Она была одета в длинное голубое платье, расшитое бисером. Чуть полноватая, улыбчивая, в ярком красном платке, с чёрными длинными косами у висков. В ушах у неё сверкали крупные золотые серьги. На вид Марии, как представили нам «знахарку», было около семидесяти. Но при этом седины в её волосах было очень мало. Оказалось, что именно её Макс и искал. Это была дочь того самого Василия, настоящего отца Ильи Андреевича. — Никакая я не знахарка. Просто бабушка, — засмеялась Мария. Выражение её лица говорило о том, что женщина искренне рада появлению Максима и откровенно любуется им. Так часто смотрят бабушки на взрослых внуков. — Опоздал ты, милый. Всего на год опоздал! Наш дедушка Вася, отец мой, год назад ушёл. Девяносто восемь лет ему было, — вздохнула она. Убранство дома Марии внутри было невероятно роскошным! Красота! Я с восторгом рассматривала мебель, стены, светильники и статуэтки. И какие же все здесь нарядные! Обычно женщины-цыганки мне не нравились. То ли из-за негативного опыта общения в юности, то ли потому, что их черты лица казались мне грубоватыми, а брови чересчур густыми. К тому же многие из них вели себя шумно и курили. Но одна девушка сразу привлекла к себе внимание своей кукольной красотой. Невысокая, чуть выше полутора метров, но при этом с женственными формами, тонкими запястьями и щиколотками, маленькими ножками в элегантных туфельках. И глаза удивительные! Светло-зелёные, прозрачные, красиво оттенённые длинными чёрными ресницами, будто обведённые карандашом. Не знала, что у цыганок бывают глаза подобного цвета. Как из сказки сюда попала. Настоящая Эсмеральда! Только козочки рядом не хватает. Вера[1], как звали девушку, приковывала к себе взгляд каждым движением, жестом, каждой улыбкой. Густая копна чёрных волос, ниспадавших до самых бёдер, была её единственным украшением. Но такой красавице других украшений и не требуется. Вместо платка она носила красную шёлковую повязку в виде ободка. Она мне понравилась, а вот я ей, похоже, нет. Всякий раз, когда я к ней обращалась, она молчала, потупив взор. Или отворачивалась, будто не слышит. Ей даже Мария сделала замечание, что нельзя так с гостями общаться. Вначале я решила, что Вера приходится то ли племянницей, то ли внучкой Марии. Та поведала, что у неё трое детей, восемь внуков и четыре правнука. Слушая всё это, я многозначительно покосилась на Максима. Оказывается, у него столько родственников! — Мои предки, прадед и прабабка, родом из Молдовы, — рассказывала нам женщина. — Но сама я там никогда не была. А вот отец мой, Василий, родился в Крыму, а потом родители увезли его сначала куда-то под Пермь, а потом к вам, в Апрельское. Оттуда он и вернулся сюда. Наши прадеды везде кочевали, а мы уже много лет на одном месте сидим. Давно не переезжаем табором. Сейчас трудно кочевать. Цыганка рассказала, что все их мужчины работают. А женщины занимаются домашним хозяйством. В город гадать никто не ходит. Давно уже этим не зарабатывают. — Не воруем, живём, как все люди. Девчат наших замуж выдаём в пятнадцать-шестнадцать лет. Я спросила, во сколько же сама Мария вышла замуж. Та загадочно улыбнулась и ответила: — В восемнадцать. Оставалось только поверить, ведь правду мы всё равно не узнаем. — За невесту положено отдать калым — десять-двенадцать золотых монет, — говорила о местных традициях женщина. — Главное, чтобы невеста родителям жениха понравилась. Сам жених до сватовства не знает свою будущую супругу, а она — его. Девочка не имеет права отказаться от мужа. Сватают девочек часто прямо с рождения. А через шестнадцать лет играют свадьбу. Кого в детстве не просватали, тех выбирают уже родители жениха. Хорошо рассмотреть фигуру цыганки позволяют наши традиционные танцы. Глядя на них, отцы присматривают девушек, подходящих в невесты их сыновьям. Всё это казалось мне диким. Но я глядела на окружавших меня девушек и понимала, что никто из них не выглядел несчастной. Молодые, стройные, хрупкие. Должно быть, для них все эти правила были данностью, их так воспитывают с детства, и они не знают другой жизни. Я всё гадала, сколько же Вере лет. Пятнадцать? Но когда спросила у Марии об этом, та ответила, что восемнадцать. Тогда странно, почему она ещё не замужем. Сами ведь нам рассказывали, что выдают девочек замуж рано. Наверное, угадав мой вопрос, Мария тотчас на него ответила: — Верка строптивая. Её при рождении обещали в жёны сыну одного хорошего человека. Но тот парень в драке погиб, когда ему было восемнадцать, а Вере четырнадцать. И вот с тех пор её ни за