Есть приемы, которые сработают всегда и везде, с любым учеником, даже таким непростым, как Петр Аркадьевич! Это — улыбка. И похвала. Да! Он ругал ее за незаслуженную похвалу дочери, но посмотрим, как он запоет, если отмечать любой его успех, даже самый маленький! Настроив себя таким образом на победу, Марианна с отчаянной решимостью приступила к делу. Впрочем, стоило произнести первые слова, как все планы и намерения вылетели из головы. Марианна стала неуклюжей и растерянной. Как первокурсница-практикантка, которую впервые поставили вести урок в старшем классе, а она забыла все, что нужно говорить. — Пожалуйста, прочитайте этот текст вслух, — собственный голос звучал для нее чужим, как со стороны. Аракчеев придвинул учебник и приступил к чтению. Марианне тут же захотелось схватиться за голову. Понять его было непросто. Какие-то знакомые слова он читал верно, но глотал звуки, и произношение у него было жестким, «немецким». Марианна упорно продолжала улыбаться. Текст она подобрала по теме «Мой рабочий день». Когда Петр Аркадьевич закончил, она попросила по-английски: — Теперь, пожалуйста, расскажите о своей работе. Он задумался. Марианна решила подбодрить его наводящими вопросами, как всегда делала в случаях заминки: — Опишите ваш обычный рабочий день. Во сколько вы приезжаете в офис? Что вы делаете, когда заходите в свой кабинет? — Пожалуйста, не перебивайте. Вы мешаете мне сосредоточиться, — сухо попросил Петр Аркадьевич. — Скажите это, пожалуйста, по-английски. С этим Петр Аркадьевич справился. Они медленно беседовали, выполняли упражнения. Марианна видела, что Аракчееву было нелегко. На его лбу блеснула капля пота, на виске билась жилка. Слова он подбирал мучительно долго, но не заикался и не мычал. Он сохранял уверенность в себе даже в такой непривычной для него ситуации. Но и Марианне было не легче. Во-первых, она боялась опростоволоситься. Потому что вбила себе в голову, что ее педантичному ученику нужна более строгая и серьезная учительница. Он ведь и сам об этом постоянно говорил, как же было подумать иначе! Поэтому ей приходилось сдерживать природную живость и забыть о спонтанности. Она превратилась в деревянную куклу, и это ей не нравилось. Вторая причина, по которой у нее отнимался язык и мысли убегали в сторону, тоже была ясна. Аракчеев сидел слишком близко. Слишком спокойный, слишком красивый, слишком элегантный. Ну что за привычка ходить дома при полном параде! Хоть бы галстук снял перед уроком. Она теряется в присутствии мужчин в галстуке. Марианна украдкой изучала его строгие плечи, обтянутые сшитой на заказ рубашкой, и его крепкое запястье с широким браслетом часов, и длинные пальцы с золотистыми волосками на тыльной стороне, и ее сердце колотилось все сильнее. Когда Петр Аркадьевич слушал ее вопросы и объяснения, он смотрел на ее губы, на ее лицо, пристальным неподвижным взглядом. И тогда у нее кружилась голова и появлялась слабость в коленях. Стоило ей заглянуть в его мерцающие зеленые глаза, она мигом забывала все, что собиралась сказать. А когда он случайно коснулся ее руки, кожу обожгло жаром, как будто она дотронулась до раскаленных углей. Этот урок оказался самым сложным в ее жизни. Ей стоило огромных усилий вести себя невозмутимо и уверенно. Она решила смотреть в учебник, а не на Петра. Потому что она могла не выдержать. Она сбежит. Или поцелует его. Или упадет в обморок от избытка переживаний. Сердце прыгало в груди, как встревоженная птица, голос не слушался. И ей никак, никак не удавалось наладить контакт с учеником! Она его не чувствовала. Точнее, она чувствовала миллион вещей одновременно, волнующих и безумных, но она совершенно не могла понять, нравится ли Петру Аркадьевичу заниматься, или он лишь терпит из вежливости. Кажется, второе. Потому что паузы между словами становились все длиннее, морщина на его лбу углублялась, и голос звучал все более сухо. Напряжение росло. В воздухе как будто потрескивали электрические заряды. В животе у Марианны сжималось то от ужаса, то от сладкого томления. — Отлично справились! — похвалила она Петра Аркадьевича в сотый раз за урок. Он поморщился — видно, понимал, что она кривит душой. — Но ваш ответ будет звучать лучше, если вы по-другому произнесете некоторые слова. — Говорите прямо: мне нужно учиться читать и ставить произношение. — Да, — согласилась она. — Учить правила чтения, запоминать звуковую форму слов. Произношение не так важно. Международный английский не обращает внимания на акценты. Но разница между некоторыми звуками может вас подвести. Слово полностью меняет смысл, вас неправильно поймут. Например, как в словах bad и bed… — Это я знаю. Я стараюсь. — Но пока у вас не выходит, — неожиданно Марианна забыла свои переживания. Ей понравилось не смягчать правду, не пытаться быть деликатной и прямо говорить ученику, что у него проблемы и их надо исправлять. Вот то, что нужно Петру! Не надо с ним миндальничать. Он разумный взрослый. — Давайте попробуем. Я объясню, как правильно произносить, и потом вы