Каштан перенесла телефон ближе к диванчику и, усевшись с ногами, ответила: — Павел Семенович, я, конечно, признательна за ваше общее беспокойство, поселили меня исключительно хорошо, сами понимаете, как может быть иначе! — она прикрыла трубку рукой и налила стакан минеральной воды из стоявшей бутылки на столе. — Вот разобрала вещи, меня неплохо покормили в ресторане при гостинице, погуляла по городу, сейчас вот отдыхаю. — Очень хорошо. Так и доложу генералу. Тогда до завтра. Совещание по оперативной обстановке завтра в девять тридцать. До свидания! — последние слова он произнес с каким-то напряжением. Каштан повесила трубку, оделась и вышла из гостиницы. Прогулка не удалась, к вечеру поднялся ветер, и его сильные порывы сносили все, что плохо лежало на земле, слышались глухие удары и хлопки. Она прошла под недоуменным взглядом администратора гостиницы и попыталась открыть дверь на выход, та с большим трудом поддалась, впустив в вестибюль мощный поток воздуха, но Каштан успела проскользнуть на улицу. Дверь с треском захлопнулась. Застегнув до подбородка куртку, она прошла мимо киоска «Союзпечать», стоящего напротив входа, который сотрясался от напора ветра, прошла до перекрестка, но на большее не хватило, и она вернулась. Прошла к себе в номер и легла спать. Сентябрь 1977 года. СССР. Краевой центр. УКГБ. Постановление об открытии оперативного дела по разработке ушедшего «контакта» французов Быстров уверенно подписал сразу же после совещания у генерала на капитана Вениамина Елкина, который, как считал Павел Семенович, лучше всех мог «раскрутить» это сложное установочное дело. — Вениамин, — он зашел в кабинет оперативников, поздоровавшись кивком со всеми, и положил папку со всеми отчетами «наружки» и постановлением на стол к нему, — подготовьте свои соображения по ушедшему «контакту» французов! — Слушаюсь, товарищ полковник! Надо устанавливать — значит, установим! — бодро ответил Елкин. Уже через час Быстров поправлял план оперативной разработки, который принес ему капитан. — Вот посмотрите, Вениамин, какие я внес поправки и дополнения. Если вы согласны с ними, идите работать, если нет, аргументируйте! — Павел Семенович, — оперативник глянул на лист, кивнул головой. — Полностью согласен. Виноват, сам не учел! — Ладно, действуйте, мне нужен этот «контакт»! — Быстров отпустил Елкина, хорошо зная его методичность, настойчивость и невозмутимость в деле. Павел Семенович предполагал, что этому, уже поднабравшемуся опыта, но еще остающемуся в ранге молодых, может и хватит двух — четырех дней, чтобы установить и принять «Силуэта». Началась операция по негласному агентурно-оперативному установлению личности в деле «Силуэт», такой оперативный псевдоним в разработке был присвоен фигуранту, который ушел из-под наблюдения, перепрыгнув через заводскую стену. Уже были подшиты первые документы, постановление о заведении дела, первая оперативная справка о случившемся контакте между «Проходчиками» и «Силуэтом», его словесный портрет и фоторобот, план скверика у заводской стены, фотографии состоявшейся встречи, план местности вокруг, не было пока самого главного: фамилии, имени, отчества, адреса проживания и справки с места работы. Прошло несколько дней, а папка с делом «Силуэта» уже достаточно распухла от обилия бумаг. Планы работы с агентурой, перечень операций, оперативные отчеты о проведенных встречах, проверочные мероприятия, заявки на конспиративные и явочные квартиры, заявки на оперативную технику, расшифрованные записи бесед с секретными агентами, финансовые отчеты о тратах, информационные справки, новые планы мероприятий, в том числе по проверке самой агентуры, заявки на прокрутку подозреваемых лиц по учетам и по архивам. Елкин распахивал все поле вдоль и поперек, однако результатов не было. Сентябрь 1977 года. Краевой центр. Территория завода. Москва. Посольство Франции в СССР. Да они так скоро и не могли быть. Коля Немецкий, перескочив через заводскую стену и забегая в крытый пакгауз складов, успел заметить оперативника из группы наружного наблюдения в тот момент, когда тот неловко перевалился через забор. Сомнений никаких