кого и не могут выдать. Все парни либо уже засватали кого-то, либо ей не по вкусу. Хотя зачем у девки спрашивать? Она всё нос воротит. Кричит, что не пойдёт за нелюбимого, а если насильно отдадут, то повесится. В общем, не от мира сего она. — А по-моему, девушка права. Как же замуж без любви? — сказала я. — Какая любовь? — усмехнулась Мария. — Нет у нас такого слова. Познакомятся, узнают друг друга и слюбится. Любовь в поступках должна быть, а не на словах. Пока мы сидели в гостиной и болтали, дети кружили рядом. Максим надарил им игрушек и сладостей, поэтому моментально стал всеобщим любимцем. Мария продолжала развивать тему браков. По её словам, жениться цыгане могут только на представителях своей национальности. Разводы у них являются редкостью. И решаются эти вопросы на цыганском суде. Собираются мужчины и советуются, что делать. Все замужние цыганки ходят в длинных юбках и платьях, голову покрывают платком. А вот до замужества девочкам разрешено одеваться как угодно — в шорты, короткие юбки. Мария пояснила, что область ниже пояса считается чистой только у молодых девочек до рождения детей. А после она становится «скверной» и прикасаться к этому участку нельзя. Две пышные юбки до пят прикрывают «грязную» область, одной юбки недостаточно. Как я поняла, о высшем образовании тут речи вообще не идёт. Многие девочки даже школу не успевают окончить. Я спросила у одной из внучек Марии, хочет ли она получить высшее образование, профессию. Девушка засмеялась. Ей семнадцать и она уже замужем. Я спросила, что будет с тем, кто ослушается установленных порядков и пойдёт против них. Хозяйка ответила, что самое страшное наказание цыганского суда — изгнание из табора. — Вот если на русской цыган женится — точно выгонят, — заметила Мария и поглядела на меня многозначительно. — Никакой другой табор его не примет. Для нас очень важно сохранить свой род, свою кровь. Цыганок выдаём замуж только за цыган. Это наши традиции и в них нет ничего плохого. Мария обещала познакомить нас с бароном. Но, по её словам, сейчас он в отъезде. — Мудрый, уважаемый человек, всех нас всегда защищает, — говорила женщина. — А следующим бароном будет мой внук! Она засмеялась. И не понять — пошутила или нет. Я поглядела на мальчика, в сторону которого Мария кивнула. Сидит, играет в игру в телефоне. Меня впечатлило всё в этом посёлке. Цыганские дома, снаружи неприглядные, обычные, серые, внутри были так роскошно обставлены, что их интерьерам могли позавидовать аристократы времён Людовика XIV. Винтажная мебель, много золота, скульптуры, похожие на греческие статуи, павлины, ангелы, высокие вазы. Заметив мой взгляд, Мария улыбнулась: — Мы любим, чтоб вот так было, чтоб золото вокруг. Угощали нас лепёшками с мясом и куриным супом со свёклой. А потом несколько девушек в красивых платьях в пол принесли чай. Они расставляли на столе высокие прозрачные кружки, и я обратила внимание, что в чае у всех плавают какие-нибудь фрукты. У меня была клубника, а у Максима яблоко. — Мы всегда добавляем в чай разные фрукты или ягоды: клубнику, малину, вишню, яблоко, — рассказывала Мария. Удивительным для меня было и то, что юные супруги, мальчик и девочка лет шестнадцати, всё время сидели поодаль друг от друга и не разговаривали. Оказалось, что тут такие порядки. Они хоть и женаты, а пока не привыкнут друг к другу, вместе им сидеть нельзя. По словам Марии, должно пройти один-два года. В таком случае мне было совсем непонятно, зачем так рано их женить, если по-настоящему супругами они смогут стать только годам к восемнадцати. На мой взгляд, детей просто лишали юности. Но здесь к этому совершенно иначе относятся. — Вам бы посмотреть, как мы свадьбы гуляем, — мечтательно закатила свои чёрные глаза Мария. — Гостей у нас тогда много, артисты вживую поют. Гуляем по два-три дня. Вы к нам ещё приезжайте, осенью. К слову, я не услышала ни одного необычного имени. Все имена здесь были славянские: Мария, Вера, Ольга, Даниил. Спросила у хозяйки, почему не называют детей цыганскими именами. — Да, сейчас меньше называем, это правда. Стараемся называть по святцам. Мы же православные христиане, в церковь ходим, чтим Рождество и Пасху. Любим имена, связанные с богом — Богдан, Вера. Поэтому нашу Верку все любят и берегут. Яков её за кого попало не отдаст. И за её зелёные глаза считается, что девчонка одарена магической силой. Люди с зелёными глазами видят мир духов и имеют с ним связь. Среди зеленоглазых много сильных ведьм и колдунов. Вот как. И в бога верят, и в магию. Только одно