– В Ливию, – а потом, выдержав значительную паузу, – в Паго-Паго. Я хотел сказать, в Паго-Паго. – И добавляю: – Из-за твоей выходки я не буду платить по счету. Попытка приготовить и съесть девушку Ноябрьский рассвет. Я не могу заснуть и верчусь на футоне, прямо в костюме. В голове, кажется, кто-то устроил фейерверк, постоянная изнурительная боль не дает закрыть глаза, полная беспомощность. Нет ни наркотиков, ни еды, ни алкоголя, которые бы могли притупить эту пожирающую боль; все мои мускулы напряжены, нервы воспалены. Каждый час я принимаю соминекс, так как далман кончился, но ничего не помогает, и вскоре пачка соминекса тоже пуста. В углу моей спальни лежат вещи: пара женских туфель от Edward Susan Bennis Allen, кисть руки с отсутствующими большим и указательным пальцем, свежий номер «Vanity Fair», залитый чьей-то кровью, пропитанный свернувшейся кровью кушак, из кухни тянется запах свежей кипящей крови, и, когда, поднявшись с кровати, я ковыляю в гостиную, мне кажется, что дышат стены и вонь разложения окутывает все вокруг. Я закуриваю сигару в надежде, что дым хотя бы слегка перебьет запах. Груди ее отрублены, они синие и спущенные на вид, возле сосков – что-то коричневое, это меня смущает. Груди довольно изящно лежат, окруженные засохшей черной кровью, на китайском блюде, купленном в Pottery Barn, которое стоит на крышке музыкального автомата Wurlitzer в углу, хотя я не помню, как ставил блюдо на него. Кроме того, я сбрил с ее лица всю кожу и большинство мышц, так что оно теперь похоже на череп с ниспадающей гривой длинных вьющихся светлых волос, соединенный с холодным трупом. Ее глаза открыты, а глазные яблоки висят из глазниц на своих стебельках. Бóльшая часть грудной клетки неотличима от шеи, напоминающей фарш, живот похож на лазанью с баклажаном и козьим сыром, которую подают в «Иль Малибро», или еще на какую-то собачью еду. Преобладают красный, белый и коричневый цвет. Часть внутренностей размазана по стене, другие, скатанные в шарики, раскиданы по журнальному столику со стеклянной крышкой; они похожи на длинных синих червей-мутантов. На теле остались ошметки кожи – они сине-серые, цвета фольги. Из влагалища выделилась густая коричневатая жидкость, пахнущая, как больное животное, словно крысу загнали обратно внутрь и она там сдохла, или что-то в этом духе. Следующие пятнадцать минут я провожу рядом с ней, вытягивая синеватые нити внутренностей, бóльшая часть которых все еще соединена с телом. Я запихиваю их себе в рот, давлюсь ими, на вкус они кажутся сырыми, наполненными какой-то дурнопахнущей пастой. Покопавшись в ней час, я извлекаю ее позвоночник, и решаю завернуть его в папиросную бумагу, и, подписавшись вымышленным именем, послать с Federal Express Леоне Хелмсли. Я хочу напиться девичьей кровью, словно шампанским, и погружаю лицо в то, что осталось от ее живота; сломанное ребро царапает мне щеку. В одной из комнат огромный новый телевизор, в котором сперва орет «Шоу Патти Винтерс» (сегодняшняя тема – «Наши питомцы»), а потом «Колесо Фортуны». Звук аплодисментов, раздающихся в студии каждый раз, когда открывается новая буква, похож на радиопомехи. Тяжело дыша, окровавленной рукой я ослабляю узел галстука, который все еще на мне. Это моя реальность. Все, что вне ее, похоже на старый полузабытый фильм. В кухне я пытаюсь приготовить из девушки мясной пудинг, но задача оказывается непосильной, и вместо этого я все утро размазываю мясо по стенам, жую кусочки кожи, содранные с ее тела, а потом отдыхаю, включив записанную на прошлой неделе си-би-эсовскую комедию «Мерфи Браун». После этого и большого стакана «J&B» я снова на кухне. Голова в микроволновой печи уже абсолютно черная и безволосая, и я ставлю на плиту небольшую кастрюльку, чтобы выварить оставшееся мясо, которое не удалось сбрить. Засунув останки тела в мусорный мешок – мои мускулы, натренированные Ban-Gay, легко справляются с мертвым весом, – я решаю использовать все, что осталось, для какой-нибудь колбаски. Играет компакт-диск Ричарда Маркса, на кухонном столе пакет из Zabar’s, баночки с маринованным луком и специями. Я перемалываю кости, жир, мясо и леплю из них маленькие тефтельки, и, хотя временами меня пронзает мысль, как ужасно то, чем я сейчас занимаюсь, я напоминаю себе, что вот эта девушка, это мясо – ничто, это дерьмо, и вместе с ксанаксом (который я теперь принимаю каждые полчаса) эта мысль мгновенно успокаивает меня, и я мурлыкаю, мурлыкаю мотив из программы, которую часто смотрел ребенком, – «Джетсоны»? «Банановый десерт»? «Скуби-Ду»? «Зигмунд и морские чудовища»? Я помню песню, мелодию, даже тональность, в которой она пелась, но не саму программу. Может быть, «Лидсвилль»? Или «Г.Р.