– Включи свет, – говорит она и пытается сесть. – Господи, – говорю я. – Я ухожу домой. – Патрик, – повторяет она угрожающим тоном, – включи свет. Я протягиваю руку и включаю галогеновую лампу Tensor. – Нормальный презерватив, видишь? – говорю я. – И что дальше? – Сними его, – говорит она резко. – Зачем? – спрашиваю я. – Потому что надо было оставить полдюйма на кончике, – говорит она, натягивая на грудь одеяло Hermès. Она повышает голос, ее терпение явно на исходе. – Чтобы там было место, чтобы погасить давление эякуляции! – Все, я ухожу, – предупреждаю я, но пока остаюсь на месте. – Где твой литиум? Она накрывает голову подушкой и что-то бормочет, пытаясь свернуться калачиком. Мне кажется, она плачет. – Где твой литиум, Кортни? – спрашиваю я спокойно. – У тебя ведь есть литиум. Вновь звучит что-то неразборчивое, и она мотает головой – нет, нет, нет, – отгородившись от меня подушкой. – Что? Что ты говоришь? – Я с трудом заставляю себя быть сдержанным, тем более что у меня снова встает. – Где он? Из-под подушки доносятся едва слышные всхлипы. – А теперь ты плачешь, я слышу, что плачешь, но я не могу разобрать ни слова из того, что ты говоришь, – я пытаюсь отобрать у нее подушку, – вот теперь говори! Она снова что-то бормочет, но я опять ничего не понимаю. – Кортни, – я начинаю выходить из себя, – если ты сказала то, что мне послышалось, а именно что твой литиум лежит в коробке в холодильнике рядом с мороженым Frusen Glädjè и что это на самом деле шербет, – я уже кричу, – если ты именно это сказала, я тебя убью. Это шербет? Твой литиум на самом деле шербет?! – Мне наконец удается отодрать от нее подушку, и я с силой бью ее по лицу. – Ты думаешь, что меня возбуждает небезопасный секс? – орет она в ответ. – Господи, оно того точно не стоит, – бормочу я, стягивая презерватив, так чтобы на кончике осталось полдюйма свободного места (на самом деле немного меньше). – Смотри, Кортни, я сделал, как ты просила, а зачем это нужно? А? Расскажи мне, пожалуйста! – Я снова бью ее, но не так сильно. – Зачем нужны эти полдюйма? Чтобы погасить давление эякуляции?! – Ну так вот, меня это не возбуждает. – У нее истерика, она хрипит и захлебывается слезами. – Меня скоро повысят. В августе я еду на Барбадос, и мне вовсе не хочется, чтобы все это похерилось из-за саркомы Капоши! – Теперь она кашляет, подавившись слезами. – О господи, мне так хочется носить бикини, – воет она. – Я на днях купила бикини в Bergdorf’s, от Norma Kamali… Я приподнимаю ее голову и заставляю посмотреть на то, как надет презерватив: – Видишь? Теперь ты довольна? Довольна, тупая ты сука? Скажи, ты довольна, тупая сука? Она даже не смотрит на мой член. – Господи, ну кончай уже быстрее, – стонет она и падает на кровать. Я грубо вставляю ей и все-таки достигаю оргазма, но он такой слабый, что его вроде как и нет, а мой разочарованный стон (разочарование было сильным, но вполне предсказуемым) Кортни принимает за экстатический вопль и моментально заводится; она лежит подо мной и сопит, опускает руку вниз и опять ласкает себя, но у меня все уже опустилось, почти мгновенно – на самом деле еще в тот момент, когда я кончил, – но, если я сейчас же не смоюсь, она возбудится еще больше, поэтому я придерживаю презерватив и буквально вываливаюсь из нее. Потом мы минут двадцать лежим по разные стороны кровати, и Кортни бубнит что-то про Луиса, и какие-то антикварные доски, и про серебряную терку для сыра, и противень для блинчиков, который она забыла в «Harry’s», и в конце концов она пытается сделать мне минет. – Я хочу трахнуть тебя еще раз, – говорю я ей, – но только без презерватива, потому что я в нем ничего не чувствую. Оторвавшись от моего маленького вялого члена и глядя мне прямо в глаза, она спокойно говорит: – Если ты не наденешь презерватив, то тем более ничего не почувствуешь. Совещание Моя секретарша Джин, которая в меня влюблена, входит без стука ко мне в кабинет и сообщает, что в одиннадцать часов у меня важное совещание. Я сижу за столом от Palazetti со стеклянной столешницей, смотрю в монитор сквозь очки Ray-Ban, жую нуприн и потихоньку отхожу от вчерашней кокаиновой вечеринки. Началась она вполне невинно: сначала мы с Чарльзом Гамильтоном, Эндрю Спенсером и Крисом Стаффордом поехали в «Кричи!», потом двинули в Принстонский клуб, потом – в «Баркадию», а закончилось все у «Нелль» около половины четвертого утра, и я даже вспомнил про совещание сегодня утром, когда после четырех часов тяжелого липкого сна отмокал