– Ну, отчасти это его вина. – Пожалуй. Но я ведь его почти не знаю. И в любом случае я понятия не имею, что он сможет сделать. Он ведь не волшебник, умеющий делать аборты. – Я снова заплакала. – Он просто… безмозглый идиот. – Он определенно идиот, – покачала головой Лиззи и сказала что-то невероятно странное: – Нам нужно поговорить с моей матерью. Я выросла вместе с Лиззи, но всегда считала, что с ее матерью нельзя обсуждать ничего более серьезного, чем то, что мы хотим на десерт. Она относилась к тем либеральным родителям, которые просит называть ее Дженни, а не миссис Берман. По работе ей приходилось много разъезжать, и этим, в общем-то, ограничивалось то, что мне о ней было известно. Спустившись вниз, мы застали ее читающей, и она показалась мне старше, чем когда я в последний раз видела ее пару недель назад. Возможно, она очень устала. – Мам, нам нужно поговорить с тобой кое о чем интимном. Лиззина мать подняла взгляд, и легкая улыбка у нее на лице погасла, сменившись озабоченностью. – В чем дело? Мы сели за стол напротив нее, и я беспомощно посмотрела на Лиззи. Я понятия не имела, что говорить. – Бет опасается, что она беременна. Чувствуя, как у меня загорелись щеки, я уставилась на свои руки. Я не могла поверить, что Лиззи говорит это вслух так, будто речь идет о каких-то пустяках. Но ее мать, Дженни, осталась совершенно невозмутимой. Она накрыла мою руку своей, утешая меня. – Так, дайте-ка подумать. Бет, ты уверена? Ты сделала тест на беременность? Я покачала головой, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы. Через два часа после похода в аптеку предположение получило официальное подтверждение. Синяя полоска означала, что я определенно беременна. Моя мать ушла бы в штопор, выкрикивая обвинения, но Дженни лишь сочувственно потрепала меня по руке. – Я сказала Лиззи, что она может обращаться ко мне, если случится что-то подобное, потому что у меня есть знакомый врач, который может помочь. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я уставилась на нее, разрываясь между надеждой и паникой. – Вы имеете в виду аборт?.. Какой врач может это сделать? – Я познакомилась с ним через одного друга, когда мне понадобилась помощь. – Дженни и Лиззи переглянулись, и на мгновение я увидела на их лицах общие черты. – Он обычный семейный врач, немного подрабатывающий на стороне. Все это делается у него в кабинете после официальных часов приема. Лиззи взяла меня за другую руку. – Ты хочешь, чтобы мы тебе помогли? Я вспомнила все те случаи, когда мой отец говорил мне, что я поступаю неправильно. Вспомнила, как он по собственной прихоти выворачивал наизнанку правила, изобретая для меня все новые способы не повиноваться ему. Но затем я рассеянно подумала, что сейчас мы находимся не в доме моего отца. – Да, я хочу сделать аборт. – Значит, я сейчас же позвоню этому врачу. Чем скорее ты это сделаешь, тем проще все будет. – Дженни направилась к телефону. Впервые до меня дошло, что Лиззи не родилась умеющей принимать решения – она научилась этому у своей матери. Глава 9 Тесс Чикаго, штат Иллинойс (1893 год н. э.) Утром (на следующий день после того, как я раскрылась Асиль и Софе в том, что я путешественница) я, борясь с головной болью от похмелья, пробралась мимо телег со страусами и монументальных элементов колеса обозрения и наконец попала в «Алжирский театр». Когда я вошла, Сол обращался к труппе, а Асиль переводила его слова на арабский. День открытия был уже не за горами, и Сол договорился устроить сегодня днем предварительный показ в местном пресс-клубе. Артистам предстояло станцевать несколько номеров, главным из которых должна была стать принцесса Асинафа в исполнении Асиль. – Что? Сегодня днем? – яростно набросилась она на Сола. Танцовщицы заулыбались. Столкновения Асиль с Солом неизменно получались очень увлекательными. К чести Сола, он виновато пожал