте Каина, о псах и о всадниках. Последних всех уничтожили, это совершенно точно, псов… уж как получилось. Первую сотню пустили на шашлык, тут без вариантов, Эли, по факту, - второе поколение. Но вот что случилось с ведущей тварью... Не уверен, что даже Сэм в курсе. В конце концов, к моменту уничтожения своры собака должна была обладать чудовищной силой. Но тогда… что с ней стало? И имеет ли это хоть какое-то значение? Я лезу в архивы, сохранившиеся у меня со времен работы на Совет, бегло просматриваю папки, снова хмурюсь и тру уставшие глаза. Ничего, что оказалось бы полезным, что хотя бы натолкнуло на мысль, помогло сориентироваться. Кажется, что все связано, инстинкты орут о том, что все связано, но как именно понять не удается, не получается нащупать ту единственную нить, которая поможет расплести этот узор из узлов и перекрестий. Чего же мне не хватает? Я тянусь к кофе, бросая короткий взгляд на ведьм, делаю глоток. Тира все еще здесь, и Дашка все еще ее слушает, перед ними на столике пустые тарелки и кости, в руках у каждой кружки, появление Юли я, очевидно, пропустил. Взгляд, брошенный на расклад на костях, заставляет скривиться: о ком еще могла спросить Лебедева руны? Конечно, о родителях, и Тира, судя по ее интонациям и мечущемуся взгляду, из кожи вон лезет, чтобы сгладить углы. - Давай без этого, - трет Дашка лоб, вздыхая и склоняясь ниже к столу. – Поверь, я вряд ли услышу что-то новое для себя. Но мне надо знать, а не догадываться, понимаешь? Тира колеблется, смотрит на меня почти с отчаяньем, не потому что ей не плевать на Лебедевых-старших, а потому что она ссыт. Боится, что это занятие станет первым и последним, что неосторожное гадание разрушит то, что еще толком не успело даже зародиться. Вот только я ей задачу облегчать не собираюсь. - Ну что же ты, «достаточно сильная северная ведьма», - тяну, понимая, что ничего не могу поделать с собственной перекошенной рожей и интонацией, хотя явно стоило бы, - трусишь? Ставишь собственную верховную ниже себя? Считаешь ее слабой? Ведьма дергается, как от пощечины, и после секундного замешательство скрипит зубами, стискивает челюсти так, что я вижу желваки. Дашка закатывает показательно глаза. - Не обращай на него внимания, - машет Лебедева тонкой рукой, - он сегодня не в духе, проблемы личного характера. Еще секунда зависания северной и… И мне кажется, что я слышу, как в следующий миг челюсть Тиры с глухим стуком падает на пол. Ведьма выглядит глупо. - Дашка, - качаю предупреждающе головой. - Сам виноват, - улыбается засранка и отворачивается к горе-учительнице. – Говори, Тира. Ведьма прикрывает на миг глаза, трет костяшки пальцев на левой руке, колеблется еще какое-то время, а потом все-таки сдается с непонятным судорожным вздохом. - Шансы не велики, Даш, - качает светлой головой и кажется в этот момент действительно сочувствующей и понимающей. – Они не хотят возвращаться. Мне жаль. Дашка произносит тихое «спасибо» и утыкается взглядом в собственные колени, а мне хочется орать матом и идти убивать. Начать можно с ищущих просветления придурков. - Дашка, - тяну снова, сцеживая злость, как яд. – Даш, я обещал не трогать твоих родителей, но на счет их учителя, прости Господи, никаких обещаний не давал. Скажи, и я оторву ему голову. - А смысл? – смотрит на меня Лебедева. – Убьешь его, появится другой. Они найдут себе другого. Вопрос ведь не в этом, - пожимает худыми плечами, - вопрос в том, что им важнее. Твою ж… Я мог бы возразить, начать спорить, но… мы с Лебедевой друг другу не врем, и сейчас мы оба понимаем, что она права. Вот только ее тихий голос выскребает мои внутренности. - Даш, - влезает северная, беря Лебедеву за руку, - может… - Ой, да прекратите, - вздыхает мелкая, - я узнала то, что хотела. Время у меня еще есть, даже кости говорят, что не все потеряно. Заканчивайте с этими скорбными рожами, бесите, - сверкает она раздраженно глазами, выдергивая руку из захвата северной. - Ты тоже меня бесишь, - бросаю привычно и прячу улыбку. «Достаточно сильная ведьма» снова бестолково хлопает глазами, не понимая, что происходит. – Ты привыкнешь, - бросаю я блондинке и возвращаюсь к экрану ноута, чтобы