Они удалились прочь, их грязные ругательства затихли в глубине улицы. – Он сказал «изменниц»[65]? О чем это он? Я изучаю молодежные неологизмы и должна понять, что он имел в виду. – Лиззи с умным видом наморщила лоб. Раньше она этим сражала меня наповал; сейчас я лишь почувствовала усталость. – Я больше не могу с тобой дружить. – Когда я произнесла эти слова вслух, наш разрыв наконец стал реальностью. Более реальной, чем месяцы фальшивых любезностей. – Я возвращаюсь домой на автобусе. – Бет, не надо тебе ехать на автобусе! Дай я хоть отвезу тебя домой! – Я больше никогда в жизни не сяду к тебе в машину! Мне не было никакого дела до того, что Лиззи ответила на это. Я не хотела видеть выражение ее лица. Выйдя из переулка на улицу, я повернула в противоположную сторону от той, куда удалились Эллиот и его приятели. Я не знала, как добраться до дома на автобусе, однако настроение у меня было таким приподнятым, что на протяжении нескольких кварталов я не оценивала своего положения прагматически. Я шла по жилому району, где не было автобусных остановок, зато чаще стали встречаться ограды из проволочной сетки. Наверное, не лучшее место для прогулки одной в полночь. Я могла, конечно, позвонить из телефона-автомата в «Старлесс» и вызвать такси. На чрезвычайный случай у меня имелась мамина кредитная карточка, и, пожалуй, усугубить свое положение сегодня я уже не могла. – Бет! – послышался голос у меня за спиной. Замечательно. Теперь мне предстояло еще одно препирательство с Лиззи. Однако, оглянувшись, я увидела Тесс, одетую так же, как и при нашей первой встрече. У меня перехватило дыхание. – Какого черта! Откуда вы здесь взялись? Но, прежде чем я успела добавить что-либо, Тесс сгребла меня в объятия. – О господи, Бет, это ты! Ты жива! О господи! – У Тесс дрогнул голос, и она смущенно отстранила меня. У меня внутри все перевернулось. Лицо Тесс было таким знакомым, как и ее голос. Таким же знакомым, как и мое собственное. Однако в то же время что-то было не так. – Почему бы мне не быть живой? Вы ведь живы. Раз вы живы, я не могла умереть. – Я говорила рассудительно, но чувствовала совсем другое. – Конечно, конечно. – Тесс опустила голову, и ей на щеку упала прядь волос. – Да, ты права. С ужасом я вдруг осознала: я уже знаю, что было не так. Во время всех наших предыдущих встреч или было темно, или же я была настолько заведена, что не могла трезво мыслить. Сейчас я впервые смогла рассмотреть Тесс внимательно. – Тесс, вы ведь не я, правда? – Я вгляделась в ее худые плечи, в то, как она закидывала волосы набок, ненадолго делая ирокез. – Вы Лиззи. Когда она встретилась со мной взглядом, в ее в глазах было то же самое выражение, что и на железнодорожных путях. Несколько часов назад. Несколько десятилетий назад. Я подняла было руку, чтобы хлопнуть ее по плечу, но вместо этого стиснула кулак и ударила себя по бедру. – Почему вы мне солгали? – Извини, Бет. Я очень перед тобой виновата. – Говоря, Тесс начала всхлипывать, и я удивилась, как же сразу не поняла, что это Лиззи. Сглотнув комок в горле, она взяла себя в руки. – Я знала, что ты не станешь меня слушать. Я была плохим человеком. Даже злым. Ты показала мне это. Я хотела, чтобы ты рассталась со мной до того, как… до того, как… – До того, как что? – Так громко я еще никогда не кричала. Отвернувшись, Тесс уставилась на погруженные в темноту дома. – Давай поговорим там, где нам никто не помешает. Я могу отвезти тебя домой. – Вы уже предлагали отвезти меня домой, только что, и я отказалась. – Да, знаю. – Прижав ко лбу ладонь, Тесс поморщилась. – Я хочу сказать, я начинаю вспоминать. Твою мать, как же это больно! Пожалуйста, позволь мне отвезти тебя. В ее голосе прозвучало что-то так не похожее на Лиззи, что я вздрогнула. Эта женщина вернулась в прошлое, чтобы найти меня, причем сделала это уже не в первый раз. Должно быть, дело было в чем-то более серьезном, чем убийства. – Хорошо, – уступила я. – Где ваша машина? Когда мы сели в машину, Тесс проглотила несколько таблеток «Аспирина», после чего поехала по петляющей дороге к автостраде. Она ничего не говорила до тех пор, пока мы не оказались на Ай-5, направляясь на юг. Я качалась между яростью и оцепенением, мысленно прокручивая наши предыдущие разговоры, но теперь уже с участием других действующих лиц. Значит, путешественницей стала Лиззи, а не я. Я по-прежнему не знала, кем стану. Для меня было большим облегчением узнать, что жизнь моя не расписана наперед и