не было, у Коли все похолодело внутри и подступила тошнота, как после работы в спарринге на тотеме с тяжелым партнером. Наблюдая, как оперативник, пригнувшись, побежал, делая просмотровые повороты головой влево-вправо и назад, он подумал: «Вот зараза! Засекли меня! Ах, какой же я молодец, что стал уходить через завод, черт возьми! Они и тут мне пути перекрывают. Надо отсиживаться здесь. Он побежит по территории, отыскивая меня, а я останусь здесь, на месте, и уйду потом, минут через десять, а может, через двадцать, ну, да ладно, посмотрим!» Сидя в каптерке сразу при входе, он в пыльное окошко видел, как парень, выписывая зигзаги, все дальше и дальше удаляется от него, вскоре он скрылся за цехами. Коля вылез из этого тухлого помещения, осторожно пробрался вдоль склада к заводской стене и снова перемахнул через нее, но уже в обратном направлении и спрыгнул недалеко от сквера, где и произошла его вторая встреча с французами. Первая, контактная, прошла вчера, ровно так, как было ему предложено сотрудниками резидентуры французских спецслужб на конспиративной московской квартире[98] еще в марте. Тогда, ранней весной, под мокрым снегом пополам с дождем, с трудом преодолев пост милиции при входе в представительство Франции в СССР, они все же попали на территорию посольства. Девушка имела постоянное приглашение в Культурный центр посольства, где по понедельникам, средам и пятницам проходили концерты, выставки, а чаще просто крутили фильмы. Апофеозом был июль, день взятия Бастилии, когда на втором этаже в большом холле накрывали столы с закуской, стояли французское вино и коньяк, а толпы советских граждан сносили все подчистую, благо, не доводя добычу рюмки коньяка и бутерброда до мордобоя. Французы стояли в стороне и смотрели на эту великую новую общность людей — строителей коммунизма, которые, пыхтя и отпихивая друг дружку локтями, лезли к столу с бесплатной едой и выпивкой из-за «бугра». Коля с девушкой пришли в будний день. Она держала в руках лиловый листок с программой мероприятий на месяц и мелованным квадратом картона постоянного пропуска, где была записана ее фамилия, сбивчиво и нервно доказывая милиционеру, что Коля, ее жених, приехал поглазеть на мероприятие. Наконец их пропустили, долго изучая в будочке паспорта. За воротами, облегченно вздохнув, они вошли в широкие двери Культурного центра Франции, где, спустившись немного вниз по ступенькам, оказались у дверей в киноконцертный зал. При входе стоял красивый полированный стол, и симпатичная девушка выдавала постоянные пропуска всем желающим. Коля подошел и попросил выписать на себя. — Назовите свою фамилию и имя. — Девушка мимолетно официально улыбнулась ему и достала чистый квадратик мелованного картона с реквизитами Культурного центра при посольстве Франции. — Немецкий Коля! — увидев, что девушка слегка удивилась, быстро закивал, подтверждая, и тут же задал вопрос, внося главную информацию о себе: — Я тут, у вас, первый раз, а сам издалека, из Краевого центра, я художник. Вот даже принес одну из своих работ, — он приподнял, показывая картину, завернутую в холст. — Помогите мне, может, вы знаете, кого бы заинтересовали мои работы здесь, в Культурном центре? Девушка переспросила еще раз, откуда он приехал, записав в блокнот, встала и прошла в малозаметную дверь рядом с ее столом. Вернулась быстро и сказала на хорошем русском языке, но как-то не так, как говорили все, а слишком правильно, не глотая окончания и отчетливо произнося каждую букву в слове, даже слово «что» произносила «что» в отличие от «што», как привык слышать Коля. Она села за стол и сказала: — На ваше счастье, сегодня здесь находится сам атташе по культуре, и скоро подойдет его заместитель, который посмотрит ваши работы, и вы сможете поговорить с ним в нашей комнате отдыха. — А вы русская? — осторожно спросил Коля. — Да, по происхождению. Моя семья из Петербурга, но я родилась уже во Франции. Здесь я учусь в герценшлюзе, простите, институте имени Герцена. — Я вот обратил внимание, как вы говорите. — А как? — слегка удивилась девушка. — Очень правильно произносите слова и звуки. Она улыбнулась, на