Рауль обитал в безумном мире, и я, помимо воли, посетовал на него за то, что он снова втянул меня в него. Дети не должны болеть раком. Никто не должен болеть раком. Заболевания, относящиеся к владениям членистоногого-убийцы, представляли собой высшую степень гистологического предательства: тело терзало, уродовало, насиловало, убивало себя в неистовом пиршестве коварных обезумевших клеток. Я вставил в магнитолу кассету в надежде на то, что мелодичные переливы гитары отвлекут мои мысли от пластиковых комнат, лысых детей и одного маленького мальчика с рыжими волосами и красноречивым взглядом «почему это случилось со мной?» в глазах. Однако у меня перед глазами стояло его лицо и лица всех тех больных детей, с кем мне пришлось иметь дело, вплетающиеся в арпеджио музыки, неуловимые, настойчивые, умоляющие о спасении… Учитывая то, в каком настроении я пребывал, даже безвкусные рекламные плакаты, возвестившие о въезде в Голливуд, показались благословением. Последнюю милю бульвара я проехал в подавленном настроении и, поставив «Севиль» на стоянке для персонала клиники, вошел в здание, опустив голову, чтобы отгородиться от любого вежливого общения. Поднявшись пешком на четвертый этаж, на котором находилось онкологическое отделение, я направился по коридору и на полдороге услышал шум ссоры. Открытая дверь в палату модулей ламинарных воздушных потоков усиливала звук. Рауль стоял спиной к модулям, вытаращив глаза и попеременно исторгая быстрые испанские ругательства и крича по-английски на группу из трех человек. Беверли Лукас прижимала к груди сумочку, словно щит, который не оставался на одном месте, поскольку стиснувшие его руки тряслись. Она смотрела куда-то вдаль поверх облаченного в белый халат плеча Мелендес-Линча, всеми силами стараясь не задохнуться от гнева и унижения. На широком лице Эллен Бекуит застыло изумленное, проникнутое ужасом выражение человека, застигнутого врасплох во время какого-то тайного запретного ритуала. Казалось, она была готова к покаянию, но не знала точно, в чем ее преступление. Третьим слушателем был высокий растрепанный мужчина с вытянутым, как у гончей, лицом и раскосыми глубоко запавшими глазами. Под небрежно наброшенным расстегнутым белым халатом виднелись линялые джинсы и дешевая рубашка, когда-то считавшаяся «психоделической», но сейчас выглядевшая просто безвкусной. Ремень со здоровенной пряжкой в виде индейского вождя впивался в дряблый живот. Большие ступни заканчивались длинными цепкими пальцами. Я их увидел, потому что они, без носков, были засунуты в открытые шлепанцы. Бледное лицо было гладко выбрито. Тронутые сединой темно-русые волосы спадали до плеч. Ожерелье из ракушек обрамляло толстую шею, покрытую складками кожи. Мужчина стоял бесстрастно, словно в трансе, спокойно взирая на происходящее полуприкрытыми глазами. Увидев меня, Рауль прервал свою страстную речь. – Его забрали, Алекс! Он указал на пластиковую комнату, в которой я меньше двадцати четырех часов назад играл в шашки. Койка была пуста. – Прямо под носом у этих так называемых «профессионалов». – Рауль указал на троицу презрительным взмахом руки. – Давай поговорим где-нибудь в другом месте, – предложил я. Чернокожий подросток в соседнем модуле недоуменно таращился на нас сквозь прозрачную стенку. Рауль пропустил мои слова мимо ушей. – Они это сделали. Эти шарлатаны. Пришли под видом специалистов по радиотерапии и похитили мальчишку. Разумеется, если бы у кого-нибудь хватило ума заглянуть в медицинскую карту и узнать, назначалась ли пациенту радиотерапия, можно было бы предотвратить это… преступление! Теперь он обращался только к полной медсестре, и та была на грани слез. Высокий мужчина вышел из транса и поспешил ей на помощь: – Нельзя требовать от простой медсестры, чтобы она мыслила как полицейский. – В его речи чувствовался едва уловимый налет галльской певучести. Рауль круто развернулся к нему: – Вы! Держите при себе свои проклятые замечания! Если бы вы хоть на йоту понимали суть медицины, мы бы скорее всего не попали в эту переделку. Как полицейский! Если это означает проявлять бдительность и заботиться о безопасности пациента, то она, черт возьми, просто обязана мыслить как полицейский! Это вам не индейская резервация, Валькруа! Это болезнь, угрожающая жизни, и курс интенсивного лечения, и нужно использовать голову, дарованную нам Господом Богом, чтобы вмешиваться, делать выводы и принимать решения, ради всего святого! С изолированным