в ванне, попивая «Кровавую Мэри», но потом снова о нем забыл, пока ехал в такси на работу. Сегодня на Джин – жакет из жатого шелка, трикотажная юбка из вискозы, красные замшевые туфли с атласными бантиками от Susan Bennis Warren Edwards и позолоченные сережки от Robert Lee Morris. Она стоит передо мной, явно не замечая моих страданий, и держит в руках папку. Почти минуту я делаю вид, что не замечаю ее, потом наконец снимаю темные очки и откашливаюсь: – Да, Джин? Что-то еще? – Сегодня ты мистер Ворчун. – Она улыбается, аккуратно кладет папку мне на стол и ждет, чтобы я… чего она ждет, интересно? Чтобы я рассказал ей в красках о прошлой ночи? – Да, простушка ты моя. Сегодня я мистер Ворчун, – сердито рычу я, беру папку и засовываю в ящик стола. Она непонимающе смотрит на меня, а потом говорит, окончательно смутившись: – Звонили Тед Мэдисон и Джеймс Баркер. Они хотят с тобой встретиться в «Фужерах» в шесть. Я смотрю на нее и вздыхаю: – Хорошо, и что нужно сделать? Она нервно смеется, ее глаза расширились. – Я не знаю… – Джин, – я встаю, чтобы выпроводить ее из кабинета, – что… нужно… сказать? До нее не сразу, но доходит, и она испуганно отвечает: – Просто… сказать… «нет»? – Просто… скажи… «нет». – Я киваю и выталкиваю ее за дверь. Перед тем как выйти из кабинета, я принимаю две таблетки валиума, запиваю их «Перье», потом протираю лицо очищающим лосьоном, который наношу влажными ватными шариками, и смазываю увлажняющим кремом. Сегодня на мне твидовый костюм и полосатая рубашка от Yves Saint Laurent, шелковый галстук от Armani и новые черные туфли от Ferragamo. Я полощу рот антибактериальным ополаскивателем Plax и чищу зубы, а когда я сморкаюсь, сопли, смешанные с кровью, пачкают мой носовой платок от Hermès за сорок пять долларов, который, увы, не был подарком. Однако я выпиваю чуть ли не двадцать литров минеральной воды «Эвиан» в день и регулярно хожу в солярий, так что одна веселая ночка вряд ли как-то повлияет на гладкость моей кожи или на цвет лица. Вид у меня по-прежнему безупречный. Три капли визина приводят в порядок глаза. В итоге имеем следующее: чувствую я себя дерьмово, но выгляжу великолепно. Я прихожу в зал заседаний первым. Луис Каррузерс бежит следом как щенок, путаясь у меня под ногами, и садится рядом со мной, а это значит, что мне придется выключить плеер. На нем шерстяной спортивный пиджак из шотландки, шерстяные брюки, хлопчатобумажная рубашка от Hugo Boss и галстук с узором пейсли; брюки, по-моему, от Brooks Brothers. Он начинает трепаться о «Профитёрах»[12], ресторане в Финиксе, о котором мне и вправду было бы интересно узнать, но только не от Луиса Каррузерса, хотя принятый валиум в количестве десяти миллиграммов слегка примиряет меня с действительностью. В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» выступали потомки участников «Группы Доннера». – Эти клиенты совсем придурочные, однозначно, – говорит Луис. – Хотели пригласить меня на местных «Отверженных», а я уже видел их в Лондоне, но… – И ты без проблем заказал столик в «Профитёрах»? – спрашиваю я, прерывая его на полуслове. – Ага. Без проблем, – говорит он. – Мы поздно приехали. – А что вы заказывали? – интересуюсь я. – Я взял устриц пашот, lotte[13] и ореховый торт. – Я слышал, lotte там хороший, – бормочу я, думая о своем. – Клиент заказал boudin blanc[14], жареного цыпленка и сырный торт, – говорит он. – Сырный торт? – говорю я, смущенный этим пошлым, неправильным списком. – А цыпленок был под соусом или с фруктами? И как его подавали? – Никак, Патрик, – говорит он, тоже смутившись. – Он был… просто жареный. – А сырный торт был какой? Теплый? Из какого сыра – рикотта? Или овечьего? Украшенный цветами или посыпанный листьями кориандра? – Он был… обычный, – говорит Луис, а потом вдруг заявляет: – Патрик, ты вспотел. – А что баба клиента? – спрашиваю я, не обращая внимания на его слова. – Она что заказывала? – Салат по-деревенски, гребешков и лимонный пирог. – А гребешки были на гриле? Сашими? А сколько сортов? – спрашиваю я. – Или они были запеченные? – Нет, Патрик, – говорит Луис. – Они были… жареные. В зале воцаряется тишина. Я перевариваю информацию и формулирую следующий вопрос: – Что значит «жареные», Луис? – Я точно не знаю, – говорит он. – Но, по-моему, для этого требуется… сковорода. – Вино? – спрашиваю я. – Белое, совиньон, восемьдесят пятого года, – говорит он. – «Джордан». Две бутылки. – Машина? – спрашиваю я. – Вы, когда были в Финиксе, брали напрокат машину?