минуту отвлеклась, выписывая пропуск очередному посетителю и выдавая лист оранжевой бумаги с программой на следующий месяц. — Просто у нас в семье говорят на правильном русском языке, так называемом петербургском наречии. Там много особенностей. Соня! — представилась девушка и, увидев издалека мужчину, который делал знаки ей, встала. — К вам идет заместитель атташе по культуре. Удачи! Мой друг здесь, в Союзе, тоже художник, между прочим! — А я — Коля! Спасибо, Соня! — отозвался Немецкий. И верно, к столу подошел мужчина лет сорока пяти, спортивный, подтянутый, в черных брюках, твидовом пиджаке и ярком галстуке. Он пожал руку ему и на хорошем русском языке предложил отойти в сторону, чтобы не мешать посетителям. — До начала кинофильма еще есть полчаса, и мы можем поговорить! — сказал он ему и, взяв за локоть, повел его в вестибюль, где они свернули в коридор и зашли в небольшую комнату. Там стояли кресла, журнальный столик, тумбочки, на стенах висели репродукции картин. Мужчина, который представился Полем, достал из тумбочки, который оказался холодильником в полированном под палисандр футляре, две бутылки по 0,33 литра с красивой этикеткой и два стакана, налил туда, судя по виду, минеральную воду, пока Коля разворачивал свою картину. — Вот, можете попить! — сказал Поль, прищурившись, смотря на картину, потом осторожно взял ее из рук Коли и поставил на соседнее кресло, прямо перед собой. — Да, неплохо, отличные краски и композиция! — потом что-то еще по-французски — манифике! Пардон, замечательно! Вы каким языком владеете? — В школе и институте занимался по курсу французской филологии, прилично владею матерным! Поль оскалился в жуткой улыбке, которая должна была соответствовать реакции на второй язык: — О-ля-ля! Ебеный язык! — продолжая держать эту улыбку на лице, он еще раз повторил матерное слово, потом согнал ее с лица и озабоченно произнес: — И у вас еще есть работы? — Да, вот я привез фотографии некоторых работ. Но это просто фотографии, и они не передают полностью настроение и дух картин. — Да, я понимаю. Но это все превосходно, манифике! Вы можете меня пригласить в свою мастерскую, чтобы посмотреть? — Это невозможно, я из другого города, живу в Крае. Сюда пришел со своей знакомой, которая ходит к вам на культурные программы. Вот и прихватила меня, я только сегодня утром приехал, а завтра уезжаю. — Коля подробно рассказал, из какого он города, где этот Край находится. Француз слушал внимательно, не перебивая его, а когда он остановился, сказал: — Давайте вот что мы сделаем. Сейчас вы идите, смотрите фильм, очень интересный с Бельмондо в главной роли, а завтра, если вы свободны, можем встретиться в городе. Вы где остановились? — Я переночую у знакомой, а завтра вечером у меня поезд. — Прекрасно! Посидите здесь, я узнаю, какое расписание на завтра у нашего атташе по культуре! Минут десять Коля сидел в напряжении, пока тот не вернулся в комнату со словами: — Прошу прощения! Атташе был занят, и мне пришлось ждать, когда он освободится! Вот вам телефон, там мои московские друзья, утром, часов в девять, сразу же им звоните, они скажут, как к ним добраться, и я подъеду с атташе по культуре, там мы сможем более внимательно посмотреть ваши работы. Ведь вы что-то хотели, если принесли с собой картину и фотографии? Коля помялся, а потом решительно заявил, не глядя на него, слегка нагловатым тоном: — Моя подруга, которая давно посещает ваш центр, подала мне мысль, так, в шутку, привезти и показать свои картины, ну, и договориться, чтобы у вас, хоть на неделю или две, сделать небольшую выставку. Я отнесся к этому серьезно и вот сегодня специально приехал в Москву, чтобы показать и поговорить. — О, я понимаю вас, но это невозможно, без специального разрешения Министерства культуры СССР, это же получается выставка на территории Франции, что по вашим законам без согласия министерства просто недопустимо. Это, к сожалению, отпадает. Но мы что-нибудь придумаем, я лично и мой шеф, атташе по культуре, как-то постараемся решить вопрос с выставкой или еще какой-нибудь формой информации о вас, как о молодом художнике. Надо обдумать