плечами. – Это было единственное время, какое нам могли выделить. Но будет много журналистов! Мы получим массу отзывов в прессе. Так нам не осталось ничего другого, кроме как постараться выжать максимум из имеющегося. – Салина, Амина и Берта, вы идете со мной! – оживленно взялась за дело Асиль. – Мы что-нибудь придумаем. Тесс, к тебе это тоже относится. Все костюмы должны выглядеть идеально. Я прошла следом за ней в гримерку и яростно принялась за шитье. Тем временем Асиль вкратце рассказала девушкам, что им предстоит делать. Каждая танцовщица исполнит свой номер, а остальные будут находиться на сцене, и, разумеется, выступление принцессы Асинафы станет кульминацией. – Не забудьте захватить платок, чтобы в какой-то момент сорвать его с лица, – напутствовала девушек Асиль. – Белые джентльмены это просто обожают. – Платок? – с сомнением промолвила Салина. – Разве он подходит к моему танцу? – Уверена, ты что-нибудь придумаешь. Пожав плечами, Салина повернулась ко мне: – У тебя есть платок? – Я сделаю его тебе прямо сейчас. – Я оглянулась на Асиль. – Ты хочешь, чтобы платок закрывал только нос и рот или все лицо? – Носа и рта будет достаточно. – А на голове у меня ничего не будет? – вскинула руки Салина. – Кто закрывает нос и рот, не покрыв волосы? – Слушай, я все понимаю, – закатила глаза Асиль, – но поверь мне, зрители сожрут это с потрохами. Сол привез нас в пресс-клуб на экипаже. Там нас уже ждала Софа, расхаживающая взад и вперед перед входом. Она буквально кипела. – Меня не впустили, несмотря на то что у меня есть журналистское удостоверение! – Идем с нами, я тебя проведу, – поманила Софу пальцем Асиль, приглашая следовать за собой. Когда мы подошли к входной двери, швейцар нахмурился: – Это мужской клуб. Ей туда нельзя. – Я пресса, сэр. А это пресс-клуб! – Бледные щеки Софы стали пунцовыми, прическа начинала рассыпаться. – Она с нами, – шагнула вперед Асиль. – Все пришли сюда исключительно ради того, чтобы посмотреть на нас. С этими словами она сбросила с плеч темное шерстяное пальто, открывая костюм для danse du ventre[31], с его буквально прозрачной рубашкой и нитями бус, сверкающими на щедрых изгибах ее тела. – Что… Что… Так вы – принцесса Асинафа? – Совершенно верно. И мы идем в клуб на пресс-конференцию. Швейцар разинул рот. Мне захотелось узнать, отчего он так уставился на Асиль. Она была красивой, но не по меркам той эпохи: своей бронзовой кожей и внушительной талией Асиль никак не соответствовала идеалам Золотого века. Швейцар содрогнулся. От морального негодования? Пришел в ужас при мысли об ожившей французской открытке? Как бы там ни было, Асиль заставила беднягу заглянуть дальше иллюзии, порожденной его вожделением. Она буквально излучала властность. Несмотря на все свидетельства обратного, Асиль принимала как должное то, что мужчины беспрекословно выполняют сказанное ею. И это сработало. Столкнувшись с непоколебимой уверенностью Асиль, швейцар отступил. – О, сэр, огромное спасибо! – Асиль сделала реверанс, придавший ей еще больше царственного величия. – Я очень надеюсь, что вы заглянете к нам в «Мидуэй». Софа проскочила вместе с нами; скандал по поводу ее полномочий был начисто забыт. Место для выступления оказалось далеко не идеальным. Кое-кто из журналистов помоложе расчистил место вдоль одной стены в курилке, расставив кресла и массивные столы в грубом подражании интерьеру кабаре. Гримерки нам не выделили, поэтому танцовщицы собрались у дивана в углу, чтобы снять верхнюю одежду и закрыть лица платками. У всех поверх длинных юбок были пояса, расшитые бусами и кисточками, затянутые под бугорками мышц живота. Коротенькие курточки по сути дела представляли собой лифчики, которые я как могла украсила золотым шитьем и монетками. Хотя общий эффект несколько уменьшали целомудренные кофточки, прикрывавшие шеи и плечи по локоть, в целом наряды были