– Чувак явно нуждается в косметологе, – отмечаю я. – Слушай, Макдермотт, – хихикает Прайс, – кинь ему свой галстук. – Блядь. А что это ему даст? – глядя на нищего, спрашиваю я. – Сможет перекусить в «Джемз», – смеется Ван Паттен и протягивает мне ладонь, по которой я хлопаю своей. – Отдать чуваку… – Явно обиженный Макдермотт рассматривает свой галстук. – Пардон… такси! – говорит Прайс, останавливая машину. – И выпить. – В «Туннель», – говорит Макдермотт шоферу. – Отлично, Макдермотт, – констатирует Прайс, садясь на переднее сиденье. – Кажется, ты раздухарился. – Ну и что? Я ведь не такой растраченный пидор-декадент, как ты, – отвечает Макдермотт, садясь передо мной. – А вы в курсе, что пещерные люди получали больше клетчатки, чем мы? – спрашивает водителя Прайс. – Э-э-э, где-то я это уже слышал, – отмечает Макдермотт. – Ван Паттен, – говорю я, – ты видел шампанское, которое нам прислал Монтгомери? – Правда? – переспрашивает Ван Паттен, перегнувшись через Макдермотта. – Дай-ка угадаю. Может, «Перрье-Жуэ»? – В точку! – произносит Прайс. – Неурожайного года. – Мудак ебаный, – говорит Ван Паттен. «Туннель» Почему-то сегодня все мужчины, толпящиеся у входа в «Туннель», – в смокингах. Единственное исключение – бродяга средних лет, сидящий возле мусорного контейнера, всего в паре метров от канатов. Он протягивает каждому, кто обратил на него внимание, пластиковый стаканчик и просит мелочь. Когда Прайс, делая знаки одному из швейцаров, проводит нас мимо толпы за канаты, Ван Паттен машет хрустящей однодолларовой банкнотой перед лицом бездомного бродяги, лицо которого на мгновение озаряется. Но Ван Паттен убирает доллар в карман, и мы, получив дюжину талонов на выпивку и два пропуска в VIP-зал внизу, проскальзываем в дверь. Внутри к нам пристают еще два швейцара (они в длинных шерстяных шинелях, волосы завязаны в хвосты – видимо, немцы): они желают знать, почему мы не в смокингах. Прайсу все же как-то удается уладить проблему – то ли он дал этим козлам денег, то ли уболтал их (первое более вероятно). Я стою в стороне, спиной к нему, и пытаюсь слушать, как Макдермотт жалуется Ван Паттену на то, что я, псих ненормальный, отказался в «Пастелях» разделить с ним пиццу. Однако трудно услышать что бы то ни было, кроме грохочущей из динамиков песни «I Feel Free»[5] в исполнении Белинды Карлайл. В кармане моей куртки от Valentinо лежит нож с зубчатым лезвием, и мне очень хочется сию минуту выпустить Макдермотту кишки, раскроить ему лицо, раскурочить спинной хребет. Но Прайс уже машет нам, и желание убить Макдермотта сменяется смутным предвкушением развлечений: я выпью шампанского, найду клевую девку, нюхну, может быть, даже потанцую под какое-нибудь старье, а может, и под новую песню Джанет Джексон, которая мне очень нравится. В холле спокойнее. Двигаясь к входу, мы проходим мимо трех очень клевых фигуристых девиц. На одной – черный шерстяной жакет с пуговицами по бокам, брюки (шерсть с крепом) и обтягивающий кашемировый свитер с высоким воротом, все от Oscar de la Renta. Вторая – в двубортном пиджаке из шерсти, мохера и нейлонового твида; в том же стиле – брюки джинсового покроя и мужская хлопчатобумажная рубашка, все от Stephen Sprouse. Самая красивая одета в пестрый шерстяной жакет и шерстяную юбку с завышенной талией (Barney’s) и шелковую блузку от Andra Gabrielle. Они явно обратили