имя было для нашего слуха непривычным — Мито. Но оказалось, что это сокращённо от Дмитрий. Пока мужчины позвали к себе Максима и говорили о каких-то делах, Мария подсела ко мне, заглянула в глаза и тепло сказала: — Красивая ты. И счастливая. Волосы рыжие, по нашим поверьям, притягивают счастье. А вот голубые глаза мы не любим. Считается, что это дурной взгляд, так что ты не обижайся, что наши многие избегают твоего взгляда, Вера, например. Я смутилась. Никогда не слышала такого поверья. У нас, наоборот, чёрных глаз боятся, говорят, что сглазят. Мария взяла меня за руку, тепло сжала пальцы своей крупной смуглой ладонью. Она говорила, что к рыжим людям у цыган особое почтительное отношение. Взять за руку такого человека или погладить его волосы, значит получить благословение Солнца. — А что ваш отец рассказывал про Апрельское? Вспоминал ли ту жизнь, свою жену Майю? — спросила осторожно, когда почти все разошлись. Не хотелось задеть хозяйку, принявшую нас с таким гостеприимством. Она ведь дочь от второго брака. Вдруг ей не понравится подобное любопытство. Но женщина ответила дружелюбно, без тени недовольства: — Отец не любил о войне говорить. Почти не рассказывал о том, как воевал, награды не доставал. И о первой жене всего пару раз обмолвился, что была она и что фашисты расстреляли с его родителями и со всем табором. Думал, и ребёнок погиб. Самому отцу тогда всего двадцать лет минуло. Женщину, что ему помогла после возвращения с фронта, с благодарностью вспоминал. Брат потому и стал искать тех людей и их родственников в интернете. У них там целое сообщество какое-то есть, для цыган. Я в этом ничего не смыслю. — Наверное, там его Максим и нашёл, — заметила я. — Да, Яков показывал мне фото Ильи и Максима. Очень они на нас похожи, видно, что нашего рода. Я нашла в телефоне фотографию Лёшки. Мария растроганно нахваливала мальчика, который тоже пошёл в их семью. Всё говорила, что зря не привезли ребёнка и что они, цыгане, детей очень любят, иногда даже чужих на воспитание берут. Например, она взяла Веру, когда её родители умерли. — Я сама пять лет как вдова. Теперь я и брат мой Яков за неё отвечаем. Вот, значит, как. Вера — сирота и принята в этой семье из милости. Гибель её родителей окутывал ореол тайны. Я так и не узнала, что с ними случилось. Понятия не имею, к ним ли относилось краем уха услышанное «погибли в огне». А по девушке и не скажешь, что она неродная здесь. Очень уверенно держится, гордая, и одета красиво, со вкусом, хоть и просто. Золота на ней не видно, кроме тонкой цепочки с крестиком на шее. А другие и серьги, и кольца носят, и браслеты. Услышав, что местные цыгане держат лошадей и зарабатывают тем, что катают туристов, я тут же захотела посмотреть на них. А Максим решил покататься. — Ты когда-нибудь ездил верхом? — спросила я. — Не-а, — беспечно бросил он, поглаживая чёрного жеребца. — Макс! Ты же только после перелома! Вдруг упадёшь? Это же очень опасно! — я запаниковала и не знала, какие ещё привести аргументы, чтобы его отговорить от этой затеи. Не скажу, что я следила за Максом, словно какая-нибудь ревнивица, но то, что Вера так и крутится вокруг него, трудно было не заметить. Со мной говорить избегала, да и вообще сторонилась меня. А рядом с Максимом была более разговорчивой. Уже наступил вечер, когда в поисках Богорада, ещё пару часов назад подавшегося на конюшни, я шла к стойлам. Вокруг стало непривычно тихо. Цыгане разошлись по своим делам, дети, наверное, вернулись к играм. Каково же было моё удивление, когда, обходя кладовую, наполненную сеном, я услышала голос Максима. — Я не настоящий цыган и не подхожу тебе. Они стояли в глубине длинного помещения, пахнущего лошадьми, у стойла чёрного жеребца по кличке Ворон. Он и Вера… Меня пока не заметили, поэтому я остановилась. — Подходишь, — возразила девушка, кокетливо тряхнув своими иссиня-чёрными волосами. — Я же не женить тебя на себе хочу. Я лишь о ночи любви прошу, подарю такие ласки что тебе и не снились! — И где ж ты всему научилась, умелица? — я расслышала в голосе Макса нотки насмешки. — Для незамужней цыганки потеря невинности — большой позор. Неужели семью свою опозорила, сошлась с кем-то вне брака? Вера хмыкнула. — Да и жена у меня есть, которую я люблю, — добавил Богорад, и сердце моё подпрыгнуло от радости. — А скоро дочь родится. — Дочь? Откуда знаешь? — спросила Вера. — Талия-то у твоей жены тонкая, почти как у меня. — Чувствую! Цыганка звонко засмеялась. — Тогда назови её Верой и будет красивая как я! Макс на это не ответил.