Пафнстаф»? Между ними я задаю себе и другие вопросы, например: «Посадят ли меня когда-нибудь?» или «Было ли у этой девушки доверчивое сердце?» Запах крови и мяса пропитал квартиру так, что я больше его не чувствую. Но позже моя дикая радость проходит, и я плачу, оплакиваю себя, не в состоянии найти утешение ни в чем, всхлипывая, бормочу: «Я лишь хочу, чтобы меня любили», проклинаю мир и все, что мне втолковывали: принципы, различия, выбор, мораль, компромиссы, знание, сообщество, молитвы, – все это было неправильно, не имело никакой цели. В конце концов все свелось к одному: смириться или умереть. Я представляю свое безучастное лицо, изо рта слышится бесплотный голос: Это ужасные времена. Черви уже корчатся в колбаске из человечины, на них капает моя слюна, а я так и не могу понять, правильно ли я готовлю, потому что плачу навзрыд и никогда прежде ничего не готовил. «Узи» в спортзале Безлунный вечер, пустая раздевалка в «Xclusive». После двухчасовой тренировки я чувствую себя хорошо. В моем ящичке «узи», обошедшийся мне в семьсот долларов, и, хотя в моем портфеле Bottega Veneta лежит еще и «рудер-мини» (469 долларов), который предпочитают многие охотники, мне все равно не нравится его вид. В «узи» есть что-то мужественное, что-то драматическое, и это возбуждает меня. Сижу с наушниками на голове, в двухсотдолларовых черных велосипедных шортах с лайкрой, валиум только начал действовать, и я вглядываюсь во мрак раздевалки, испытывая соблазн. Вчерашнее изнасилование и убийство студентки Нью-Йоркского университета за супермаркетом Gristede’s, на Университетской площади возле ее общежития, были, несмотря на неподходящее время и нехарактерную продолжительность, чрезвычайно удовлетворительными, и, хотя смена настроения застает меня врасплох, я настроен философски и убираю «узи» – символ порядка в моих глазах – обратно в ящик, чтобы воспользоваться им в другой раз. Мне предстоит вернуть видеокассеты, снять деньги в автомате и поужинать в «150 Вустер», где было сложно заказать столик. Погоня, Манхэттен В четверг вечером в «Були» на «Ничейной земле» довольно невыдающийся марафонский ужин. Даже после того, как я объявил столу: «Ребята, послушайте, моя жизнь – это сущий ад», они полностью проигнорировали меня. Собравшиеся (Ричард Перри, Эдвард Ламперт, Джон Констебль, Крейг Макдермотт, Джим Креймер, Лукас Теннер) продолжают спорить о размещении акций, о том, на какие облигации лучшие перспективы в новой декаде, о девках, недвижимости, золоте, о том, почему долгосрочные облигации нынче слишком рискованны, о широких воротничках, о портфелях ценных бумаг, о том, как эффективно использовать власть, о новых способах тренировок, о «Столичной-Кристалл», как лучше всего произвести впечатление на очень важных людей, о неустанной бдительности, о жизни в лучших ее проявлениях, а я здесь, в «Були», похоже, не в состоянии владеть собой, в этом зале собралась целая куча жертв, в последнее время они попадаются мне на глаза всюду: на деловых встречах, в ночных клубах, в ресторанах, в проезжающих мимо такси и в лифтах, в очередях к банковским автоматам и на порновидеокассетах, на коробках печенья и на Си-эн-эн – повсюду, и у всех них есть общее: они – добыча, и за ужином я едва не слетаю с катушек, голова жестоко идет кругом, поэтому перед десертом я вынужден извиниться и пойти в туалет, я выкладываю дорожку кокаина, забираю в гардеробе свое шерстяное пальто от Giorgio Armani, из-под которого едва не выпирает «Магнум-357» в кобуре, и вот я на улице, но в утреннем «Шоу Патти Винтерс» было интервью с человеком, поджегшим свою дочь, когда та рожала, а за ужином мы все заказали акулу… …в Трибеке туман, с неба вот-вот закапает, местные рестораны пусты, после полуночи улицы пустынны, кажутся нереальными, единственный признак жизни – звук саксофона на углу Дуэйн-стрит, в дверях бывшего «Дуплекса», заброшенного бистро, закрывшегося в прошлом месяце, молодой бородатый парень в белом берете исполняет очень красивое, но заезженное соло на саксофоне, возле его ног раскрытый зонтик с влажным долларом и какая-то мелочь, не устояв, я подхожу к нему, слушаю музыку, что-то из «Отверженных», он видит меня, кивает, и, пока он закрывает глаза, подняв инструмент, откинув голову – видимо, ему кажется, что это очень патетическое место, – я одним движением выхватываю из кобуры 357-й «магнум» и, не желая никого будить, прикручиваю к пистолету глушитель, по улице проносится холодный осенний ветер, и, когда жертва, открыв глаза, замечает пистолет, она прекращает играть, мундштук саксофона по-прежнему во рту, я тоже медлю, потом киваю ему продолжать, что он и делает неуверенно, а я поднимаю пистолет к его лицу и на середине ноты нажимаю на курок, но глушитель не срабатывает, и в то же мгновение, когда позади его головы возникает огромный малиновый круг, прогремевший звук выстрела оглушает меня, ошеломленный, все еще с живыми глазами, он падает на колени, затем на саксофон, я выщелкиваю обойму и меняю ее на полную, но в это время случается неприятность… …потому что во время убийства я не заметил патрульную машину, двигавшуюся позади меня – с какой целью? бог его знает, может, они расклеивают штрафы за неправильную парковку? – но после того, как грохот «магнума», раскатившись эхом, смолкает, ни с того ни с сего ночь пронзает сирена патрульной машины, сердце чуть не выскакивает у меня из груди, и медленно, поначалу небрежно, как будто ни при чем, я начинаю удаляться от конвульсирующего тела, но потом срываюсь на бег, со всех ног, из-за спины доносится визг покрышек, в громкоговоритель копы без толку кричат: «Стой-стоять-стой-оружие-на-землю», и, пропуская их крики мимо ушей, я поворачиваю налево, на Бродвей, к Сити-Холл-парку, ныряю в проулок, патрульная машина не отстает, но только до половины, потому что улочка сужается, фонтанчик синих искр вылетает прежде, чем они останавливаются, а я изо всех сил добегаю на Черч-стрит, где торможу такси, плюхаюсь на переднее сиденье и кричу совершенно ошеломленному шоферу, молодому иранцу: «Выматывайся быстро отсюда – никуда не едем», размахивая у него перед носом пистолетом, но он паникует, кричит на плохом английском: «Не стреляй, пожалуйста, не убивай», поднимает руки, я шиплю «черт» и ору «поехали», но его объял ужас, «Не стреляй, брат, не стреляй», я нетерпеливо бормочу «да пошел ты» и, тыча пистолет ему в лицо, нажимаю на курок, пуля раскраивает его голову, раскалывает пополам, как темно-красный арбуз, о ветровое стекло, и, перегнувшись над ним, я открываю дверцу, выпихиваю труп, захлопываю дверцу, трогаюсь… …задыхаясь от бега и адреналина, я проезжаю всего лишь пару кварталов, частично из-за паники, но в основном из-за крови, мозга, осколков черепа на ветровом стекле, едва избегаю столкновения с другим такси на углу Франклин – так ли? – и Гринвич, резко уйдя вправо и стукнувшись в бок припаркованного лимузина, затем даю задний ход, с визгом несусь вниз по улице, включаю дворники, слишком поздно понимая, что кровь залила стекло изнутри, пытаюсь стереть ее одетой в перчатку рукой и, вслепую мчась по Гринвич, полностью теряю управление, машина влетает в корейский магазин по соседству с рестораном-караоке «Цветок лотоса», в котором я бывал с японскими клиентами, переворачивает стойку с фруктами, разносит стеклянную витрину, тело кассира шлепается на капот, Патрик пытается дать задний ход, но ничего не выходит, он выбирается из машины, облокачивается на нее, возникает мучительная тишина. Патрик бормочет «неплохо, Бэйтмен», выбирается из магазинчика, тело на капоте стонет в агонии, Патрик понятия не имеет, откуда взялся полицейский, который бежит с другой стороны улицы и вопит что-то в свою рацию, думая, что Патрик в шоке, но тот застает его врасплох, и, прежде чем коп успевает схватиться за свое оружие, они валятся на тротуар… …где теперь стоят люди из «Цветка лотоса», тупо смотрят на обломки, никто не помогает копу, тот хрипит от напряжения сверху на Патрике, пытаясь выкрутить «магнум» у него из рук, но Патрик ощущает прилив сил, словно в его венах вместо крови бежит бензин; становится ветреней, температура падает, начинает накрапывать дождик, они катаются по тротуару, и Патрик не перестает думать, что должна звучать музыка, он выдавливает демоническую улыбку, сердце его колотится, ему довольно легко удается поднести пистолет к лицу полицейского, две пары рук держатся за пистолет, но палец Патрика нажимает на курок, пуля, скользнув по макушке полицейского, чуть оглушает его, и только, но Патрик, пользуясь тем, что хватка противника слабеет, опускает ствол пониже и стреляет ему в лицо, пуля на выходе выбрасывает розовое облачко, люди на тротуаре кричат, но в драку не лезут, прячутся, забегают обратно в ресторан, и тут вновь появляется патрульная машина, от которой, как считал Патрик, он ускользнул в проулке, она мчится к магазину, сияя красными огнями, и с визгом тормозит, а Патрик спотыкается о бордюр, падает на тротуар, одновременно перезаряжая «магнум», прячется за углом, ужас, который, казалось, прошел, охватывает его снова, он думает: я не понимаю, что я такого натворил, чтобы шансы поймать меня увеличились, застрелил саксофониста? А он, вероятно, был также и мимом? За это мне все? Он слышит невдалеке другие подъезжающие машины, увязшие в хитросплетении улиц, здешние копы уже больше не заботятся о предупреждениях, они просто открывают стрельбу, и он не целясь стреляет в ответ в обоих полицейских, которых заметил за открытой дверцей патрульной машины, выстрелы вспыхивают, как в кино, и это заставляет Патрика осознать, что он вовлечен в настоящую перестрелку, что он пытается увернуться от пуль, что сон грозит прерваться, рассеяться, а он не целится тщательно, лишь бессознательно отвечая на выстрелы выстрелами, и, пока он лежит здесь, шальная пуля, шестая в новом магазине, попадает в бензобак полицейской машины, фары, перед тем как разорваться, тускнеют, в темноте вздымается костер, неожиданно желто-зелеными искрами лопается над ним лампочка уличного фонаря, пламя облизывает тела живых и мертвого полицейских, вдребезги разлетаются окна «Цветка лотоса», у Патрика звон в ушах… …все еще в Трибеке, убегая в сторону Уолл-стрит, держась подальше от самых ярких уличных фонарей, он замечает, что оказался в престижном квартале. Он проносится мимо ряда «порше», дергая дверцу за дверцей, активизируя сигнализацию за сигнализацией, ему хотелось бы угнать черный полноприводной «рейнджровер» с корпусом из самолетного алюминия, закрытым стальным шасси и восьмицилиндровым инжекторным двигателем, но такого он не находит и огорчается, к тому же он отравлен своим замешательством и самим городом, дождь сыплет с ледяного неба, но на земле все еще тепло, в проемах между небоскребами в Бэттери-парке, на Уолл-стрит, вообще везде поднимаются туманы, очертания зданий размыты, он спрыгивает на набережную, кувыркается на ней, потом бежит как сумасшедший изо всех сил, мозг стиснут физическим напряжением чистого, абсолютного ужаса, мечется, теперь ему кажется, что по пустынному хайвею его преследует машина, но ночь приняла его, откуда-то слышится звук нового выстрела, который он, в общем-то, не замечает, поскольку мозг Патрика работает беспорядочно, он забывает о конечной цели, покуда перед ним, как мираж, не появляется здание, где расположен его офис, Pierce &Pierce, окна, этаж за этажом, гаснут, словно темнота поглощает их, пробежав еще сто-двести метров, он взлетает по лестнице, вниз, куда? Впервые его чувства переклинены страхом и смятением, помраченный, он влетает в фойе, как ему кажется, его здания, но нет, что-то не так, что? ты переехал (сам переезд был кошмарным, хотя новый офис Патрика лучше, а примыкающие к фойе магазины Barney’s и Godiva снимают напряжение), он спутал здания, но все еще стоит у лифта… …двери, обе закрыты, когда он замечает огромную картину Джулиана Шнабеля в фойе и до него доходит, что это, блядь, не то здание, он вихрем разворачивается и летит к вращающейся двери, но ночной сторож, и прежде пытавшийся привлечь внимание Патрика, машет ему рукой, когда тот уже готов выскочить из фойе: «Полуночничаете, мистер Смит? Вы забыли расписаться», – и расстроенный Патрик стреляет в него, крутится в стеклянной двери раз-другой, она снова выносит его в фойе, пуля попадает сторожу в горло, отбрасывая его назад, фонтан крови на мгновение повисает в воздухе, орошает его искаженное, перекошенное лицо, и чернокожий уборщик, наблюдавший, как только что заметил Патрик, все происходящее из угла фойе, со шваброй в руках, с ведром у ног, поднимает руки. Патрик стреляет ему прямо между глаз, кровь заливает лицо, из затылка в воздух бьет фонтан крови, пуля, пройдя насквозь, ударяет о мрамор, сила выстрела швыряет его о стену, Патрик выскакивает на улицу, навстречу огням нового офисного здания, куда он входит… …кивая Гасу, нашему ночному сторожу, расписываясь, направляясь к лифту, выше, в темноту своего этажа, спокойствие восстановлено, обезопасившись в анонимности нового офиса, нашарив дрожащими руками телефонную трубку, устало пролистывая записную книжку Rolodex, натыкаясь взглядом на номер Гарольда Карниса, тяжело дыша, я медленно набираю семь цифр, решив признаться в своем безумии, но Гарольд отсутствует, бизнес, Лондон, я оставляю сообщение, рассказывая обо всем, ничего не утаивая, тридцать, сорок, сотня убийств, и, пока я общаюсь с автоответчиком Гарольда, низко над рекой появляется вертолет с поисковыми огнями, за ним прорезают небо молнии, он летит туда, где я только что был, опускается на крышу здания напротив, внизу плотным кольцом полицейские машины и кареты «скорой помощи», группа захвата выскакивает из вертолета, полдюжины вооруженных мужчин только что были на крыше – и вот уже внутри, вспышки сигнальных огней, похоже, повсюду, а я наблюдаю за всем этим с телефоном в руках, скрючившись над своим письменным столом, и всхлипываю, сам не зная почему, в автоответчик Гарольда: «Я оставил ее на стоянке… у пончиковой „Данкин-Донатс“… где-то в центре, – и в конце, минут через десять, вздыхаю: – Ох, я просто больной чувак» – и вешаю трубку, но звоню снова и после нескончаемого гудка, подтверждающего, что мое сообщение записалось, оставляю другое: «Слушай, это опять Бэйтмен, если ты вернешься завтра, я могу появиться вечером у „Да Умберто“, так что, знаешь, смотри во все глаза», – и солнце, пламенеющая планета, постепенно восходит над Манхэттеном, еще один восход, и вот ночь быстро, словно это оптический обман, превращается в день… Huey Lewis and the News Huey Lewis and the News, группа из Сан-Франциско, получила известность в начале восьмидесятых с выходом их первого альбома с тем же названием, «Huey Lewis and the News», на студии Chrysalis, хотя по-настоящему их самобытный стиль сформировался (с художественной и коммерческой точки зрения) только к 1983-му, когда вышел их великолепный, воистину гениальный альбом «Sports». Хотя их музыкальные корни вполне очевидны (блюз, мемфисский соул, кантри), первый альбом, на мой взгляд, имеет один существенный недостаток: ребята с излишним пылом окунулись в стилистику «новой волны», столь популярной в конце семидесятых – начале восьмидесятых. Для дебюта этот альбом, безусловно, удался, но по саунду он вышел несколько бедноватым, припанкованным. Приведу лишь несколько примеров: партия ударных на первом треке «Some of My Lies Are True (Sooner or Later)» и фальшивые аплодисменты в «Don’t Make Me Do It», равно как и клавишные в «Taking a Walk». Но надо отдать им должное: несмотря на некоторую натянутость альбома в целом, сами песни на вечнозеленую тему «мальчик хочет девочку» звучат вполне живо, а энергия, которую Хьюи Льюис, вокалист, вкладывает в исполнение каждой песни, действительно очень бодрит. Также стоит отметить замечательную игру их ведущего гитариста Криса Хейеса (который выступает и вторым вокалистом). Соло Хейеса являет собой образец оригинального и незаезженного исполнения. Однако клавишник Шон Хоппер ведет органные партии слишком технично, и поэтому звук получается несколько механическим (хотя на второй стороне альбома его фортепьяно звучит уже лучше), а ударные Билла Гибсона прописаны глуховато и поэтому как-то теряются. О зрелости текстов пока говорить не приходится, хотя мотивы тоски, сожаления и страха уже присутствуют во многих песнях («Stop Trying» – только один пример). У этих ребят из Сан-Франциско определенно есть много общего с их земляками из Южной Калифорнии, Beach Boys (сочные гармонии, замысловатые вокализы, красивые мелодии – они даже сфотографировались с доской для серфинга для обложки дебютного альбома), но в их музыке также присутствуют некоторый нигилизм и мрачность, свойственные (теперь, к счастью, забытому) лос-анджелесскому панк-року тех лет. К слову о пресловутых сердитых молодых людях – послушайте Хьюи в «Who Cares», «Stop Trying», «Don’t Even Tell Me That You Love Me», «Trouble in Paradise» (названия сами за себя говорят – «Кому какое дело», «Оставь бесплодные попытки», «И даже не говори мне, что ты меня любишь», «Неприятности в раю»). Хьюи поет как человек, много чего повидавший в жизни и озлобленный на весь свет, а группа в целом звучит подчас так же сердито и яростно, как Clash, Билли Джоэл или Blondie. He следует забывать, что появлению Хьюи Льюиса на большой сцене мы обязаны Элвису Костелло, известному панк-рокеру. Именно он «открыл» и продвинул Хьюи. Хьюи играл на гармонике на втором альбоме Костелло, невыразительном и безвкусном «My Aim Was You». Хьюи перенял у Костелло его горечь, хотя юмор у Хьюи гораздо циничнее. Элвис, может быть, искренне полагал, что интеллектуальная игра слов – это так же важно, как получать удовольствие от жизни, но записи Льюиса продаются значительно лучше, чем его собственные работы, и мне было бы интересно узнать, что он по этому поводу думает. Второй альбом Льюиса и его группы, «Picture This» (1982), получился значительно лучше, а две песни – «Workin’ for a Living» и «Do You Believe in Love» – почти стали хитами. Альбом появился как раз тогда, когда начало развиваться музыкальное телевидение, и на обе эти песни были сделаны клипы, что, несомненно, способствовало раскрутке «Picture This». По сравнению с первым альбомом в звуке гораздо сильнее чувствуется влияние рока – может быть, потому, что сводил запись Боб Клирмаунтин, а продюсерами выступили сами члены группы, хотя по-прежнему есть и элементы «новой волны». Тексты стали гораздо изящнее и умнее, и музыканты не побоялись попробовать себя в новых жанрах – реггей («Tell Her a Little Lie») и баллады («Hope You Love Me Like You Say» и «Is It Me?»). Но при всей его свойственной для пауэр-попа бравуре альбом и по звуку, и по игре получился – что приятно – менее бунтарским и менее сердитым (хотя песня «Workin’ for a Living», горький монолог «синего воротничка», очень хорошо подошла бы к первому альбому). Похоже, теперь музыкантов больше интересуют отношения между мужчиной и женщиной (слово «любовь» встречается в названии четырех песен из десяти), чем хулиганский имидж юных нигилистов; чувствуется, что ребята изменились и повзрослели. Они играют заметно лучше, а духовая секция Tower of Power существенно обогащает звучание. Самые сильные песни альбома – «Workin’ for a Living» и «Do You Believe in Love». Последняя песня – лучшая вещь на диске. В ней поется про парня, спрашивающего у девушки, с которой он познакомился, когда искал «хоть кого-нибудь, с кем познакомиться», верит ли она в любовь. Больше всего мне нравится, что песня заканчивается ничем (в ней не сказано, что ответила девушка), и это придает ей некоторое изящество, которого не было и в помине на первом альбоме. Также на «Do You Believe in Love» звучит потрясающее соло на саксофоне в исполнении Джонни Коллы (парень даст Кларенсу Клемонсу сто очков вперед), который, как и ведущий гитарист группы Крис Хейес, и клавишник Шон Хоппер, безусловно, отточил свое мастерство (соло на саксофоне в балладе «Is It Me?» получилось еще сильнее). Голос у Хьюи стал более проникновенным, уже не таким дребезжащим, как прежде; особенно это заметно в песне «The Only One», которая представляет собой трогательный рассказ о том, что происходит с нашими воспитателями и наставниками и чем все для них заканчивается (ударные Билла Гибсона звучат особенно энергично на этом треке). По-моему мнению, альбом следовало бы завершить на этой мощной и проникновенной ноте, но он заканчивается композицией «Buzz Buzz Buzz» – одноразовой блюзовой вещью, которая ничего не дает для альбома в целом и выпадает из общего стиля, хотя сама по себе звучит очень даже неплохо, а духовая секция Tower of Power действительно радует слух. На третьем альбоме «Sports» (Chrysalis) уже нет никаких огрехов, его можно назвать безупречным. Почти все песни с этого альбома стали хитами. Именно после «Sports» Huey Lewis and the News стали идолами современного рока. Имидж плохих мальчишек остался в прошлом, сменившись образом интеллигентных студентов (в одной из песен, где в тексте напрашивалось слово «жопа», они его заменили цензурным писком). Звук на альбоме свежий и чистый, и сразу заметно, что музыканты поднялись на новый уровень профессионализма. Они также сняли несколько эксцентричных и оригинальных видеоклипов («Heart and Soul», «The Heart of Rock’n’Roll», «If This Is It», «Bad Is Bad», «I Want a New Drug») и сразу же стали звездами на «МТV». Открывает альбом песня «The Heart of Rock’n’ Roll», которая вполне может стать «визитной карточкой» группы. Это очень красивое посвящение американскому рок-н-роллу. За ней следует «Heart and Soul», первый значительный сингл группы и «фирменная» песня Льюиса (хотя ее написали другие люди, и даже не члены группы: Майкл Чепмен и Никки Чинн), благодаря которой Huey Lewis and the News стали ведущей рок-группой восьмидесятых у нас в Америке. В этой веселой и, я бы даже сказал, лихой песне поется о том, что отношения «на одну ночь» – это большая ошибка (ранний Льюис, с его имиджем скандального хулигана, никогда бы не сделал подобного заявления). «Bad Is Bad», слова и музыку для которой написал сам Льюис, – самая блюзовая песня группы из всех, записанных на данный момент, и в ней, безусловно, блистает басист Марио Чиполлина, хотя законченность ей придает соло на гармонике самого Льюиса. «I Want a New Drug» с убойной партией на гитаре Криса Хейеса – центральная вещь на альбоме. Это не только самая сильная песня против наркотиков из всех, что я знаю, но еще и прочувствованный рассказ о взрослении группы – о том, как они переросли свой имидж плохих мальчишек и действительно повзрослели. Также надо отметить великолепное соло Хейеса. Драммашина создает более стойкий и плотный ритм, и не только в «I Want a New Drug», но почти во всех песнях альбома, однако это не значит, что Билл Гибсон остался без дела. Вторую сторону открывает композиция «Walking on a Thin Line» – самая обжигающая песня, и не только на этом альбоме. Больше никто, даже Брюс Спрингстин, не спел с такой силой и страстью о том, как живется ветерану войны во Вьетнаме в современном обществе. Эта песня, пусть даже ее написали «посторонние» авторы, подтверждает, что Huey Lewis and the News не чужда социальная тематика, и служит убедительным доказательством, что у группы, помимо блюзовых аранжировок, есть еще и душа. Группа, безусловно, обрела новый уровень зрелости, что особенно ощущается в песне «Finally Found a Home» («Наконец я нашел свой дом»), – это гимн взрослению. Эта песня о том, как ребята избавились от своего имиджа рассерженных бунтарей и «обрели себя» в страсти и энергии рок-н-ролла. Может быть, из-за такой многоплановой смысловой наполненности композиция получилась излишне сложной по сравнению с другими песнями на альбоме, однако она сделана очень ритмично и живо (особенно стоит отметить партию клавишных Шона Хоппера), так что в целом она получилась вполне танцевальной. «If This Is It» – единственная на альбоме баллада, но при этом она совершенно не мрачная. Ее содержание таково: парень просит любимую девушку честно сказать ему, хочет ли она и дальше быть с ним, – и Льюис поет ее так (отмечу в скобках: пожалуй, это самое сильное вокальное исполнение на альбоме), что она вся проникнута надеждой. Эта песня вовсе не о том, как парень тоскует о девушке и хочет любви, эта песня о человеческих отношениях. О том, как их сохранить. «Crack Me Up» – единственная композиция на альбоме, сделанная в стиле «новой волны», которым Huey Lewis and the News так увлекались раньше – и, на мой взгляд, совершенно излишне, – она в меру грустная, но и в меру забавная, хотя в ее содержании нет ничего забавного: это серьезное выступление против пьянства, против наркотиков и за взрослый подход к жизни. Альбом заканчивается красивой версией «Honky Tonk Blues» (еще одна песня, написанная человеком «со стороны», Хэнком Уильямсом), и, хотя она не похожа ни на одну из остальных песен альбома, отголоски этого стиля звучат на всем диске. Альбом получился блестящим и очень профессиональным, но при этом он весь проникнут искренностью стиля хонки-тонк. (Замечание в скобках: во время работы над «Sports» Льюис также записал две песни для фильма «Назад в будущее» – «The Power of Love» и «Back in Time»; обе стали хитами и прекрасно дополнили его музыкальную карьеру, которая уже тогда обещала стать легендарной.) Что сказать тем «любителям музыки», которые не приняли «Sports»? Альбом продан тиражом девять миллионов. Девять миллионов человек не могут ошибаться. «Fore!» (Chrysalis; 1986), по существу, продолжение «Sports», но еще более зрелое и профессиональное. Музыкантам больше не нужно доказывать, что они повзрослели и приняли рок-н-ролл, потому что за те три года, что прошли между «Sports» и «Fore!», они действительно повзрослели. (На фотографии на обложке трое из членов группы снялись в строгих костюмах.) Открывает альбом зажигательная «Jacob’s Ladder» – песня про борьбу и неизбежные компромиссы, которая сразу же определяет позицию нынешних Huey Lewis and the News; и за исключением «Hiр to Be Square», это лучшая песня на диске (хотя, опять же, ее написал «человек со стороны»). За ней следует мягкая и добродушная «Stuck with You» – легкая, радостная композиция про любовь и брак. Кстати, замечу, что большинство песен о любви на этом альбоме посвящены серьезным и продолжительным отношениям, в отличие от ранних альбомов, где пелось либо о том, как парень хочет девчонку, но она не отвечает на его чувства, либо о том, что парня бросила любимая девушка, или о том, как он сгорает от страсти. На «Fore!» все песни – о серьезных ребятах с налаженной личной жизнью. Эта новая сторона придает записи дополнительную энергию. В целом они производят впечатление людей если и не успокоившихся, то вполне всем довольных, а их музыка от этого только выигрывает. Но помимо очаровательных композиций наподобие «Doing It All for My Baby» (очень милая песня о супружеском счастье и верности), на альбоме присутствуют и жаркие блюзы типа «Whole Lotta Lovin’», а первую сторону завершает (на CD это пятый трек) настоящий музыкальный шедевр «Hiр to Be Square», главная композиция на альбоме (по иронии судьбы видеоклип, снятый на эту песню, получился совсем никудышным – пожалуй, это единственный плохой клип у группы). Это шальной и веселый гимн адекватному восприятию мира, причем музыка так зажигает, что почти никто не прислушивается к словам… но при такой замечательной музыке это простительно. Особенно мне бы хотелось отметить взрывную гитару Хейеса и убойную партию клавишных. На второй стороне «Fore!» уже нет такого накала, как на первой, но зато здесь есть несколько по-настоящему изысканных композиций. «I Know What I Like» – это песня, которую Хьюи никогда бы не спел шесть лет назад – яркая декларация независимости, – однако следующая за ней «I Never Walk Alone» дополняет первую и объясняет ее с более широких позиций (здесь также стоит отметить великолепное органное соло и сильный вокал Хьюи; лучше он спел только в «Hiр to Be Square»). «Forest for the Trees» – непревзойденный шедевр, направленный против самоубийства, и, хотя некоторым его название может показаться избитым («За лесом не видно деревьев»), Huey Lewis and the News умеют вдохнуть энергию даже в клише, так что в их исполнении они звучат вполне оригинально. Стильная и остроумная «Naturally», исполненная а капелла – воспоминание о временах невинности, – являет собой замечательный пример раскладки по голосам (не зная исполнителя, вполне можно подумать, что это Beach Boys). Но если эта песня – одноразовая вещица, своего рода музыкальная шутка, то последняя песня на диске «Simple as That» – вполне достойный завершающий аккорд. Эта баллада про «синего воротничка», в которой нет ни ноты смирения и которая вся пронизана надеждой. Ее смысл в том, что нужно держаться и не опускать руки, – эту тему Huey Lewis and the News раскрывают в следующем альбоме, «Small World», принесшем им уже мировую известность. «Fore!», может быть, и не такой безусловный шедевр, как «Sports» (действительно непревзойденный альбом), но сам по себе он хорош, как хорош и сам Хьюи Льюис образца 1986 года: зрелый, спокойный и уже не такой резкий, как раньше. «Small World» (Chrysalis; 1988) – самый амбициозный и артистичный альбом Huey Lewis and the News на данный момент. Хьюи Льюис теперь уже зрелый музыкант-профессионал, он окончательно перерос прежний имидж сердитого молодого человека. И хотя по-настоящему Хьюи освоил только один инструмент (гармонику), но зато он играет на нем виртуозно. «Small World» – также первый альбом, где все композиции объединяются одной темой. На самом деле это одна из важнейших тем современности: весь мир как единое целое. Так что неудивительно, что в названии четырех из десяти треков альбома встречается слово «мир» и что на альбоме присутствует целых три – а не одна, как обычно, – инструментальные композиции. Альбом открывает песня «Small World (Part One)» – песня о всеобщей гармонии и согласии с блистательным соло Хейеса посередине. В «Old Antone’s» чувствуется влияние музыки зайдеко, которым группа прониклась во время гастрольного тура по стране, и в целом этот луизианский налет придает композиции уникальное звучание. Брюс Хорнсби потрясающе играет на аккордеоне, а слова песни пронизаны истинным духом «Страны Байю». «Perfect World» – центральный хит на альбоме, и здесь вновь звучат духовые в исполнении Tower of Power. Безусловно, это лучшая песня диска (и, опять же, ее написал Алекс Колл, не являющийся членом группы), сводящая воедино все темы альбома, – в ней поется о том, что нужно принять несовершенство мира, но при этом не переставать «мечтать о мире более совершенном». Эта песня решена в быстром, ритмичном поп-ритме, но она не кажется легкомысленной и поверхностной. Наоборот, она вся пронизана настроением, а музыканты ведут свои партии просто блестяще. Следом, что