на нас внимание, и мы в ответ поворачиваем головы – все, кроме Прайса, который полностью игнорирует девиц и произносит что-то грубое. – Бог мой, Прайс, приди в себя, – ноет Макдермотт. – Что с тобой? Девки – очень клевые. – Ага. Если говоришь на фарси, – отвечает Прайс, протягивая Макдермотту два питейных талона, словно для того, чтобы тот умилостивился. – Что?! – говорит Ван Паттен. – В них вообще не было ничего испанского. – Знаешь, Прайс, если ты хочешь поебаться, тебе придется изменить свой подход, – замечает Макдермотт. – Кто это мне говорит о ебле? – спрашивает Крейга Прайс. – Ты? Ты, которого недавно ублажили рукой? – Твои взгляды – просто труба, Прайс, – говорит Крейг. – Слушай, неужели ты думаешь, что когда я намерен заполучить пизду, то веду себя так же, как с вами? – с вызовом говорит Прайс. – Да! – в один голос отвечают Ван Паттен и Макдермотт. – Знаете, ребята, – вмешиваюсь я, – все-таки когда хочешь потрахаться, то можешь вести себя по-другому. Надеюсь, Макдермотт, эта идея не помешает тебе сохранить девственность. – Я прибавляю шаг, пытаясь держаться вместе с Тимом. – Да, но это не объясняет, почему Тим ведет себя как полный кретин, – говорит Макдермотт, стараясь догнать меня. – Как будто этим девкам не все равно, – фыркает Прайс. – Поверь мне, когда я им сообщу размер своего годового дохода, мое поведение будет мало что значить. – Ну и как же ты преподнесешь эту пикантную информацию? – спрашивает Ван Паттен. – Скажешь: «Вот бутылка „Короны“, кстати, я делаю сто восемьдесят штук в год, а какой твой знак зодиака?» – Сто девяносто, – поправляет его Прайс. – Да, именно так. Здесь хорошие манеры интересуют девушек меньше всего. – О всезнающий, чего же хотят эти девушки? – вставляет Макдермотт, слегка кланяясь на ходу. Ван Паттен смеется. На ходу он бьет ладонь Макдермотта своей ладонью. – Слушай, – смеюсь я, – если бы ты знал, то не спрашивал бы. – Они ищут красивого чувака, который водил бы их в «Цирк» два раза в неделю и иногда к «Нелль». Ну еще, может, познакомил бы с Дональдом Трампом, – равнодушно говорит Прайс. Мы отдаем билеты симпатичной девке в толстом пальто (шерстяное сукно) и шелковом шарфике от Hermès. Когда она пропускает нас, Прайс ей подмигивает, а Макдермотт произносит: – Не успел я войти, как меня начали преследовать мысли о болезнях. Тут есть грязные телки. Я это просто чую. – Чувак, я же говорил тебе. – Ван Паттен снова терпеливо излагает свои факты: – Ничего подхватить нельзя. Это ноль-ноль-ноль одна десятитысячная процента… К счастью, его голос тонет в песне «New Sensation»[6], которую поют INXS (длинная версия). Музыка звучит так громко, что приходится орать друг другу. Народу в клубе много; единственный свет – вспышки на танцполе. Все в смокингах. Все пьют шампанское. Поскольку у нас только два пропуска в нижний VIP-зал, Прайс сует их Ван Паттену и Макдермотту, и они весело машут билетами перед парнем, дежурящим у лестницы. На нем – двубортный смокинг из шерсти, хлопчатобумажная рубашка с воротником апаш от Cerruti 1881 и бабочка в черно-белую клетку от Martin Dingman Neckwear. – Слушай, – кричу я Прайсу, – почему мы туда не пошли? – Потому что, – схватив меня за воротничок, он пытается перекричать музыку, – нам нужен боливийский живительный порошок… Я иду за ним. Прайс быстро идет по узкому коридору вдоль танцпола и через бар входит