модулем нельзя вести себя словно с автовокзалом, куда может прийти любой, назваться кем угодно и выкрасть пациента прямо из-под вашего ленивого, беспечного сопливого носа! В ответ второй врач с космической улыбкой отбыл обратно в бесконечно далекую галактику. Рауль сверкнул взглядом, готовый обрушиться на него с кулаками. Тощий чернокожий парень сквозь прозрачный пластик испуганно наблюдал за происходящим широко раскрытыми глазами. Мать, навещающая своего ребенка, лежащего в третьем модуле, долго смотрела, затем задернула занавеску, отгораживаясь от нас. Взяв Рауля под локоть, я вывел его в комнату медсестер. Там находилась крошечная филиппинка, заполнявшая истории болезни. Бросив на нас всего один взгляд, она схватила бумаги и выскочила из комнаты. Взяв со стола карандаш, Рауль сломал его между пальцами. Швырнув обломки на пол, он ногой отбросил их в угол. – Ублюдок! Какая наглость – спорить со мной в присутствии вспомогательного персонала! Я расторгну контракт и избавлюсь от него раз и навсегда! – Он провел ладонью по лбу, пожевал кончик усов и подергал за двойной подбородок так, что кожа порозовела. – Они его забрали. Просто взяли и забрали. – Что ты намереваешься делать по этому поводу? – Я намереваюсь разыскать этих знахарей и придушить их голыми руками… Я снял трубку. – Хочешь, я позвоню в службу безопасности? – Ха! Сборище выживших из ума алкоголиков, неспособных без посторонней помощи отыскать свои фонарики… – Что насчет полиции? Теперь это уже самое настоящее похищение. – Нет, – быстро ответил Рауль. – Полиция ни черта не сделает, и получится бесплатный цирк для газетчиков. – Найдя карточку Вуди, он полистал ее, шипя от гнева: – Радиотерапия – ну с какой стати я стал бы прописывать рентген ребенку, курс лечения которого еще не определен! Это же чушь какая-то. Никто больше не желает думать. Сплошные автоматы, все до одного! – Так что ты намереваешься делать по этому поводу? – повторил я. – Понятия не имею, черт возьми! – признался Рауль, хлопнув картой по столу. Какое-то время мы угрюмо молчали. – Они, наверное, уже на полпути к Тихуане, – наконец сказал Рауль, – спешат совершить паломничество в одну из этих проклятых клиник, где лечат лаэтрилом, – ты видел когда-нибудь эти бараки? Грязные кирпичные стены, разрисованные раками. Вот в чем они видят спасение! Глупцы! – Быть может, они никуда не уехали. Почему бы не проверить? – Как? – У Беверли есть телефон мотеля, где они остановились. Можно позвонить и узнать, выписались ли они. – Сыграть в сыщиков – да, а почему бы и нет? Зови ее. – Рауль, будь с ней повежливее. – Хорошо-хорошо. Бев о чем-то совещалась вполголоса с Валькруа и Эллен Бекуит. Я подозвал ее, и медсестра бросила на меня взгляд, который обыкновенно припасают для разносчиков чумы. Я объяснил Бев, что хочу, и та неуверенно кивнула. Пройдя в комнату медсестер, она набрала номер, старательно не глядя на Рауля. После краткого обмена фразами с дежурным администратором мотеля Бев положила трубку. – Очень необщительный тип. Сегодня он Своупов не видел, но из мотеля они не выписывались. Машина стоит на месте. – Если хочешь, – предложил я, – я отправлюсь туда и попробую переговорить с ними. Рауль сверился со своим ежедневником. – До трех часов сплошные совещания. Я всё отменю. Поехали! – Рауль, не думаю, что тебе нужно туда ездить. – Это же абсурд, Алекс! Я лечащий врач! Это медицинский вопрос… – Только номинально. Предоставь все мне. Его густые брови выгнулись, в глазах, похожих на кофейные зерна, зажглась ярость. Рауль начал было что-то говорить, но я его перебил. – Нельзя исключать вероятность того, – тихо произнес я, – что все это из-за твоего конфликта с родителями. Рауль уставился на меня, убеждаясь в том, что не ослышался. Побагровев, он сдержал свою ярость и в отчаянии всплеснул руками. – Ну как ты мог только… – Я не утверждаю, что это так. Но просто нужно учесть и такую вероятность. Нам нужно, чтобы мальчик вернулся в клинику. Давай повысим вероятность успеха, предусмотрев все возможности. Рауль был зол как черт, но я дал ему пищу для размышлений. – Чудесно. А у меня и так дел хватает. Отправляйся один. – Я хочу захватить с собой Беверли. Она лучше всех знает родителей. – Чудесно, чудесно. Забирай Беверли. Забирай кого хочешь. Поправив галстук, Рауль разгладил на халате несуществующие складки. – А теперь, друг мой, прошу меня простить, – сказал он, изо всех сил стараясь быть вежливым. – Мне нужно спешить в лабораторию.