мне больше не нужно гадать, что превратило меня в женщину, которой нравилось имя Тесс. Наконец Тесс оглянулась назад, затем снова сосредоточила внимание на дороге. – Я не могу говорить тебе про твое будущее, но нет никаких правил, запрещающих рассказывать человеку о его альтернативном настоящем. – Она вздохнула. – Послушай… Я вернулась сюда, потому что помню линию времени, Бет, в которой ты покончила с собой. Прямо перед тем, как уехать в колледж. Ты спрыгнула с того моста в Пасадине, по которому мы любили гулять. Мост на Колорадо-стрит. Мы стояли там и курили, и вдруг ты исчезла. Я не смогла тебя остановить, и это… это меня уничтожило. – Тесс снова оглянулась назад, и я увидела блеснувшие у нее в глазах слезы. – Не знаю, можешь ли ты понять, потому что ты уже не та, какой была тогда… Но я не убила больше ни одного человека. После тебя… После того. Всю свою жизнь я посвятила тому, чтобы изменять историю ненасильственно. Мне пришлось очень нелегко. У меня по-прежнему те же самые устремления. Ты одна из немногих на всем свете, кто знает, с чем мне приходится бороться. Я не знала, правда это или нет, но это было единственной для меня возможностью спросить то, что я хотела понять последние несколько месяцев. – Лиззи, почему ты продолжала убивать людей? Я хочу сказать, насчет Скотта все понятно, но после этого… Что с тобой произошло? Новые слезы расчертили блестящими полосками ее лицо, однако она не отрывала взгляда от габаритных огней машин впереди. – В тот самый первый раз убить оказалось так просто. Я почувствовала… Даже не знаю. Как будто мы правда что-то исправили. Сделали мир лучше. Мне было очень хорошо. Это получилось естественно. – Лиззи задумчиво умолкла. – Помнишь тот документальный фильм, который мы смотрели вместе? Господи, наверное, для тебя это было лишь прошлым летом! Про то, как самки-львицы охотятся. Мы тогда еще шутили, как классно, твою мать, смотрелись бы наши омытые кровью лица, словно у той львицы, которая залезла всей мордой во внутренности антилопы? Вот как это было. Почетно и благородно. Но также… Естественно? Потому что мы делали это, защищая всех маленьких львят, а также больших лохматых львов-самцов, которым нравилось просто сидеть в тени деревьев и выглядеть красивыми. Не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать? – Да, тот фильм я помню, – покачала головой я. – Но мы не львы, Лиззи. Мы люди. Нам для выживания не нужно пожирать насильников и извращенцев. Она тихо фыркнула, и этот смешок точь-в-точь напомнил мне ту Лиззи до убийств, которую я потеряла. – Бет, я так рада тому, что снова говорю с тобой. Так рада тому, что ты жива! Рассказ Лиззи о львах на какое-то время отвлек меня от мыслей о той версии меня, которая покончила с собой. А что, если мы с Лиззи так подружились, именно потому что разделяли страсть к убийству? Возможно, мы направили свою общую страсть в разные стороны, но она все равно присутствовала, этот гребаный фундамент нашей взаимной любви. Затем убийства обострили все до предела. Каждая новая смерть подводила Лиззи все ближе к какому-то хищническому экстазу. Однако меня они погружали все глубже туда, куда меня хотел отправить отец, туда, где решением всех проблем была голая, саморазрушительная ярость. И все-таки мои страдания ослабли, после того как мы с Тесс поговорили о том, что отец сделал со мной, когда я была младше. Эта мысль мгновенно отрезвила меня. Как Лиззи узнала об этом? Неужели моя другая версия выдала Лиззи эту тайну? – Откуда ты узнала про то, что произошло у меня с отцом? По твоим словам, ты знала о том, что он сделал в ту ночь. – Бет, твой отец психически болен. Он сотворил с тобой миллион ужасных мерзостей. Я всегда это знала. – Лиззи нежно прикоснулась к моему плечу, и мои глаза заполнились обжигающими слезами. – Да, я была дерьмовой подругой, но только не в этом отношении. Я тебя очень любила. Я понимала, что ты не хочешь об этом говорить, но я чувствовала, как тебе… плохо. – Значит… тебе известно о том, что тогда произошло? – Что именно? Ты про тот раз, когда отец заставил тебя дважды принять душ перед ужином, поскольку посчитал, что ты слишком потная, чтобы находиться в доме? Или тот раз, когда он взбесился, потому что мы обе были в обуви? Тот раз, когда он запретил тебе на три месяца выходить из дома, потому что ты получила «А-» по машинописи? Все те разы, когда он, отводя нас в кино, делал вид, будто ты не его дочь? – Нет. – Мне сдавило грудь. – Я имею в виду