странно, идут две подряд инструментальные композиции: танцевальный афрореггей «Bobo Tempo» и вторая часть «Small World». Однако даже при том, что это чистая музыка без слов, данные композиции не выбиваются из общей тематики альбома, поскольку представляют собой вариации на основные музыкальные темы диска. Они не смотрятся проходными треками, нужными для того, чтобы «добить» альбом до нужного объема. Наоборот, они органично вплетаются в общий стиль и вместе с тем позволяют музыкантам проявить себя в области импровизации. Вторую сторону открывает «Walking with the Kid» – первая песня Хьюи, в которой говорится об ответственности отца перед своим ребенком. Голос Хьюи звучит очень зрело и проникновенно; только под самый конец слушателю становится понятно, что под словом «kid» (малыш), которого Хьюи на протяжении всей песни называет приятелем, он имеет в виду не приятеля, а своего сына, и с первого раза трудно поверить, что это поет человек, который когда-то пел «Heart and Soul» и «Some of My Lies Are True». Мечтательная баллада «World to Me» – истинная жемчужина альбома, и, хотя в ней поется о взаимоотношениях двух влюбленных, аллюзии на Китай, Аляску и Теннесси связывают эту песню с главной темой альбома – темой «тесного мира», а музыканты играют просто великолепно. «Better Be True» – еще одна баллада, но уже не такая мечтательная, в ней не поется о взаимоотношениях двух влюбленных и нет аллюзий на Китай, Аляску и Теннесси, но музыканты играют все так же великолепно. «Give Me The Keys (And I’ll Drive You Crazy)», веселый и бесшабашный блюз-рок о прогулке на автомобиле (а о чем же еще?), раскрывает главную тему альбома в более легком и озорном стиле, чем все предыдущие песни, и, хотя кое-кто может решить, что с точки зрения текста она получилась слабее, она все же доказывает, что новый «серьезный» Льюис – этот Хьюи-художник – не утратил своего игривого юмора. Альбом завершается инструментальной композицией «Slammin», где много джазовых духовых, от которых, если вывести звук погромче, начинает – без преувеличения – чертовски болеть голова и даже немного подташнивает, хотя, может быть, на виниле или на кассете это звучит по-другому, я просто не знаю. Но как бы то ни было, на меня она действует плохо – я несколько дней хожу злой и больной. И под нее особенно не потанцуешь. Почти сто человек принимали участие в записи и сведении «Small World» (приглашенные музыканты, ударники, адвокаты, бухгалтеры – их поименно поблагодарили на обложке), что хорошо согласуется с основной темой общности всех людей, и это не «утяжеляет» проект – наоборот, это радостный опыт общения и взаимодействия. Этим альбомом, вместе с четырьмя предыдущими, Huey Lewis and the News доказали, что если наш мир действительно тесен, то они – лучшая американская группа восьмидесятых и в их составе играет непревзойденный Хьюи Льюис – вокалист, музыкант и автор песен. В постели с Кортни Я в постели с Кортни. Луис в Атланте. Кортни поеживается, прижимается ко мне, расслабляется. Перекатившись на спину, я приземляюсь на что-то твердое и покрытое мехом. Пошарив под собой, обнаруживаю черного игрушечного кота с синими глазами из самоцветов, которого, мне кажется, я видел в F.A.O. Scwarz, когда ходил за покупками на Рождество. Не зная, что сказать, выдаю, заикаясь: «Лампы Tiffany… снова входят в моду». Я едва различаю ее лицо в темноте, но слышу вздох, тягостный и тихий, звук открывающейся бутылочки с таблетками, она ворочается в постели. Бросив кота на пол, я встаю и иду в душ. Сегодня утром «Шоу Патти Винтерс» было посвящено красавицам-подросткам – лесбиянкам, которые оказались такими эротичными, что я был вынужден задержаться дома, – пропустил собрание и дважды сдрочил. Скучая, я побродил по Sotheby’s. Вчера вечером ужинал с Жанетт в «Шезлонгах», она казалась усталой и мало ела. Мы взяли на двоих пиццу за девяносто долларов. Вытерев насухо полотенцем волосы, я надеваю халат Ralph Lauren, возвращаюсь в спальню, начинаю одеваться. Кортни курит сигарету, смотрит «Поздней ночью с Дэвидом Леттерманом», звук включен тихо. – Ты мне позвонишь перед Днем благодарения? – спрашивает она. – Может быть. – Я застегиваю рубашку, размышляя, зачем я вообще сюда пришел. – Что будешь делать? – тихим голосом спрашивает она. Как нетрудно догадаться, я отвечаю коротко: – Ужинаю в «Речном кафе». Потом, возможно, «Au Bar». – Хорошо, – бормочет она. – А вы… с Луисом? – спрашиваю я. – Мы должны были ужинать у Теда и Мауры, – вздыхает она. – Но я не думаю, что мы к ним еще пойдем. – Почему? – Я накидываю черный кашемировый жилет от Polo, думая: «Ах, как интересно». – Ну, ты же знаешь, как Луис относится к японцам, – говорит она, ее глаза стекленеют. Она недоговаривает, и я раздраженно замечаю: – Ну, логично. И что? – В прошлое воскресенье Луис отказался играть в вопросы и ответы у Теда и Мауры, потому что у них акита. – Она затягивается сигаретой. – Ну и… – Я медлю. – Что дальше? – Поиграли у меня. – Никогда не знал, что ты куришь, – говорю я. Она улыбается печально, но туповато: – Ты просто никогда не замечал.