повторите за мной. Поставим вам технику произношения. — Давайте. Марианна толково рассказала, Петр внимательно слушал. — Теперь повторяйте, — велела она и начала читать упражнение. Петр повторял. Она внимательно следила за движением его губ, чтобы лучше понять, где и как нужно поправить. Кроме того, это зрелище доставляло ей эстетическое удовольствие. Губы у него были мужественные. Тонкие, но четкого рисунка. — Стоп! — возбужденно прервала она его. — У вас правильно получилось первый раз, но потом вы опять стали произносить как попало. Не глотайте конечный согласный. А когда произносите гласный, слегка растяните губы и опустите челюсть. Да нет, не так, вот так! Она не удержалась. Протянула руку, коснулась его щеки, скользнула пальцами до подбородка и легко надавила. От неожиданности Петр Аркадьевич отшатнулся и перехватил ее запястье. — Что вы делаете? — Простите, — перепугалась Марианна. — Я увлеклась. Хотела показать, как нужно. Наша преподавательница фонетики всегда так поступала. Он отпустил ее руку, с шумом захлопнул учебник и встал. Глаза у него стали штормовые. Марианна тоже поднялась. Ноги дрожали. Кажется, он возмущен. Что на нее нашло! Учитель не должен нарушать личное пространство ученика. Но у нее никак, никак не получалось считать его настоящим учеником. Ей так нравилось смотреть, как двигаются его губы, как он старается… Ей хотелось коснуться его, и предлог нашелся. Ужасно непрофессионально! Она забила себе голову разными глупостями. И вот расплата… — Из наших уроков ничего не выйдет, — сказал он мрачно. — Эта затея обречена на провал. Он схватился за узел галстука, распустил его, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и покрутил головой, как будто ему стало жарко. А потом шагнул к Марианне из-за стола. Она следила за его манипуляциями круглыми глазами. — Почему затея обречена на провал? — спросила она жалким голосом. — Потому что я плохая учительница, да? — Нет! — сказал он с досадой. — Ты отличная учительница. Причина не в этом. А вот в этом. Он схватил ее за локти, притянул к себе и яростно поцеловал. От изумления она даже не отшатнулась. Да и не вышло бы — Петр крепко держал ее за руки и целовал ее требовательно, уверенно, в меру агрессивно. Марианне только и оставалось, что покорно принимать его поцелуи. У нее бешено колотилось сердце, в голове пульсировало жаркое облако, и вспыхивали веселые и отчаянные мысли. «Что он делает? Этого не может быть. Это происходит на самом деле! Мне не снится, нет!» Она уперлась ладонями в его грудь и издала протестующий звук. Только тогда его пальцы разжались, и он немного отстранился, тяжело дыша. Марианна немедленно воспользовалась свободой. Обняла его за шею, запустила пальцы в его короткие волосы на затылке. У нее дрожали руки и дрожали колени. И тогда она прижалась к нему и поцеловала так, как хотела уже давным-давно. Она пыталась вспомнить причины, по которым решила держаться от него подальше, да так и не вспомнила ни одной. Больше ни о чем не думая, она провела ладонью по его шее, и по его плечам, по груди… ей ужасно нравилось чувствовать его тело, твердое, разгоряченное. Ткань дорогой рубашки была тонкой, гладкой, но лучше бы ее вовсе не было, честное слово! От этой мысли Марианне стало не хватать дыхания. Наконец она получила его в свое распоряжение! И плевать на то, что они такие разные, и не могут быть вместе, и постоянно спорят. Зачем спорить, когда можно целоваться так, что голова кружится, и в каждой клеточке пылает пожар! Петр что-то пробормотал сквозь зубы и обнял ее за талию. Стиснул так, что затрещали ребра, и поцеловал в ответ. Он целовал ее то осторожно, словно пробовал на вкус, то яростно, словно желая уничтожить. Терся щекой о ее щеку, запускал пальцы в ее волосы, прижимался к ней животом и бедрами. А она выгибалась в его руках и задыхалась от восторга. Под его напором Марианна отступила; они сделали шаг, второй, как в танце, пока она не наткнулась на стол. Стойка подалась и скрипнула, на пол со стуком упал карандаш, и этот звук привел их в чувства. Петр оторвался от ее губ и прижался влажным, горячим лбом к ее лбу. Жилка на его шее трепетала под ее ладонью. Марианна не отпускала его, и он не отпускал ее. Но обоим была нужна передышка. Неожиданно Марианне стало очень грустно. Ее охватила растерянность. Она почувствовала потребность говорить, что-то объяснять… — Что нам теперь делать? — сказала она очень тихо. Петр поднял голову, коснулся пальцами ее подбородка и заставил посмотреть ему в глаза. Его взгляд оказался неприятно трезвым. — Что именно тебя беспокоит? — его голос был хриплым и звучал так, словно Петр только что пробежал стометровку. Марианна не знала, что ответить, и выпалила то, о чем тут же пожалела: — Я не могу спать с тобой. Это будет неправильно. Петр едва заметно усмехнулся, отпустил ее подбородок, и крепче прижал ее к себе. — Я не заставляю тебя спать с собой. Считаю, нам не нужно торопиться. Сейчас важнее другое. После секундной неловкой паузы они одновременно спросили: