Вокруг были знакомые и почти родные занавески больничного крыла. Где-то за их пределами вспыхнул мягкий свет. – Проснулась? – спросил Кейман, заглядывая в закуток. Я слабо кивнула и облизала пересохшие губы. – Можешь сесть? Покачала головой. Говорить почему-то стало трудно. – Тогда попей. Он вложил мне в руку запотевший стакан с водой, и я с наслаждением выпила весь. Голова при этом кружилась нещадно, а когда я вернула пустой стакан и опустилась на подушку, то почувствовала, словно пробежала марафон. – Что у тебя болит? Почти до крови закусила губу: так часто спрашивала мама, когда я болела. От подступивших слез заболело горло, и я отвернулась. – Деллин, Деллин. Что бы с тобой такое сделать, – вздохнул Кейман. – Дай зеркало. – Что, боишься, красота пропала? – Просто хочу посмотреть, как выглядит человек, который не спал почти неделю. Кейман куда-то ушел, а вернувшись, протянул небольшое зеркальце. Из отражения смотрела Деллин, при виде которой мне захотелось спрятаться в пододеяльник и никогда больше не показываться людям! Спутанные волосы, синяки под глазами, пересохшие и потрескавшиеся губы. – Ну что это за слезы? Как будто в первый раз в обморок падаешь. – Я устала. – Я знаю. Надо было сказать. – И что бы ты сделал? Зелье не помогает. Вместо ответа Крост потянулся к прикроватной тумбочке, где стояла какая-то белая коробка. Внутри оказался жутковатого вида бронзовый шприц и флакон с переливающейся всеми цветами радуги жидкостью. – Можно не только пить легкие успокоительные. Есть лекарства серьезнее. – Я не знала. – В следующий раз спроси. – Хорошо. – Тебе лучше? Хочешь, сделаю еще укол, поспишь вторые сутки? – Хочу, – тихо сказала я. Отвернулась, чтобы не видеть жуткую иглу, и буквально все силы (не сказать чтобы слишком большие) бросила на то, чтобы лежать смирно. Поморщилась от укола и закусила губу, когда зелье потекло по вене. Да антибиотики на Земле колоть было не так больно! Руку адски заломило, и продолжало выкручивать, даже когда Кейман убрал шприц обратно в коробку. – Он хоть стерильный? – жалобно спросила я. – Обижаешь. Старинный артефакт! Им еще твои предки кололись. – Мамонты, что ли? Тут я вспомнила про мышку, и в голове тут же возник жалобный писк, которым темная тварюшка провожала меня в обморок. – А что с мышью? – Да сдохла, – отмахнулся Кейман. Потом заметил мое лицо и добавил: – Но передавала тебе большо-о-ой привет. Пока я раздумывала, то ли пореветь, потому что мышку было жалко, то ли похихикать, потому что передающую привет рогатую кровожадную тварь представить было сложно, Кейман снова ввел меня в крайнее состояние растерянности, начав осторожно поглаживать место укола и мягко разминать руку, которую все еще ломило. Проявление совсем не свойственной нежности и заботы отозвалось мокрыми глазами и новой волной боли в горле. – Рыдать совершенно незачем. Если бы ты знала, сколько здесь адептов побывало с переутомлением, то возгордилась бы собственной стойкостью. – Можно меня вернуть на Землю? Вопрос повис в абсолютной тишине. Кейман долгую минуту всматривался в мое лицо, пытаясь понять, серьезно я это или просто придуриваюсь, но отмахиваться на этот раз не стал. – Зачем? – спросил он. – Может, так будет проще? Я спрячусь где-нибудь, Акорион не найдет, я смогу стать незаметной. – И думаешь, он резко превратится в милейшего человека с мечтой о старости у моря? – Не знаю. Но, может, опасности для остальных будет меньше. Картинка, мгновенно появившаяся в голове, испугала реальностью и яркостью. Вот я возвращаюсь на Землю, восстанавливаю документы, неловко вру о причине отсутствия, неделями мотаюсь по полицейским участкам и социальным службам. Возвращаюсь в свою квартирку, нахожу очередной отель с постоянной нехваткой горничных. Втягиваюсь в привычные будни, каждый день вспоминая о мире, который пришлось оставить. Это какой-то вид ада. – Ты хочешь вот так отказаться от этого мира? От магии, друзей, от всего, что увидела. Вернуться на Землю, работать горничной и дальше, прячась от одержимого тобой бога? – Не хочу, – всхлипнула я. – Но тогда я перестану все портить. – Что ты портишь? – Библиотеку. – Да ладно, – махнул рукой Крост, – библиотеку. Знала бы ты, сколько у меня тут ди Файр сжег по первости. Так что библиотека – не самая большая потеря. Гораздо дороже вышло бы, если б вы сожгли библиотекаря. – Я Аннабет обидела. – Можно подумать, она у нас безгрешная добродетель. С ней вся школа носилась, когда она изволила подворовывать. От тюрьмы ее не без твоей помощи отмазали. Чем ты ее обидела? Сырником за завтраком не поделилась? – И Бастиан чуть не погиб. И Эйген… – Деллин, чего ты добиваешься? Хочешь убедить меня в том, что, если сбежишь, все резко станет хорошо? Вернется Эйген, Бастиан превратится в ботаника с рубашечкой под горло и дурацкими очками на носу? Акорион организует благотворительный фонд, Яспера получит премию «преподаватель года»? Какую из проблем ты надеешься решить, спрятавшись в соседнем мире? – Не знаю… Глаза слипались, а вместо желания поплакать пришло безумно приятное умиротворение. Такое сладкое предвкушение здорового уютного сна. Почти перестала болеть рука. Я свернулась клубочком, отчаянно балансируя на границе меж сном и явью, вслушиваясь в мягкий голос Кеймана. Удивительно, он снова меня отчитывал, а я радовалась и готова была слушать бесконечно. – Не майся ерундой. Спи, поправляйся и возвращайся на учебу. У тебя еще шоу впереди. И захват флага, кстати. – Я никогда не играла. – Знаю. И очень этому рад. Я, понимаешь ли, уже два раза вам продул и намерен отыграться. – Расскажи хоть правила. – Спроси у своего капитана. Я даже открыла глаза, чтобы возмутиться такой наглостью. – Так он под домашним арестом! – Значит, у нас большие шансы. – Ты что, не выпустишь его на соревнование?! – Все, Шторм. – Кейман поднялся, потрепал меня по голове и заодно вернул ее на подушку. – Спать. Целовать в лобик на ночь не буду, а не то где-нибудь радугой стошнит единорога. – Они тоже вымерли? – сонно спросила я. – Спи! Проваливаясь в темноту, я подумала, что было бы неплохо оказаться в том хорошем сне. Где были море, ласковые объятия, полное умиротворение и покой. Но, если вдуматься, спать без снов было тоже неплохо. Настоящая роскошь. Уже под следующее утро, после пробуждения и во время легкой дремоты, мне приснился радостный единорог, скачущий по полю. Потом Таара – я узнала ее по демоническим крыльям – старательно прикручивала к рогу новые ветки, превращая единорога в оленя, а потом я вдруг оказалась в номере гостиницы, где работала на Земле, и остаток отведенного до подъема часа оттирала от роскошного персидского ковра радугу. Но такие сны я бы смотрела с удовольствием каждую ночь.