- Вот так. Ты молодец, Дашка, все сделала и делаешь правильно. - Я же не имбицилка, - фырчит мелкая. Уверен, она плачет теперь сильнее. Не от страха, от облегчения. Уже не сжимает так крепко, не втискивается. Ее сила ревет, дерет, толкается в меня, пробует на прочность, как будто хочет сломать, пробует вырваться, проскользнуть наружу, чтобы уничтожать и крушить, чтобы разрушать и стирать в порошок, ищет выход, щель, возможность. Но куда ей до меня? До того, что я из себя представляю? Это как щекотка для ада, что сейчас на свободе, как игрушка. Кожу немного стягивает, едва шевелятся волосы, чуть скрипит на зубах, но и только. Мой ад вокруг меня и Дашки, вокруг будки, вокруг площадки. Запирает и стягивает малейшие крупицы того, что может выскользнуть. Я не вижу, но знаю, что стихает ветер, что воздух становится легче и прозрачнее, что опадает к ногам весь мусор, пропадает тишина в привычных и нормальных звуках улицы, возможно где-то чуть дальше по дому кто-то да рискнет высунуться на улицу. Какой-нибудь порядочный семьянин потащит пакет к помойке минут через десять-пятнадцать. Дашку трясет от облегчения и усталости, от возможности выплеснуть наконец-то все то, что она так долго сдерживала. На самом деле, почти невозможно долго. Так долго, что я почти готов поверить в чудо. - Так теперь будет всегда? – тихо спрашивает Лебедева. - Нет. Ты просто не была готова, - отвечаю, чувствуя, как облизывается и заглатывает огромные куски кипящей, бурлящей энергии ненасытное чудовище внутри меня. Скалится, гнет спину, жмурится. - То есть после этого я готова? – Дашка пытается отстранится, но я не даю. - Нет, конечно, но я теперь в курсе, что ты пробудилась. Я все решу, не дергайся, мелкая. - Ты бесишь, Зарецкий. - И ты меня тоже, - усмехаюсь. А сила уже не клокочет и не ревет, даже не царапает, вьется у ног. Остатки, жалкие обрывки, истерзанные и выпотрошенные мной. И прежде, чем Дашка заметит, я пробую привести себя в порядок. Получается не очень: я обожрался и мне лениво. На воле все мерзкое, гнусное и темное во мне. И Дашка об этом знает, но все равно жмется и стискивает. Позвоночник снова скрипит и трещит, но теперь в обратную сторону, мышцы тяжелые, перегруженные, гудит от обжорства в ушах, краски вокруг слишком яркие, цвета неправильно насыщенные. Банка из-под энергетика – как неоновый взрыв. Запахи – слишком острые. Тут невозможно воняет мочой, почти до рези в глазах, как в лучших привокзальных сортирах, как в самых популярных подворотнях. Ладно, видимо, это лучшее, на что я могу рассчитывать сейчас. Времени мало. А поэтому я немного отстраняюсь от мелочи, обнимаю ее сбоку и тащу на свежий воздух. Лебедева щурится и жмурится, растирает глаза, поворачивает ко мне голову, чтобы что-то сказать и застывает. Она похожа на жертву коллектора: кровь на подбородке, водолазке и местами на джинсах, лицо бледнее обычного, глаза огромные, круги под ними совсем темные, движения нервные, сбитое дыхание. - А… Андрей… - бормочет она ошалело, разглядывая меня. Я знаю, что она видит, и знаю, о чем думает. Разубеждать не собираюсь, пока рано. Ей достаточно потрясений на сегодня и на ближайшие несколько месяцев. - Кто бы говорил, - качаю головой. – Свои вопросы сможешь задать потом. У нас сейчас есть дела поважнее, а времени не так много. - Только один, можно? Она смотрит так, что мне хочется взять в руки тесак и пойти кого-нибудь прирезать почти с той же любовью к искусству, с какой делает это Кукла в своих снах. Желание настолько сильное, что приходится тряхнуть головой, чтобы его прогнать. Тишина заставляет Лебедеву отвести взгляд. - Спрашивай, - вздыхаю. Я, пожалуй, готов к любому ее вопросу. - Каково это? – обводит она рукой неопределенно. Я чуть щурюсь, пытаюсь выяснить, правильно ли понял вопрос. Судя по выражению лица мелочи, правильно. - Уши закладывает, - хмыкаю в итоге. Дашка сначала хмурится, а потом коротко смеется. И смех этот пусть и короткий, но искренний. Я рад. – Теперь моя очередь задавать вопросы. - Спрашивай, - копирует Лебедева и интонацию, и вздох. - Расскажи, что случилось. Что ты чувствовала, что делала, что происходило? Дашка трет руки и опять хмурится, утыкается лбом мне в грудь. Наверняка ей не особенно хочется вспомнить о том, что произошло, но мне действительно надо знать. - Знаешь… - начинает Лебедева сдавленно снова пряча лицо, - я действительно почти ничего не успела понять. Только вдруг дышать стало