— Даша? Все повернулись к Даше. Даша смотрела в глаза отцу как загипнотизированная. Она медленно-медленно вытащила руку из кармана курточки, протянула кулак над столом и разжала пальцы. Пластмассовый тюбик пробника покатился на поверхности и замер у края. Охранник довольно крякнул. — Ну вот, видите, — обрадовалась тетка. — Мелочь, конечно, но вообще-то это самая настоящая кража. Вы заплатите штраф, а девочку поставят на учет. — Папочка, я нечаянно… я не крала, — Даша отчаянно замотала головой. — Я взяла, потому что хотела … продавцу показать и спросить… Марианна ступила вперед, спрятав за собой Дашу. — Конечно, случайно, — сказала она в гневе. — Не было никакой кражи, не выдумывайте! Мы за кассу не вышли. Хватит издеваться над ребенком, вы… дура в жилете! — Не надо мне хамить! — возмутилась тетка. — Сейчас приедет полиция, мы посмотрим камеры и во всем разберемся, — сказал Петр Аркадьевич. Его голос был ледяным как айсберг. 22 Полиция не заставила себя долго ждать. Двое молодых мужчин в форме с нашивками вошли в подсобку минут через пять. Марианна подобралась в ожидании нового скандала и, быть может, унизительного обыска. Но полицейские оказались вежливыми и внимательными, как зубные врачи. Они ничему не удивлялись, много вздыхали и устало задавали одни и те же вопросы. Явился лысоватый человек в очках, щегольском пальто и ярком шарфе. Задорно поблескивая узкими стеклами, он пожал руку Петру Аркадьевичу, сверкнул улыбкой в сторону Даши и Марианны и отрекомендовался Львом Колпаковым, юристом господина Аракчеева. Полицейские печально переглянулись. В подсобке сделалось шумно. Все говорили: то по очереди, то разом. Ходили смотреть видеозаписи, обсуждали увиденное. Звучали фразы «событие преступления», «вопиющее нарушение» и «неправомерные действия». Охранник Коля что-то доказывал истерическим баском, магазинная тетка пыталась сохранять достоинство, юрист Лев Колпаков сыпал номерами статьей, пунктами, параграфами, а Петр Аркадьевич говорил редко, исключительно по делу. И был такой мрачный, что у Марианны бежали мурашки, когда она смотрела на его лицо. А он на нее и вовсе не смотрел, и Марианна решила, что он винит ее в случившимся и глубоко презирает. У нее кружилась голова, она с трудом воспринимала происходящее. Когда ей задавали вопросы — отвечала. Открыла и отдала сумку, когда попросили. Даша сидела рядом, зажав кисти рук между колен, опустив глаза. Ей вопросов почти не задавали, об этом побеспокоился ее отец. — Ничего, скоро поедем домой, — разговаривала с ней Марианна ласковым тоном, во множественном числе, как с маленькой. — Нам ведь уже обедать давно пора! Торта и бургеров мы не получили, может, Катерина нас побалует. Нервные клетки лучше всего восстанавливать сладким. Ну и приключение мы сегодня пережили! Даша и пираты двадцать первого века. Даша кивала, и даже порой улыбалась в ответ. Наконец, все закончилось. Полицейские отбыли, магазинная тетка отрывисто и неразборчиво извинилась, глядя в сторону. Охранник Коля враждебно молчал и поигрывал желваками. Брошенный на него взор Петра Аркадьевича дал понять, что конфликт не исчерпан. Юрист Лев Колпаков весело сообщил: «Ну, мы еще свяжемся с вашим руководством!» и все вышли наружу. Марианна и Даша и зажмурились от яркого света. — Едем домой, — сказал Петр Аркадьевич бесцветным голосом и пошел вперед. Его нагнал юрист и принялся что-то разъяснять. Аракчеев кивал и уточнял. У выхода они пожали друг другу руки, обменялись непонятными репликами и попрощались. Сели в машину. Петр Аркадьевич молча завел мотор и выехал со стоянки. Марианна на миг прикрыла глаза и стиснула зубы. Она не испытывала облегчения о того, что все закончилось. Для нее все только начиналось. Она знала, что теперь будет долго переживать унижение, бесконечно прокручивать в голове собственные слова и действия, скрипеть зубами