Башка трещит все сильнее. Щелчком пальцев я открываю окна, включаю свет и опускаюсь в кресло. А наверху уже слышится движение: шаги, скрип половиц, хлопанье дверей. Проснулись. Не уверен, на самом деле, что разбудил их, позвав, скорее всего, ведьмы проснулись от сработавшей защиты дома. Все-таки эта самая защита здесь хорошая, сильная. Достаточно сильная, чтобы я ощущал ее на коже. И все же сколько их там? Мне кажется, что я чувствую всех. Всех тех, кто приходил к Дашке, кто затянул ее в транс. Сила ведьмы – как отпечатки пальцев, у каждой своя, перепутать, если знать где и что искать, очень сложно. А эти… особенно не прятались, не сочли нужным даже немного потрудиться над тем, чтобы замести следы. Я почувствовал их там… в сером ничто, куда впустила меня Элисте. Уверен, Эли тоже их почувствовала. Шума на втором этаже все больше, больше звуков, больше движения, слышно даже бормотание. Не отдельные слова, просто гул речи. Я кошусь на часы. Ведьмы не особенно спешат. Меня это не особенно радует… Надо бы их поторопить. Я нахожу взглядом ближайший ко мне рунный символ – как раз под столиком – и наступаю на него ногой, вдавливаю в пол. Рисунок вспыхивает тут же, заставляя немного прикрыть глаза. Обычный иной без специальной настройки эти символы не заметит, они достаточно хорошо замаскированы, спрятаны, в них достаточно силы и мощи. И я отдаю должное ведьме, которая ставила защиту – наверняка верховная – продолжая давить на рисунок. Руна под каблуком дрожит, крошится, я наблюдаю, как змеятся по линиям трещины, как узор мерцает холодным белым, как пульсирует надломано и нервно, бьется и сопротивляется моему давлению, словно живой. Хагалаз. Был Хагалаз и нет хагалаза. Руна темнеет, покрывается бесчисленным множеством трещин, снова мерцает отрывисто и часто несколько раз, а потом гаснет и остается черной, будто выжженной в дереве. Вздрагивают на миг и тоже мерцают пару раз лампочками новогодней гирлянды остальные руны усадьбы. Жирная трещина проходит через соседний с хагалазом эйваз, как раз посередине. Мне кажется, что я почти слышу, как стонет дом. Убираю ногу, прикидываю, стоит ли ломать еще что-то. В конце концов, вполне вероятно, что эта усадьба – Дашкины будущие владения. И кажется… я не особенно удачно одет: туфли и брюки однозначно жалко, да и кожанку, пожалуй, лучше снять. Я выпутываюсь из куртки, перекидываю ее через спинку кресла, откидываюсь назад. Снова жду. Что-то долго они… Хотя голоса со второго этажа становятся громче, тон – более взволнованным. Звук шагов раздается теперь на лестнице, но, вопреки ожиданиям, первым, кого я вижу в проеме двери, становится пес. Серо-белый, не особенно большой, с хвостом-рогаликом и торчащими ушами. Псина смотрит на меня от порога несколько секунд, а потом все же делает шаг в комнату. Собака входит осторожно, цокает когтями по дереву, скалится, смотрит на меня агрессивно. Напряженное тело, натянутые мышцы. Красивый, на самом деле, пес. Чей-то страж, некое подобие фамильяра. - Не советую, приятель, - качаю головой. – Иди-ка погуляй лучше. Еще один щелчок пальцев, и пса выносит за порог, потом выкидывает на крыльцо, с глухим смачным стуком захлопывается за ним сломанная мной деревянная дверь. Сопутствующий ущерб – не моя тема. Хотя если ведьма, которой он принадлежит, здесь, собака все равно умрет. Жаль. Наконец-то в проеме появляются те, ради кого я сюда и пришел. Сразу все. Целая толпа разношерстных вздрюченных баб, выражение лиц – загляденье. Ладно, не толпа, всего шестеро. - Доброе утро, дамы, - склоняю я голову, рассматривая цвет северного ковена. Отмечаю, что девчонки, о которой говорил Вэл, среди пришедших нет, впрочем, как нет и знакомых лиц. – Проходите, присаживайтесь, - приветственно машу рукой. – Нам есть о чем побеседовать. Они берут себя в руки быстро, но с разным успехом. Первой приходит в себя немного упитанная брюнетка. Ведет плечами, вздергивает подбородок, стремительно проходит внутрь и опускается напротив меня. На ее руках куча кожаных браслетов, темные волосы в беспорядке, она кривит губы и смотрит с вызовом. Остальные рассасываются по комнате, я чувствую их взгляды, прикосновения силы, слишком осторожные и слабые попытки понять, кто я такой. Брюнетка пока не лезет. - Кто ты? – властные нотки в ее низком грудном голосе и плохо скрытое раздражение. - Твоя кара за грехи, - улыбаюсь почти дружелюбно. Я рассматриваю бабу перед собой с нескрываемым любопытством, ничего не стесняясь. Мне действительно интересно, как выглядит та, что готова была убить семнадцатилетнюю девчонку ради силы верховной. И у меня нет сомнений в том, что именно эта тетка – «инициатор блестящей идеи». У ведьмы тонкие губы, большие даже красивые глаза, идеально ровная спина, под браслетами на запястьях татуировки. Она сильная, властная и тупая… к ее же несчастью. - Смелые слова, - цедит баба. – Ты хоть знаешь, в чей дом