— Он темный одушевленный, способный покидать свою оболочку, идиот! — Я это заметил уже год как, но спасибо за разъяснения тупоголовому кретину. И что с того? — Он опасен! — Чем? Мириам задохнулась от возмущения, сжала кулаки: — Тем, что он темный! — Тогда вспоминай свод законов стражей, выработанный после раскола, и те ограничения, что ввели для нас. Одушевленные не являются нашей основной задачей. Темные или светлые — неважно. Даже темные одушевленные могут существовать до тех пор, пока не причиняют вред людям и находятся под наблюдением стражей. Пугало под моим наблюдением. Он кому-то здесь причинил вред? Она нахмурилась, подошла к столику, налила себе воды, жадно выпила и сказала спокойнее: — Все равно ты кретин. За такие фокусы я отправлю тебя на самый север Золяна. — Все в твоей власти. — Ты знаешь, чего он хочет? — Развлечений, — буркнул я. — Он под моим контролем… — Черта с два. Не будь идиотом. Какой, к дьяволу, контроль, если он в девяти фигурах сохраняет стабильную форму и не распадается на части, а от знаков лишь вздрагивает. — Мириам села на стул. — Я с такими не встречалась. Но все равно я его прикончу. — Посмотри, на тебе лица нет. Приканчивая его, прикончишь себя, ты кучу сил на него потратила. — Это не повод оставлять одушевленного здесь. — Ты нарушишь кодекс. — Плевать я на него хотела. — А вот об этом я точно доложу другим магистрам. Она посмотрела на меня с недоброй усмешкой: — Вот, значит, как ты заговорил. Эта тварь важнее моих ошибок в Прогансу, раз ты умалчиваешь о них, но собираешься известить Арденау о такой мелочи? Она, что ли, твоя тетушка, что ты ее так защищаешь? — Эта «тварь» пару раз спасла меня от могилы, к тому же я привык к ее компании и не желаю, чтобы ты в очередной раз лезла в мою жизнь. Однажды ты уже умудрилась ее испортить, и дважды сделать одно и то же я тебе не позволю. Тронешь моего одушевленного — я подам жалобу в совет магистров. — Не зарывайся. Я тоже магистр, а ты страж… — Который знает законы. Сбор одушевленного такой силы даст тебе сколько? Дополнительных три-четыре месяца жизни? Я помню, как ты не любишь, когда назначают проверку правильности твоей работы. А проверки я тебе обещаю, Мириам. Она вздохнула: — Ты глуп, порой чрезмерно. Есть вещи, которые не стоит оставлять поблизости от себя. Они опасны. — Даже опасные вещи могут быть полезны. — Я не готова вступать в пустой диспут. Я был равнодушен ко всем ее словам: — Тогда советую тебе не лезть к Пугалу, потому что в следующий раз оно может и ответить. — Пусть вернет мой стилет, — наконец процедила она. — И не попадается мне на глаза. А о том, что делать с тобой, я подумаю позже. Я вернулся в комнату, где рядом с Пугалом крутился Проповедник, разрушил фигуры и сказал одушевленному: — Спасибо тебе, приятель. Теперь неприятностей у меня выше крыши. Надеюсь, тебе понравится Золян. Верни ее оружие. Оно сочувственно хлопнуло меня по плечу, протянув стилет Мириам. — Лучше бы тебе уйти на какое-то время, — посоветовал я ему. — Проповедник, в двух словах. С чего начался весь сыр-бор? — Мириам пришла в эту комнату, а Пугало вылезло вон из того… тьфу ты… из шкафа, что когда-то стоял вон там, и ущипнуло ее за задницу. Хотя у меня не было особого настроения для веселья, я расхохотался. Шутка в стиле Пугала. Оно все-таки не послушалось меня и решило пошалить. Я вернулся в комнату Мириам, где она все так же сидела в кресле, и взгляд, доставшийся мне, был холодным и совершенно неприветливым. Я бросил клинок на столик, спросив: — Что ты делала в моей комнате? — Проходила мимо. Та тварь ушла? — Да. — Мы вернемся к разговору о ней, когда закончим с другими делами. Где Карл и Альберт? — Разве мальчишка еще не вернулся? — нахмурился я, только теперь понимая, что со всей этой историей с Пугалом я забыл о самом важном. А ведь с момента нападения на нас прошло больше трех часов. — Нет. Что случилось? — Мы нашли то, что искали. В Королевской пуще на нас напали. Карл серьезно ранен, Альберт повез его к городской целительнице. — Идем! — Она уже была на ногах. Но идти никуда не пришлось. Когда мы спустились вниз, открывший дверь Тобиас вместе с уставшим Альбертом ввели Карла, который едва