и страдать. Было жаль того чувства детского счастья, с которым она проснулась утром. Утром была волшебная страна в кабинете подруги Виолы, с цветами, яркими плакатами и веселыми разговорами. Было удовольствие от нового платья, предвкушение интересного дня, радость за успех своей подопечной и за собственные педагогические победы. И все это у нее грубо отобрали в один миг. Растоптали, уничтожили. Сначала злыдня Лялечкина, потом охранник Коля с повадками Бармалея. Марианне было ужасно стыдно. Она совершила много ошибок. Она оказалась слабой. Растерялась, испугалась. И сама, собственными действиями поставила под угрозу свою подопечную. Не справилась, не смогла ее защитить. Что было бы, не появись рыцарь Петр Аркадьевич, который победил дракона при помощи крепкого словца, личного юриста и полицейского наряда? А она… она глупенькая, трусливая принцесса. Да какая она принцесса, куда там! Она, выражаясь словами Аракчеевской тетки, «никчёма». Но что она о себе переживает! Ведь и Дашин день испорчен. Ребенок ждал развлечений и праздника, а получил скандал и обвинение в воровстве. Как скажется это происшествие на детской психике? Будут ли она доверять после него своей учительнице и остальным взрослым? Марианна виновато посмотрела на свою подопечную. Даша казалась почти спокойной. Она водила пальцем по экрану телефона, сосредоточенно сопела и пришептывала себе под нос. На пухлом запястье болтался шнурок с бусинками — подарок Марианны. Марианну захлестнуло новое чувство вины. Она больше не могла молчать. — Вы во всем разобрались? — спросила она спину Петра Аркадьевича. — Что сказали полицейские? Нас ведь теперь ни в чем не обвиняют? — Дома обсудим, — коротко ответил он. Даша быстро глянула на отца и тут же опустила голову. Марианна встревожилась. Она не могла понять, сердится он или нет. Его голос был спокоен и холоден, как воды Арктики. И тут до нее дошло, что Аракчеев не высадил ее у замурзанной пятиэтажки, а везет в Лопухово. «Дома обсудим», сказал он! Пожалуй, это прозвучало как угроза. И что же он собирается обсуждать? Марианна считала, что их с Дашей нужно пожалеть и утешить, но умом понимала, что от Аракчеева подобного ждать не следует. Конечно, она заслуживает выговора. Не послушалась инструкций, повела девочку в торговый центр, не уследила за ней, ввязалась в некрасивый скандал. Но уж Даша-то ни в чем не виновата! — Жаль, что день закончился не очень приятно, — сказала Марианна. — Зато начался отлично. Послушайте, Петр Аркадьевич, что мы делали в языковом центре… Даша такая молодец! И она начала рассказывать. Хвалила Дашу, и описывала красочно, как та работала, и что выучила. Иногда Даша вставляла слово-другое — немного неестественным голосом, каким говорят виноватые дети, когда хотят казаться паиньками. Петр Аркадьевич молча слушал, не отрывая взгляда от дороги, иногда кивал. Марианна видела в зеркале заднего вида, как он хмурится. Было досадно и обидно. Как она ни старалась разрядить обстановку, у нее ничего не получалось. Автомобиль сбросил скорость, въехал во двор особняка и нырнул в гараж. Выходили молча. Петр Аркадьевич прихватил из салона перчатки и картонную коробку со смутно знакомым логотипом. Они вошли в прихожую дома, не глядя друг на друга. Петр Аркадьевич помог Марианне снять плащ. — Ставь обувь на место, — сделал он замечание Даше, которая, как было у нее принято, сбросила ботинки посреди коридора. — Как прошел день? — поинтересовалась элегантная Валентина, выходя с пустой пепельницей в руках. — Все хорошо? — Все просто чудесно. Лучше не бывает, — ответил Петр Аркадьевич очень спокойным голосом. — Даша, иди на кухню. Возьми коробку. Там пирожные. Купил в кондитерской возле офиса, когда собирался за вами. Два «Наполеона», два «Пражских» и еще то, твое любимое. — Клубничное брауни? — обрадовалась Даша. — Да. Марианна Георгиевна правильно