другое. – Ну хорошо. Этого я, наверное, не знаю. – Ты думаешь, что действительно навсегда изменила линию времени? А что, если я наложу на себя руки в следующем году? – Мне стало страшно так, как не бывало никогда прежде. К этому примешивались смущение и меланхолия, и еще какое-то чувство, которое я не могла назвать. Тесс долго молчала. – Да, ты правда можешь так поступить. Я всегда считала, что, если бы ты не видела все эти убийства… – Я их видела. – Нет. Ты видела лишь некоторые из них. Ты не видела самых жутких. Все мое тело задрожало от нереальности происходящего. – Знаешь, напрасно ты мне солгала. Ты могла сразу сказать, кто ты такая, и я бы тебе поверила. Ну почему ты всегда лжешь? – Это не… Я не лгу. Нет. Мне пришлось сказать, что я – это ты, чтобы ты поверила в то, что останешься в живых. Я хотела, чтобы у тебя даже не возникало мыслей о самоубийстве. Хотела дать тебе надежду. – Тебе всегда казалось, что лгать проще, чем говорить правду. – Нет! – Ну вот, ты опять лжешь. Я посмотрела на профиль Тесс, освещенный беспорядочно мелькающими огнями автострады, усилием воли призывая ее сказать что-нибудь еще. Но она этого не сделала. В этом она определенно стала другой. Лиззи спорила бы со мной несколько недель, утверждая, что она ни в чем не виновата, что она всегда говорила правду и никогда не солжет мне. Но Тесс знала, когда следует смолчать. Глава 25 Тесс Ракму, Набатейское царство (13 год до н. э.)… Ракму, владения Османской империи (1893 год н. э.) Все мои попытки забыть о Бет провалились. После того как в 13 году до н. э. все легли спать, я за полночь украдкой покинула постоялый двор и подкупила «стукачей», чтобы отправиться в будущее. Поскольку Машина находилась прямо здесь, в Ракму, я рассчитывала воспользоваться авиасообщением и провернуть ход из «Геологов»: я спасу Бет в ту ночь, когда она решит покончить с собой, и успею вернуться в Набатейское царство к жертвоприношению Софы. Быть может, для меня это будет последним шансом отправиться вверх по течению в 1993 год из эпохи с довольно неряшливым ведением архивов. Проблемы возникнут с возвращением назад, но я надеялась, что мне удастся как-нибудь договориться. Техники девятнадцатого столетия уже хорошо меня знали. Я внутренне приготовилась к неудаче или к чему-то более неопределенному, но никак не ожидала такого яростного противостояния с Бет. Когда я выскользнула из «червоточины» в пещере в набатейском Ракму, было такое ощущение, будто меня исторгнул в рвоте древний океан. Солоноватый запах был просто отвратительным, а в промокших волосах у меня застряли хрустящие обломки граптолитов. Из всего этого следовало, что меня опять протащили сквозь ордовикский период – крошечные живые организмы, заключенные в хитиновые трубки из своих собственных выделений, граптолиты были широко распространены в океанах палеозойской эры. – С возвращением! Это был один из тех рабов, которых я подкупила, чтобы отправиться в будущее, здоровенный негр с зычным голосом, владеющий греческим языком. В путешествии я провела целую неделю, однако здесь прошло всего несколько минут. Поднеся руку к лицу, я поняла, что катастрофическая головная боль, мучившая меня в 1993 году, почти прошла. Это явилось таким облегчением, что я едва не расплакалась снова. Хотя в моей памяти было полно пробелов, я могла двигаться, не морщась от боли. Покинув круг, я вышла в полумрак атриума, гадая, удастся ли мне когда-либо примирить между собой две истории, боровшиеся за то, чтобы занять господствующее место у меня в рассудке. Бет умерла. Бет жива. Я наконец изменила свое прошлое. Оказавшись на улице, я обвела взглядом закрытые ставнями витрины лавок, пытаясь понять, кто я такая. Я точно знала, что делаю, вплоть до того мгновения, когда обняла Бет и в меня хлынули чужие воспоминания. Это было все равно что вспомнить красочный сон, но только на самом деле речь шла об альтернативной версии моей собственной жизни. Не совсем альтернативной, ведь я по-прежнему находилась здесь, по-прежнему выполняла то же самое задание «Дочерей». Я была путешественницей, преподающей в Калифорнийском университете. Однако налицо было острое ощущение эмоционального сбоя. Особенно когда я пыталась вспомнить первые годы учебы в университете, когда Бет была там и в то же время ее не было. Или, скорее, ее не было в двух различных смыслах, и новый оказался гораздо более болезненным, чем был прежний. Как спасение Бет могло причинять более сильную боль, чем ее гибель?