На следующий день он и сам пришел с большой сумкой, откуда достал зимний комбинезон, шапку-ушанку и войлочные бурки. Теперь было комфортно, и Быстров блаженно улыбнулся. — У нас проникновение в помещение. Слышите? — тихо сказал оператор. Быстров надел на голову наушники-телефоны и услышал шаги и какие-то хлопки. На его недоуменный взгляд оператор сделал выразительный жест, и Павел Семенович понял, что открывали шампанское. — Ну вот, детка, мы здесь можем пока пожить! — раздался голос, и Быстров тут же вспомнил встречу у своего кабинета с Вьюгиным. — Да, это все хорошо, жаль, что только коротко! — ответил женский голос. — Что коротко? — Счастье короткое, на неделю, а потом опять столик в архиве, откидные сиденья в машине и, как апофеоз, подоконник в подъезде. — Ну, что ты, зачем ты так! Нельзя начинать праздник с похорон! — Где ты видишь праздники, у нас каждый день только похороны. Уж моя-то жизнь давно превратилась в скорбную процессию… — Замолчи! Посмотри лучше, что я тебе принес! Раздались звуки развертываемого свертка или пакета, потом этот же голос взвизгнул: — Это мне? Какая роскошь! Такие шубы у нас не шьют! Откуда это? — Все для тебя, милая! — Твоей зарплаты за год не хватит купить такую вещь! Откуда деньги? — Не беспокойся, мои друзья привозят мне иногда для тебя. — А для жены? — Да ей и московского бомонда хватает! — А что это за друзья такие у тебя? Они что, отрезают тебе от контрактов в виде шубы или того ларца с косметикой? Это же стоит неимоверные деньги! Слушай, колись, откуда у тебя все это? — Нет, давай выпьем! За нас! Оператор повернулся к Быстрову и сказал: — Товарищ полковник! Вы все получите в расшифровке! Что вам мерзнуть и слушать этот базар! — Нет, мне надо услышать настроение, эмоции, сущность! А что листы бумаги с диалогами! — Ну, как хотите! Промерзнув основательно, на третий день Быстров услышал очень странный диалог, который расценил как первое подтверждение деятельности Вьюгина. Помощник прочитал диалог и вскинул глаза на Павла Семеновича. — Ну и что! Это ничего не доказывает! — Как не доказывает! — огорченно воскликнул Быстров. — Подруга Вьюгина открытым текстом спрашивает, вот смотрите! «Ты же помнишь этот случай, когда я зашла к тебе в кабинет на перерыве! Ты стоял спиной к двери, наклонившись над столом. Когда я вошла, ты сразу же дернулся, выпрямился, как-то растерянно или испуганно повернулся ко мне, а в руке болталась иголка с ниткой! Я тогда спросила: «У тебя что, пуговица оторвалась?», а ты ответил: «Нет, болтается, хотел прихватить, чтобы не потерять!» — Помнишь?». «Да, я хорошо помню!» «Так никакой пуговицы у тебя не было! А было что-то в кулаке, откуда болталась нитка с иголкой!» «Ну и что с того!» «Тогда было не то, в чем ты пытался меня уверить! Было что-то другое!» «Ну, вот еще! Глупости! Была пуговица, которую я прихватил!» «Врешь! Не было!» Быстров внимательно смотрел за выражением лица помощника, а тот читал диалог и не мог понять, почему такой опытный контрразведчик заострил свое внимание и пытается указать на какую-то пуговицу. — Нет, Павел Семенович! Это не доказательство, это, вообще, даже ничего! Быстров засопел и положил на стол экспертизу на бланке научно-исследовательской лаборатории, где приводились данные об использовании в практике разведывательного сообщества Северной Америки специального фотоаппарта, который умещается в зажатом кулаке, а фокусное расстояние до снимаемого объекта определяется ниткой с иголкой. — Как вам это? — спросил Павел Семенович, когда помощник прочитал экспертизу. — Нет, вы посмотрите, чего удумали, черти! Фотоаппарат, от которого свисает нитка с иголкой. Иголка кладется на бумагу для пересъемки, нитка внатяг, значит фокусное расстояние соблюдено, и все дела. Чуть что, камера в кулаке, а на руках иголка с ниткой, дескать, пуговица отлетает. Ну, прямо-таки как у нас в диалоге Вьюгина со своей любовницей. Та тоже обратила внимание на один эпизод, когда зашла к нему в кабинет, а он, повернувшись к ней, держал в руке иголку с ниткой. Здорово! Мастаки! — Да уж! Ничего здорового нет! — ответил неопределенно тот и отложил бумагу к себе. — Доложусь с фактическим подтверждением, но все равно, это пока еще косвенные дела! Протянул руку за листами с диалогами прослушки, взял и еще раз, наверное, в сотый раз, пробежал глазами. — Хотя есть свидетель! — Хорошо! Будем продолжать собирать факты! Могу быть свободен? — Вы снова на прослушку? — Да, мерзнем мы там. Будет еще доказательство! Я не считаю, что подарок такой дорогой шубы стоит того! Вот посмотрите, она в ней идет на службу на следующий день. В разговорах с коллегами сообщила, что это подарок