перебирал ногами. — Покойники краше тебя, — сказала ему Мириам. — Хорошая ведьма, — сквозь зубы пробормотал страж. — Жить буду. Но сперва неделю посплю. Мне намешали какой-то дряни, голова тяжелая. Мы отнесли его в комнату, уложили на кровать, и он провалился в сон. — Его надо каждые четыре часа поить отваром из вот этого. — Альберт достал из сумки пригоршню каких-то корешков, очень похожих на земляные орехи. Он повел носом, поднял голову к потолку: — Что тут случилось? — Людвиг притащил в дом темного одушевленного, которого считает своим другом. Мы знакомились. — Иногда Мириам позволяет себе легкую иронию. — Рассказывайте, что произошло на дороге. Я предоставил Альберту право начать историю и подхватил повествование с того момента, когда он уехал. — Значит, ведьма, — задумчиво произнесла Мириам, выслушав про пылевой вихрь. — Или колдун. Ничего не понимаю. Редко кто из них хотя бы видит темные души, а тут получается, он ими едва ли не управляет. Я тут же вспомнил вёлефа и зябко передернул плечами. Но здесь, слава богу, что-то иное. — Если хочешь остановить колдуна, брось в пылевой вихрь на дороге нож. Жаль, что у меня не получилось. Умеют чернокнижники работать с темными душами или не умеют — сейчас важно то, что этот с ними как-то связан, раз оказался поблизости. — Если мы найдем его, то, возможно, найдем и источник всех неприятностей, — высказался Альберт, и Мириам кивнула: — Верно. Но разыскать такого человека нелегко. Обычно этим занимается инквизиция, а не стражи. Людвиг, ты считаешь, что напавших на вас сначала убили? — Я видел старые раны на их телах. Их закололи, а уж потом в людях… завелись темные души. — Будем искать. Что нам еще остается? — вздохнула она. Следующие несколько дней были невыносимо тягостными. У Карла началась лихорадка, пришлось вызвать целительницу, чтобы она меняла повязки и пичкала стража горькими лекарственными настоями. Я несколько раз выводил из конюшни хандрящего, а оттого злого на весь мир Вьюна. Краткие конные прогулки вокруг городских стен, вдоль лиманов, по краю Королевской пущи и мне, и ему пошли на пользу. Я поглядывал по сторонам, но пыль на дороге не спешила закрутиться смерчем. Цыганский табор снялся с места и ушел куда-то на юго-запад, откуда ночью приполз сильный дождь с грозой. Мириам была занята, общалась с инквизицией, чтобы та позволила ей заглянуть в список ведьм, находящихся на службе у церкви, и тех, кто находится под подозрением и наблюдением. Альберт без дела слонялся целый день по дому, затем попросил меня показать, как в полевых условиях создавать основные фигуры. — Ты это прекрасно делал в Королевской пуще, — сказал я. — Если честно, я почти ничего не запомнил, — ответил он. Мне было не жалко потратить на него время, он оказался смышленым парнем, Мириам не зря его выбрала. Базовые знания у него были безупречны, но практики, конечно, не хватало. Что мне в нем очень понравилось — он не боялся пробовать и, если у него не получалось сразу, не опускал руки. К вечеру нам общими усилиями удалось уговорить Проповедника сделать вид, что он — темная душа, и старый пеликан, клацая зубами и тараща глаза, бросался на ученика, который должен был поставить заградительную фигуру не более чем двумя росчерками кинжала. В итоге Проповедник ни разу не смог пересечь двор и добраться до нас. — Хорошо, — сказал я Альберту. — Почерк Мириам виден в работе с кинжалом, он у всех, кого она учила. Но с хватами во время рисунков верхней перспективы — поработай еще. Пальцы у тебя слишком жесткие, а оттого силовые линии графиков получаются грубыми. Тех, кто нападал в лесу, ты остановишь запросто, но вот кого-нибудь покрупнее — как повезет. Когда Альберт, поблагодарив меня, ушел, я присел рядом с Проповедником. — Я заходил в комнату к Карлу, — сказал мне старый ворчун. — Лихорадка проходит. Накопленные им души лечат его не меньше, чем приправы какой-нибудь старги, да и здоровье у него бычье. Через неделю будет прыгать и бегать. Во всяком случае, он так говорит. Хотел спросить. Ты не жалеешь, что ушел от Мириам? Я много думал об этом. — Поздно жалеть. Сперва я на нее злился. Но как говорят философы — время лечит. Все было сделано правильно.