нечем, меня будто разорвало. - Что было до этого? Что ты делала? Что происходило дома? - Мои снов… - Андрей, - раздается сзади голос Куклы, Дашка дергается и замолкает. Напряжена так, что снова почти звенит. Бля… Я поворачиваю голову к раздражающей бабе, смотрю на нее через плечо и бешусь. Бешусь так, как давно уже не бесился. - Кукла, никак не могу понять, с чем именно у тебя беда: с мозгами, слухом или инстинктом самосохранения? – выходит приглушенным рычанием. – Серьезно, что с тобой не так? Кукла дрожит. Не понятно то ли от страха, то ли от злости, но взгляда от меня не отводит. Какого-то стеклянного, почти тупого взгляда. Бесит этим еще больше. - Кукла?! – рычу я, пряча за собой Дашку. - Я… я просто испугалась… - доносится неуверенное в ответ. - Чего ты, мать твою, испугалась?! - Тебя долго не было, я подумала… Дальше не слушаю, закатываю глаза, потому что это попахивает каким-то бредом. Отчетливо так несет, как несет мочой в металлической коробке, из которой я только что вытащил Лебедеву. - Как ты? – спрашиваю у Дашки. - Нормально, - тихо отвечает она, кажется, уже не дрожит, кажется, что снова расслабилась. Это хорошо, для нее сейчас любой стресс как зажженная зажигалка у бикфордова шнура. - Это… клиент, я не мог ее оставить, - объясняю мелочи, чуть ослабляю хватку на плечах. - Все хорошо, правда, - Лебедева кивает и поднимает ко мне взгляд. В глазах нет испуга, напряжения. Там просто усталость, Дашка сильно устала. Не понятно, как вообще все еще держится на ногах. Я все-таки окончательно разжимаю руки, поворачиваюсь снова к Кукле, полностью закрываю и запираю свой ад, убираю то, что не смог спрятать до появления суицидницы, беру Дашку за руку. - Так, - сжимаю переносицу, - знакомьтесь. Даша – это… - торможу. Никак не могу запомнить чертово имя, - Варвара, - выдаю в итоге, впрочем, заминка незамеченной не остается. – Варя – это Даша, мой лучик света в темном царстве. - Привет, - осторожно здоровается Кукла. Сама не сводит с меня взгляда, следит за моими изменениями, за тем, как я снова внешне становлюсь похож на обычного человека, а не на хрен пойми что. - Привет, - кивает Дашка. – Прости, что выдернула вас. У меня сегодня… как-то не задалось с самого утра. - У меня тоже, - едва улыбается недособирательница, и эта улыбка не особенно вяжется с общим настроением и окружающей обстановкой. - О наболевшем потом, - дергаю головой, смотрю на Лебедеву, пытаясь понять, насколько она действительно пришла в себя. Кажется, что пришла полностью. – Даш, мы сейчас к тебе, ладно? Ты умоешься, переоденешься и соберешь вещи. - Но… - Милая, без «но», - обрываю мягко, - это ненадолго. Твоих я возьму на себя. Лебедева опускает голову, смотрит на носки своих кроссовок, сопит и думает. Она понимает, что по-другому никак. Пробует сейчас найти варианты, но уже знает, что их нет, поэтому сопит и сжимает мою руку все крепче. - Ладно. Прости, я все знаю, просто… - Все хорошо, Дашка, - улыбаюсь я подчеркнуто дебильно. – Я действительно обещаю, что это ненадолго. Со школой тоже разберемся. Лебедева вскидывает на меня голову. - Со школой? – вторит эхом Кукла. - Я хожу в школу, одиннадцатый, - объясняет задумчиво мелочь. Кажется, Кукла давится воздухом и чем-то еще. Надеюсь, что собственным эго. Дашка смотрит на меня вопросительно и требовательно одновременно. – Я не буду ходить в школу? - Неделю максимум, Даш. Так надо. Пока не найдем кого-нибудь. Она обдумывает мои слова несколько мгновений, снова борется с собой. - Хорошо, - встряхивается вдруг Лебедева. – Надо, значит, надо. Она сегодня удивляет меня без конца. В какой момент успела повзрослеть? Дети обычно никого и ничего не слышат, кроме своих желаний. И Дашка, несмотря ни на что, не сильно все же отличается от обычного ребенка. - Ты меня иногда пугаешь, мелочь, - говорю, утягивая ее за собой. - Я? – удивляется она. – Значит, я молодец. Напугать такого, как ты, Андрей, дорогого стоит. Если что, это будет моей эпитафией. - А вот теперь бесишь, - привычно отрезаю. Мелкая только хмыкает, идет за мной к выходу с площадки, чуть сбоку перебирает цокающими каблуками Кукла. Я успеваю дойти до лестницы, когда понимаю, что что-то все же с Дашкой не так. Понимаю раньше, чем расслабляется ее рука в моих пальцах, озадаченно оборачиваюсь. Дашку заметно шатает. Из носа – снова кровь, и девчонка виновато улыбается. - Кажется, мы пришли Зарецкий, - едва слышно шепчет, и я беру ее на руки.