этот вопрос, — мужчина понимающе улыбнулся Коле, — завтра, если не возражаете, поговорим и подумаем. Они встали, вышли из комнаты отдыха, Поль попрощался с Колей и ушел в глубь длинного коридора, а Коля спустился вниз к входу в зал, где уже подпрыгивала от нетерпения его знакомая: — Коль, ну ты чего?! Где был-то? — Да вот, толковал с помощником атташе о живописи, и … — задумчиво ответил Коля, прикидывая про себя предложение о завтрашней встрече. — И что решили, вернисаж тебе устроят? — его знакомая вдруг посмотрела на него другими глазами. Ее куратор из КГБ, который неожиданно сегодня сам позвонил ей, назначив экстренную встречу в скверике около домоуправления, где она работала секретарем, и попросил, используя ее постоянные посещения Культурного центра посольства Франции, взять на «буксир» и протащить туда парня из глубинки. Она еще обратила внимание на то, что куратор был сильно озабочен этим сам. Всегда спокойный, уверенный в себе, на встрече сильно нервничал и, увидев гримасу неудовольствия на ее лице от перспективы встречаться с каким-то провинциалом, тащить его по Москве, да еще привести в такое элитное место, вдруг не сдержался и зло сказал: «Ты что, уже коренной москвичкой стала! Сама два года как из Череповца и уже нос воротишь! Запомни, это задание для тебя будет экзаменом. Сделаешь все хорошо, будет тебе продвижение, я сам лично позабочусь, облажаешься, сгинешь в ментовках!» Куратор в конце встречи извинился перед ней за свою несдержанность, но, вспоминая, как сам получил это задание и какими словами оно сопровождалось, подумал, что еще ласково обошелся с ней! — Прости мою несдержанность, но задание важное, и надо, кровь из носу, сделать все, как надо, для его первого захода на территорию французского посольства. Да так, чтобы он был там, чтобы привлек внимание! — Это мне, что ли, привлекать внимание? Раздеться там, что ли? — Успокойся! Он сам все сделает. Твои задачи я объяснил. Делай их хорошо, больше от тебя ничего не надо. Все! Он тебе позвонит к концу работы, будь около телефона. Его зовут Коля. Она почувствовала особое отношение к себе, был проявлен интерес к ней самой, когда неожиданно подошел кто-то из французов и, извиняясь, отозвал в сторону, в легкой беседе, как ей показалось с интересом к ней, мимоходом сообщив, что ее мужчина задерживается, она вдруг словно прозрела. Если раньше она воспринимала его как тушующегося провинциала, то теперь вдруг увидела для себя серьезную перспективу. — Тут, пока ждала тебя, ко мне подходил человек от них, — она кивнула на общее здание, — сказал, чтобы я не волновалась и что ты скоро будешь и с тобой все хорошо. — Это все, о чем вы говорили? Девушка помялась, но, спохватившись, коротко передала содержание беседы, из которой Коля понял, что из нее вытаскивали информацию о нем. — Ну, вот и все! Такой милый французик! А у тебя что? — она вопросительно посмотрела на него. — Да пока сказать нечего. Ну, посмотрел он мою работу, проглядел по-быстрому мои фотографии, конечно, времени мало, но пригласил завтра увидеться у его знакомых в городе. — Так это здорово! — радостно воскликнула знакомая Коли. — Ты сразу получил такое! Тут люди ходят день за днем, месяц за месяцем, год за годом, чтобы привлечь внимание к себе и получить хоть какую-то возможную надежду на эмиграцию, а ты сразу, зараз, не успел появиться, получил по полной! — О чем ты? Какая эмиграция? Я договорился только о встрече насчет моих картин! — обескураженно сказал Коля. — Ага! Говори мне! — обиженно поджала губы девушка. Они посмотрели фильм на французском языке с Бельмондо в главной роли, вышли из Культурного центра Франции, поехали к ней домой, теперь она уже сама тянула его за собой. Утром, переночевав на кухне, он собрался, написал записку знакомой, которая тихо похрапывала в комнате, и вышел в город. Было еще рано, и он поехал в центр Москвы погулять по улочкам и переулкам Замоскворечья. Коля и не догадывался о том, что с первого момента его захода в посольство Франции и обозначения города, откуда он прибыл, началась авральная работа как в московской резидентуре, так и в Париже, в «Централь» SDECE.