от дяди из Ленинграда, капитана дальнего плавания. Мы проверили. Ее дядя по матери действительно капитан, много плавает по всему свету. Подарить такую шубу в его силе. Мы проверим эти исходные данные там, по месту жительства и на работе. — Хорошо, Павел Семенович! Понимаю ее! Не хочет она признаваться и выдавать своего любовника. Ну, а что еще? — Упоминание о тумбочке в архиве, на которой у них происходит совокупление. Значит, он там часто бывает и совершенно один, без сопровождения контролера. Там настолько привыкли к его посещениям, что принимают за своего. Он свободно достает любую, даже самую секретную информацию. Прослушивание и видеонаблюдение продолжились, и теперь Быстров, после подробностей о его творчестве для политбюро, придирчиво и скрупулезно анализировал каждое слово, каждый жест, чтобы зацепиться и получить доказательства измены. Вьюгин, услышав вскрик и неразборчивые слова Алены, выглянул из кухни, где варил кофе. — Ты чего говоришь? — Я говорю, кот какой-то дикий! Царапается и шипит! Смотри, как полоснул лапой! — Она подняла руку, на внутренней части предплечья, наливаясь красным цветом, ярко выделялись три глубокие царапины от когтей. — Я скажу, чтобы Елизаров его пристрелил! — Не надо! Может быть, это и не его кот! Он тут путается! — серьезно сказала Алена, делая неопределенный жест рукой с царапинами. Марк внезапно остановился и внимательно посмотрел на Алену, до него дошли слова, брошенные вскользь. — Ты хочешь сказать, что это чужой кот? — У нас в доме был, и он знал свои любимые места, и не тыкался по всему дому, как этот, да и ест он не так! — А как? — С оглядкой! Вьюгин похолодел, и мелкая дрожь пошла по рукам. Зашипел на плите выскочивший из джезвы кофе. — Вот черт! — кинулся на кухню Марк. Разливая остатки кофе по чашкам, он вдруг почувствовал какую-то обреченность. «Ну вот, приехали! Пасут, суки! Даже здесь начали!» — подумал он, вспомнив, как на прошлой неделе, на передаче-обмене одинаковыми пакетами на рынке с француженкой, он заметил предостерегающий жест ее мужа, который, как и раньше, выходил на место проведения операции с контрнаблюдением. Этот пункт протокола передачи Марк предусмотрел сразу же после неудачного контакта на этом же самом рынке два месяца назад, когда француженка вошла в конфликт и чуть не сбила автомобилем инспектора ГАИ. Теперь ее муж выходил на два часа ранее обусловленного часа и мотал хвост по городу, пока не сбрасывал его и не возвращался к рынку. Там он обеспечивал безопасность, вычисляя по ходу, барражируя в зоне проведения операции, есть или нет наблюдение. Вот тогда-то, приняв карманника, ошивающегося здесь с утра, за агента КГБ, француз ошибся и подал знак. Вьюгин сразу же схватил ситуацию и понял, что тревога ложная и вызвана повышенным вниманием криминального сообщества на рынке к этой красивой, одетой не по советским меркам женщине. В предвкушении хорошей добычи бригада карманников начала ставить постанову. Эти действия и засек Гаспон в ажиотаже проведения самого уязвимого элемента шпионской деятельности — момента передачи информации. Жена француза, поймав знак опасности и подобравшись, зло дернула сумку, которую начали уводить в сторону действующие лица уголовной постановы, подхватив под мышку, резко вышла из образовавшейся небольшой толпы и пошла к выходу. Вдалеке Вьюгин уловил недоумение и озабоченность этой сценой мужа, который от нервного возбуждения притоптывал на месте, а его руки ходили ходуном. Француженка вышла из здания рынка, села в автомобиль и поехала домой. Ее муж, сделав круг около прилавков, словно очищая пространство, тоже пошел на выход. Операция передачи информации была сорвана. Через два дня, как была установлена протоколом запасная встреча в районе Триумфальной арки, Вьюгин передал информацию и пространное объяснение той ситуации, которая сложилась и произошла на рынке. На хорошем французском языке, язвительно укоряя за немотивированную бдительность, чрезмерную осторожность, Марк предупредил, что надо действовать смело и трезво оценивать опасность. Такого рода отповедь благотворно послужила группе Быстрова. К действию, взятию с поличным, они начали готовиться еще неделю назад, когда Павел Семенович неожиданно возник в дверях опорного пункта милиции. Участковый, продолжая что-то обсуждать с пожилой женщиной, кивнул ему и глазами показал на стул. — Как идут дела? — спросил Быстров, дождавшись, пока закроется дверь за женщиной. — Контора пишет? — Контора — это у вас, а у меня мелкие делишки. Вы опять по поводу того бича? — И да, и нет! — Павел Семенович придвинулся к столу и достал портреты бича. — Вот, надо бы сработать по этому другу.