сказала — нервные клетки нужно восстанавливать сладким. Мы обсудим случившееся завтра. Подумай как следует, что именно ты мне скажешь. Рука, протянутая к коробке, упала. Кажется, после этих слов Даше расхотелось пирожных. — А мы, Марианна Георгиевна, пройдем в библиотеку и побеседуем. Валентина заинтересованно подняла брови и переводила цепкий взгляд от племянника к Даше, от Даше к Марианне, пытаясь по отдельным фразам догадаться, что произошло и почему у всех такие похоронные лица. Наконец, она увела понурую Дашу на кухню. А Марианна долго снимала сапоги и надевала балетки. Ей не хотелось оставаться наедине с Петром Аркадьевичем и идти с ним в библиотеку. — Садитесь, Марианна Георгиевна. Нам предстоит непростой разговор, — угрюмо предложил Петр Аркадьевич, когда они все же дошли до библиотеки. Обстановка здесь соответствовала духу особняка. Помещение небольшое, квадратное, с высоким потолком. Темные лакированные полки, на них плотные ряды корешков — не только солидных, золоченых, но и старых, вкусно потрепанных. У окна широкий рабочий стол, в углу стоячие часы. И, как изюминка — парочка авангардистских полотен на стенах. Искусно подобранных в цвет ковра. Поскольку Аракчеев здесь порой работал, кругом был идеальный порядок. Марианна опустилась на низкий кожаный диванчик. На таком хорошо валяться с книжкой, положив голову на плотный валик и забросив ноги на спинку. А вот сидеть в ожидании выговора было неудобно. Колени задирались, непонятно, куда девать руки. Она чувствовала себя преступницей на скамье подсудимых. Болела голова, и снова вспомнились все унижения и переживания, которые ей довелось испытать за день. Еще и Аракчеев сейчас добавит! От обиды закололо в носу. Петр Аркадьевич встал напротив, сунув руки в карманы. Помолчал, собираясь с мыслями. Марианне с каждой секундой становилось все горше. — Марианна Георгиевна, откровенно говоря, я разочарован, что… — начал он, но не успел договорить, потому что Марианна неожиданно для самой себя горько разрыдалась. Она старалась плакать беззвучно и непроизвольно хлюпала носом. Выпячивала нижнюю губу, глотала слезы. Понимала, что плакать нельзя и сейчас она выглядит ужасно во всех смыслах. Но никак не могла прекратить рыдать. От этого было стыдно и она рыдала еще сильнее. Запоздалая истерика во всей красе. Последний раз такое с ней было… на экзаменах на выпускном классе, точно. Перед экзаменами бабушка хорошенько накрутила ее. Все внушала: «Смотри, не опозорь меня! Ты должна выложиться на все сто десять процентов. Проверь работу несколько раз, прежде чем сдавать! От этого экзамена зависит твое будущее! Плохо сдашь — пойдешь работать уборщицей». А когда она сдала работу, то внезапно осознала, что сделала серьезную ошибку, но исправить уже было нельзя. Марианна так ревела, что завуч перепугалась и вылила ей в стакан с водой чуть не весь бутылек валерьянки. Но это было давно, и с тех пор она больше никогда не плакала. Даже тогда, на четвертом курсе, когда Олежка… — Простите, я сейчас… секундочку… сейчас успокоюсь, — невнятно пыталась она объяснить остолбеневшему работодателю. Прозвучали приглушенные ковром шаги, звякнуло стекло, полилась жидкость. Сиденье дивана вздрогнуло и подалось — Аракчеев сел рядом. Твердой рукой отвел ее ладонь от лица и сунул ей тяжелый стакан. — Выпейте, Марианна Георгиевна. Она послушалась: сделала два глотка, поперхнулась и закашлялась. — Что… что вы мне дали? — спросила она, отдышавшись. — Такое… невкусное! Горло горело, в голову немедленно ударила жаркая волна. — Виски. Десятилетней выдержки. Воды не нашлось, простите. Петр Аркадьевич с интересом смотрел, как она морщится и мотает головой. Марианна с утра ничего не ела, поэтому опьянение наступило мгновенно. Но веселее ей не стало; обида вдруг разрослась, показалась невыносимой, по щекам опять потекли горькие слезы.