— Что за черт! Этот человек пытается воздействовать на меня! — Правильно! Это наш консультант по психологическому портрету. Мы вас не знаем! Не имеем представления о ваших целях и возможностях. Для нас вы черный ящик, и мы не видим пока дна. Вернее, что лежит на дне. Эту фразу произнес, тряхнув своей белой шевелюрой, до сих пор сидевший молча, атташе по культуре, Коля еще обратил внимание, что у него не хватает нескольких пальцев на левой руке. — Меня зовут Огюст! Я атташе по культуре и предлагаю вам проявить лояльность по отношению к нам. Как я уже сказал, мы вас абсолютно не знаем, однако вы хотите получить от нас помощь. Теперь подумайте, как мы можем что-то сделать для вас, не зная, кто вы такой, с какими мыслями и побуждениями пришли к нам вчера и добровольно обратились к нам. Ведь так? Коля физически почувствовал, как этот седовласый почти проник ему под черепную коробку. Решил ничего не говорить, чтобы голосом не выдать волнения, которое уже овладело им. Молча кивнул головой и атташе, который и сам, видимо хорошо владея внушением, остановил его движением руки, когда Коля вдруг начал привставать на своем месте: — Мой сотрудник, который вчера с вами разговаривал и смотрел ваши труды, доложил мне, что в вас что-то есть, иными словами, вы представляете интерес как художник. Однако не думайте, что, получив слабое признание здесь, у нас, среди узкой группы людей, вы можете рассчитывать на какой-то быстрый успех в нашей стране. Не все так просто, художников много и разных, и здесь, у вас, и там, у нас, но не все добиваются признания у широкой публики. Путь к успеху тернист. Чтобы получить нашу поддержку, а она многого стоит, надо что-то дать взамен. Коля, повинуясь этому человеку, сел на свое место, все притихли и, как бы не дыша, слушали диалог. — Позвольте мне задать вам несколько вопросов? Вас зовут Николай Немецкий? — Да. Задавайте! — Живете в Краевом центре? — Да. Родился, жил и сейчас вернулся после худинститута! — Имеете звание и должность в Краевом КГБ? — Нет, да что вы! — Почему так взволнованно говорите? — Они меня как-то прихватили и проводили профилактическую беседу. — Расскажите подробнее. — Секции восточных единоборств у нас запрещены, а я проводил, как они считали, подпольные занятия, как это делают все в стране, имеющие право быть наставниками. У меня высокая степень, и я имею такое право. Они разогнали секцию и арестовали меня. — Что вы подписали у них? Документ о сотрудничестве? — Никакого сотрудничества с ними, никогда и ни при каких условиях! Вы что! Они грозились посадить меня, отправить на «зону». Говорили, что сдохну там. Какое сотрудничество! Мой отец был выслан ими в Край из Москвы, где мы жили, коренные в нескольких поколениях. — Подробнее о секции, пожалуйста! — После школы устроился работать кочегаром в баню, но денег не хватало. Тогда организовал секцию восточных единоборств. Я сам, как уже говорил, имею высокий титул, и был уже «сенсей», то есть наставник, и имею право обучать других. Секция была платная, тренировал я ребят хорошо, но через два месяца кто-то стукнул и меня арестовали. — Что значит слово «стукнул»? — Это означает, что кому-то не понравилось, как я зарабатываю деньги, и он написал донос на меня в милицию, как раз только-только вышел закон о запрете проведения занятий секций восточных единоборств. — Ах, вот даже как! Дальше что было? — Арестовали, показали донос, показали статью, подумали, что сильно напугали меня, и отпустили, взяв подписку, что я никогда не буду организовывать подпольные секции восточных единоборств. — Что делаете теперь? — Пишу картины! — Я спросил, чем зарабатываете на жизнь? — Работаю кочегаром в небольшой бане. Истопник. Перепродаю кое-какие вещи. Иногда удается продать мои картины, рисую для рынка лубки. — Что такое «лубок»? — Ну, как бы лучше выразиться, примитивное изобразительное искусство. Живопись для народа. Простые, сентиментальные сюжеты. Лебеди в тихом лесном озере. Царевич похищает царевну на сером волке. Медвежата, медведица и девочка Маша. Много сюжетов. Я рисую на коленкоре и