заняться материалами по трупу Озерова. В конце концов, если отбросить частности, именно его тело самое «свежее». Первый сорт, с пылу с жару. Его фотки так же радуют глаз подробностями и деталями. И те, что с крыши Ховринки, и следующие, из морга. Снова все максимально подробно: крупные планы, акцент на каждой мелочи, на остатках одежды и следах. А в целом… В целом Озеров будто реально сгнил изнутри, будто пролежал во влажной земле не один месяц, будто умер минимум год назад. Патологоанатому придется изрядно потрудиться, чтобы собрать все части в кучу. Даже мне это удается с трудом, даже у меня вызывает чувство неуместной брезгливости. Это… эта тварь словно портит все, к чему прикасается, как Мидас наоборот, как больной Лепрой. Вот только совершенно непонятно, чего именно оно при этом добивается. Энергию и тело можно собрать более простыми способами, более тихими, быстрыми, в конце концов. Так что же ему нужно? Чего оно хочет? Или кого? Мысли снова толкаются и вертятся в голове, наползают одна на другую, мешая сосредоточиться на чем-то одном. Я снова возвращаюсь к ведьмам и собирательнице, потом опять к Игорю и его истории, просматриваю фотографии, кошусь на снимки на собственном телефоне, пролистываю книги и документы из квартиры Озерова, выпадая из реальности. Повторяю одни и те же действия снова и снова в разном порядке. Лезу в показания свидетелей по делу Алины, опять пялюсь на фотографии в надежде, что картинка сложится, что меня осенит. Вот только, сука, не работает. Ни хрена не работает. И я в который раз закапываюсь в куцые отчеты трупорезов, и еще раз в фотографии. Таращусь на разводы и брызги слизи, на потеки и пятна, на все тех же личинок и на мертвых мух. Снова против воли думаю об Эли. Лис говорила, что и на изнанке она тоже видела мух, что они пытались залезть в ее пасть и нос, что пробовали… Мысль додумать не дает Дашка, вдруг выросшая возле стола и захлопнувшая крышку ноутбука, заставив дернуться. Сознание на миг гаснет, как будто его выключили вместе с картинками на мониторе. Пробует перезагрузиться. В башке гудит. - Что? – с трудом фокусируюсь я на мелкой. - Два часа, Аарон, - трет она глаза недовольно. – Я спать хочу. Я дергаю головой, снова фокусирую взгляд сначала на Лебедевой, потом осматриваю кабинет. Северной нет и, судя по всему, уже давно, а мелкая и правда выглядит сонной. - Прости, - каюсь и злюсь одновременно, потому что понимаю, что в какой-то момент полностью отключился от реальности, перестал даже краем сознания отмечать то, о чем говорила Дашке Тира. – Все нормально? Как… - Ой, да не параной, - качает Лебедева головой, морща нос. – Пошли домой. Я киваю, потому что… проще кивнуть, чем с ней спорить, продолжаю тихо жрать себя, пока поднимаюсь, пока протягиваю к Дашке руки, пока мерцаю. И пока кормлю оголодавшего кота, слушая плеск воды в душе из комнаты, которую занимает будущая верховная. Жру себя, пока сам стою в душе. Надо стребовать с северной клятву. Срочно. Лучше уже завтра. И с Данеш тоже. А стоит мне засесть с ноутбуком в гостиной, как тишину сонного дома рвет на части звонок мобильника. Доронин? Какого… - Да? - Аарон… он все-таки добрался до собирателя, достал ее, - голос у Глеба не такой как обычно, он… И меня прошивает и продирает, заставляет подорваться на ноги, по спине холодный пот, распахиваются за спиной крылья. - Кого он достал, Доронин? – рычу я, и сердце рвет мне горло и грудную клетку. Глеб меня как будто не слышит, бормочет что-то о кровище, раскуроченной грудной клетке, тяжело и шумно дышит в трубку. - Ковалевский уже тут. - Кого он достал? – цежу по слогам. - На самом деле хорошо, что Эли с тобой. По крайней мере, за нее можно не беспокоиться, - вместо ответа бессвязно отвечает смотритель. Вот только проблема в том, что Элисте не со мной. Она черт знает где и черт знает с кем. - Завтра… сегодня, - поправляюсь, - с утра буду у тебя. Посмотрю на новый труп. Отдай дело Контролю, Доронин, мой тебе совет. Я швыряю телефон на диван и концентрируюсь на Лис. Тянусь к ее сути через воздух и километры пустоты, а потом мерцаю, нащупав отголоски знакомого ада. Не будет у нее двух дней, одного вполне достаточно.