в «Зал с канделябрами», битком набитый ребятами из Drexel, Lehman’s, Kidder Peabody, First Boston, Morgan Stanley, Rothschild, Goldman, бог мой, даже из Citibank, все в смокингах, со стаканами шампанского. «New Sensation» постепенно переходит в «The Devil Inside»[7], как будто это одна и та же песня. Прайс замечает в глубине зала Теда Мэдисона, который стоит, прислонившись к перилам. На нем – двубортный шерстяной смокинг, хлопчатобумажная рубашка с воротником апаш от Paul Smith, бабочка и шарфик от Rainbow Neckwear, бриллиантовые запонки от Trianon, лакированные туфли с шелковой отделкой от Ferragamo и старинные часы Hamilton от Saks. Позади Мэдисона – уходящие в темноту железнодорожные рельсы: сегодня они расцвечены яркими зелеными и розовыми фонариками. Прайс неожиданно останавливается и смотрит сквозь Теда, который, заметив Тимоти, понимающе улыбается. Прайс глядит на рельсы с тоской, как будто они символизируют некую свободу, олицетворяют избавление, которого он ищет, но я кричу Прайсу: «Эй, вон Тедди!» Это выводит его из оцепенения, он трясет головой, словно пытаясь выкинуть из нее мысли, фокусирует взгляд на Мэдисоне и решительно кричит: «Да нет, черт возьми, это не Мэдисон, это Тернбол». С парнем, которого я принял за Мэдисона, подходят поздороваться двое других парней в смокингах, он поворачивается к нам спиной, и внезапно, сзади, Эберсол обхватывает шею Тимоти и делает вид, что хочет его задушить. Прайс отпихивает руку, а потом пожимает ее со словами: «Привет, Мэдисон». Мэдисон (а вовсе не Эберсол, как мне показалось) одет в чудесный двубортный костюм из белого льна от Hackett of London, купленный в Bergdorf Goodman. В одной руке у него незажженная сигара, в другой – наполовину пустой стакан шампанского. – Мистер Прайс, – орет Мэдисон. – Рад вас видеть, сэр. – Мэдисон, – кричит в ответ Прайс, – мы нуждаемся в твоих услугах. – Ищете приключений? – улыбается Мэдисон. – Нечто более срочное, – орет Прайс. – Понятно, – кричит Мэдисон, кивает мне холодно (почему – не знаю) и, кажется, кричит: «Бэйтмен», а потом: «Ты хорошо загорел!» Парень, стоящий за Мэдисоном, – вылитый Тед Драйер, на мой взгляд. Он одет в двубортный смокинг с шалевым воротником и в хлопчатобумажную рубашку с шелковой клетчатой бабочкой, я почти уверен, что все это – из коллекции Polo от Ralph Lauren. Мэдисон стоит и то и дело кивает каким-то людям, возникающим из толпы. Наконец Прайс теряет самообладание. Кажется, он кричит: – Слушай, нам нужны наркотики. – Терпение, Прайс, терпение, – кричит Мэдисон. – Я поговорю с Рикардо. Он по-прежнему остается стоять, кивая проталкивающимся мимо нас людям. – Нам нужно сейчас! – вопит Прайс. – Вы почему не в смокингах? – кричит Мэдисон. – Сколько нам надо? – спрашивает меня Прайс. На лице у него написано отчаяние. – Грамма хватит, – кричу я. – Рано утром я должен быть в офисе. – У тебя есть наличные? Я не могу соврать, киваю, даю ему сорок долларов. – Грамм, – орет Прайс Теду. – Познакомьтесь, – говорит Мэдисон, указывая на своего друга, – это Ю. – Нам грамм! – Прайс сует купюры Мэдисону. – Что? Ю? Парень и Мэдисон улыбаются, Тед качает головой и снова выкрикивает имя, которое я не могу расслышать. – Нет, – кричит он. – Хью! Во всяком случае, так мне слышится. – Приятно познакомиться, Хью! – Прайс поднимает руку и постукивает пальцем по золотым часам Rolex.