продаю на вещевом рынке. — Вещевой рынок, это «блошиный рынок»? — Да! Может быть, громко сказано, но я художник, и вся моя жизнь только в этом, даже мой высокий ранг в боевых искусствах, которого я достиг за десять лет упорного труда, лишений, теперь на втором месте. — Вы уверены, что добьетесь признания здесь, в СССР? — Нет, не уверен. — Тогда для чего продолжаете рисовать? — Не могу я иначе. В этом смысл моей жизни, как я думаю. — Вы приехали в Москву в поисках приключений? — Какие там приключения! Приехал, чтобы прийти к вам и, может быть, даст Бог, получить хоть какой-то шанс на признание в вашей стране. — Кто вам подсказал прийти к нам? — Моя девушка. Я встречаюсь с ней, когда приезжаю в Москву. Она уже больше года ходит к вам на культурные программы. Несколько раз видела небольшие вернисажи ваших художников, которые вы открывали у себя. Это и навело ее на мысль взять одну небольшую по размеру работу, сделать хорошие фотографии остальных и прийти к вам. — Вы верите нам? — Хочу верить. Больше мне ничего не остается. — Вы поможете нам? — Да как я могу помочь вам? Чем? — Мы найдем способ, чтобы вы смогли проявить себя для нас, а мы поможем вам. Мы найдем такую возможность. — Да, я готов. — Очень хорошо. Теперь расскажите нам о себе. — А что рассказывать? — Все, от рождения. Немецкий покрутил головой, показывая, как трудно что-то говорить о себе. — Ладно. Родился в Краевом центре в 1953 году. Отца не знал и не видел, но знаю, что он был арестован и получил поселение в Крае. Он скончался там. Мама работала фельдшером, хотя у нее был диплом врача, но работать по специальности не позволяли, мы жили на поселении, как семья предателя. — Где жили до этого поселения? — Я же говорил. В Москве. Отец работал в наркомате, был арестован, и его с женой выслали в Краевой центр. Родился там и пошел в школу. Занимался во Дворце пионеров в кружке рисования, потом брал уроки у местного художника. Поступил в художественный институт им. Сурикова. Выпустился с красным дипломом. — Это что такое? — Красный диплом выдают тем, кто отлично учился и показал большие способности. Этот красный диплом не дает никаких преимуществ перед судьбой, только внутреннее самоутверждение. После института два года жил в Москве, перебивался случайными работами по специальности, а постоянно работал кочегаром. Я был без московской прописки и ждал, когда восстановят нашу старую, когда жили в Москве. Не дождавшись, вернулся в Краевой центр. Там у меня была хоть комната после смерти матери. И снова устроился работать кочегаром в бане. — Да, я слышал! Среди диссидентов у вас считается благородным делом работать кочегаром, дворником или еще на какой непрестижной работе. Протест! — Не был я диссидентом, хотя в Москве был знаком кое с кем. Но я художник, и меня мало волнует политика. Понемногу фарцевал, когда жил здесь, ну, и сейчас у себя. Иначе не проживешь! — Фарцевал! Это торговля? — Да, это частная торговля. Купить дешево у иностранца и продать задорого кому-то, прикупить валюту и отдать по хорошему курсу. — Это ведь нелегальный вид деятельности в СССР? — Да, это 88-я статья Уголовного кодекса. У меня уже были неприятности с органами по другой статье. Я уже отвечал вам раньше. — Расскажите подробнее. — После института я решил начать работу художника, попробовал устроиться в Художественный фонд при Союзе художников СССР, но меня, конечно, не взяли. На диплом посмотрели с прищуром. Начал фарцевать. Числился на овощебазе разнорабочим, иногда получалось войти в бригаду оформителей, как маляр. Художниками были те, кто меня приглашал «наподхват». — Что значит слово «наподхват»? — Быть «на подхвате» — значит быть на побегушках, на посылках, прислуживать, шестерить. — Что значит слово «шестерить»? — В карточной игре карта с номиналом «шесть» — ничего не значит. Мелкая, разменная, ничтожная. — Да, прояснили. Далее? — Помыкался в Москве без своего угла и решил снова вернуться в Краевой центр. Теперь у меня были отзывы о моей работе в Художественном фонде, что и помогло мне устроиться нештатным художником-оформителем.