пришел, иной? - Догадываюсь, - киваю лениво. - И чего ты хочешь? - В конечном итоге - убить вас, - пожимаю плечами. На миг в комнате воцаряется недоверчивая тишина, так же недоверчиво смотрят зрители в темном зале на фокусника, распилившего только что ассистентку. Еще через миг раздаются смешки. Первой, конечно, смеется королева улья. Объемная грудь под тонкой бордовой водолазкой ходит ходуном, губы кривятся еще более надменно и самодовольно. - Смелый мальчик, - раздается откуда-то сбоку, заставляя немного повернуть голову. У окна, скрестив на груди руки, стоит еще одна брюнетка, тоньше и изящнее, чем тетка напротив. На ней нет ни браслетов, ни татуировок, одета в джинсы и толстовку, на пальцах массивные серебряные кольца. Ее лицо похоже на птичий череп: вытянутые, острое, длинное. Нос, как клюв, внимательные темные глаза, туго стянутые на затылке волосы. Ее выпад я игнорирую, окидываю взглядом остальную четверку. От них тянет силой. В основном средней, такой, как у Мизуки. Они ищут следы крови на моих руках, следы порезов, осматривают пол рядом с уничтоженной мной руной. Само собой, ничего не находят. Бедняжки. Совсем не понимают, в кого вляпались. Наверное, надо намекнуть как-то… - Скажи мне, ведьма, - возвращаю я взгляд к бабе в кресле, - сколько твоих мертвых сестер уничтожила моя подруга сегодня? Как сильно вас потрепало? Удивление на лице тетки сменяется осознанием и пониманием в один миг, но все равно недостаточно быстро. Я успеваю насладиться обеими этими эмоциями почти сполна, улыбаюсь шире, с любопытством и удовольствием наблюдаю за реакцией. Ведьму раздувает, как фугу, наливаются краснотой щеки, темнеют глаза. Она силится ответить, но в первые мгновения не может. А мой вопрос, между прочим, не праздный, мне важно понимать, какой именно части своего наследия лишилась Лебедева из-за тупости и жажды власти конкретно этой ведьмы. - Урод, - наконец цедит сквозь зубы тетка и отрывисто взмахивает рукой, длинно выдыхая. На лице такая злоба, что мне кажется, еще немного и оно треснет, расколется, как хагалаз минутой раньше под моим каблуком, обнажая гнойное нутро. Но вместо этого мне в затылок врезается сгусток чего-то липкого, горячего, гнусного. Какое-то проклятье. Врезается достаточно сильно, чтобы и без того трещащая башка почти взорвалась болью, заставив скрипнуть зубами. Я пережидаю секунду гула в голове, веду плечами, запускаю пальцы в волосы и швыряю на пол, под ноги брюнетке липкую дрянь. Она коричнево-зеленая на вид, вязкая, скользкая, как густая слизь. Баба бестолково хлопает глазами, снова начинает раздуваться. А я разминаю шею, снова веду плечами, концентрируюсь на остатках энергии, все еще висящей в воздухе. Нахожу тонкую нить и просто высвобождаю небольшую часть ада, приоткрываю крышку едва-едва. Сзади раздается ласкающий слух и приносящий мимолетное удовлетворение хруст костей. Крак. Почти сразу после этого глухой удар тела об пол. Звук падения мертвого тела на пол не спутать ни с чем, тело валится, как набитый рисом мешок. Секунда тишины, короткий миг на осознание, а после яростный крик, бормотание, бабский скулеж и шум. Мертвую ведьму пытаются поднять, привести в чувства. Напрасно. Я даю им несколько секунд, не свожу взгляда с насторожившейся и вмиг подобравшейся в кресле ведьмы. - Заткнулись, - цежу сквозь зубы, выпуская еще немного ада на свободу. Чувствую, как пытается сопротивляться приказу оставшаяся пятерка, слышу, как они бормочут свои заклинания под нос, как звенят подвесками, кулонами, как тянут силу с изнанки этого мира, зовут своих мертвых, обращаются к силам, природу которых едва ли осознают до конца. Ощущаю их страх. Снова возвращаю взгляд и внимание к брюнетке. - А ты говори. Скольких убила собирательница? Тетка упрямо молчит, и приходится ее подталкивать. Она морщится и кривится, ерзает, вцепившись пальцами в подлокотники, и в итоге сдается. Конечно, сдается. Все сдаются рано или поздно. - Я не знаю точно, - шипит рассержено баба, - многих, - она дергает головой, напряжена и сосредоточена, больше не улыбается, создает какое-то заклинание. Я слышу, как стягивается к ней ад, как он ползет из щелей, оберегов и рун в этом доме, как по капле просачивается сквозь доски пола и стен. - Зачем ты пришел сюда? Чего ты хочешь? От ведьмы пахнет кровью. - Я уже сказал, - тру переносицу, - вашей смерти. Больше мне ничего не надо. - Мы можем договориться, - улыбается дергано тетка. – Всегда ведь есть шанс, что… - Не-а, - качаю головой. – Все свои шансы ты просрала, когда сегодня решила убить семнадцатилетнюю девчонку. Вы все просрали, на самом деле. Этой девчонке суждено стать верховной Москвы, и она ей станет. - Что тебе до нее? – цедит баба. – Кто ты такой, чтобы влезать в дела ковена? - Я – хозяин «Безнадеги», - отвечаю, чувствуя, как по ногам скользит еще одно проклятье, на этот раз холодное, острое. Они реально очень-очень тупые. Это утомляет.