достаточно откровенные, чтобы попасть на первые полосы газет. Именно ради этого мы сюда пришли. Сол произнес краткое вступление, объяснив собравшимся, что он как директор «Мидуэя» без ложной скромности уверен в том, что танцовщицы «Алжирского театра» покажут такое выразительное и потрясающее представление, какого еще не видел никто. Он сказал, что эти танцы, родившиеся у берберов Магриба, откроют американцам очарование культур других народов. Сол говорил, а Софа стенографировала его слова, одобрительно кивнув, когда он представил каждую танцовщицу по имени. Она устроилась рядом с пожилым мужчиной с огромными хомячьими щеками, то и дело поглядывавшим на нее так, словно она была редиской, которая неожиданно ожила, ко всеобщему раздражению. Напоследок, еще раз поправив юбки Амине, я отступила дальше в угол, откуда могла наблюдать за реакцией присутствующих на представление. Первой выступала Берта. Она изящно прошла в середину помещения, буквально ступая на цыпочках в совершенно неподходящих тапочках в западном стиле. Порхая словно бабочка, размахивая платками, она изобразила женщину, которая одевается и прихорашивается, готовясь принять своего возлюбленного. Затем настал черед Амины и Салины, исполнивших сокращенный вариант танца живота, в завершение которого они с комичным энтузиазмом сорвали с лиц платки. В традиционном танце этого момента нет, однако Асиль оказалась совершенно права: когда женщины открыли свои круглые щеки и накрашенные губы, кое-кто из мужчин ахнул вслух, после чего все дружно принялись строчить в блокнотах. Тем временем Асиль что-то возбужденно шептала Солу, указывая на запыленный рояль в углу. Я сразу же поняла, к чему она клонит. Требовалась музыка. Отчаянно. – Выступление, которого вы особенно ждете… Принцесса Асинафа… Номер будет сопровождаться музыкой. В голосе Сола прозвучала неуверенность, однако журналисты тотчас же раздвинули стулья, освобождая ему проход к инструменту. Асиль подала руками знак, Сол посидел задумчиво, затем стал исполнять простенькую мелодию. Я сошла с ума или он действительно исполнял песню рэперши Кеши? Качая головой в такт мелодии, я попыталась вспомнить слова «Разденься», однако они смешались у меня в голове со словами непристойной песенки, которую мы распевали в детстве: «Дверь заприте на засов – ходят тетки без трусов!» Я не могла поверить собственным ушам. Неужели Сол Блум сочинил песню, которая переживет поколения и станет синонимом стриптиза и подражания восточным напевам? Я задумалась. Скорее всего, он исполнял вариацию на тему, написанную каким-то неизвестным тапером. И тем не менее Сол переносил ее в новый контекст. И я присутствовала при рождении мема. Это было как раз то, что можно опубликовать в журнале «Естествознание». Однако как только Асиль вышла в середину комнаты, все мои мысли о научном признании бесследно улетучились. Она постояла совершенно неподвижно, опустив голову, затем медленно подняла руки, ударяя надетыми на пальцы кастаньетами. Когда Асиль подняла свое открытое лицо (у принцессы Асинафы никакого платка не было), ее плечи начали двигаться в такт музыке. Она вздрагивала и замирала, вздрагивала и замирала, блестящие кисточки на ее юбке мелькали, словно рыбки в залитой солнцем воде. Перестав писать, Софа смотрела на подругу с нескрываемым восхищением, приоткрыв рот. Такое же выражение было на лицах у многих мужчин. Ну а когда Асиль начала делать волнообразные движения бедрами, позвякивая ожерельями, она полностью завладела аудиторией. Ее тело пульсировало подобно артерии. Асиль практически не передвигала ногами, в то же время воплощая своим телом такое гибкое и неистовое движение, какого не смогла бы добиться своими фуэте балерина. Вместе с крещендо музыки нарастала амплитуда волн ее мышц, превращающих талию в непрерывно дрожащие слои ткани. В этом было что-то сексуальное, но не в том шаловливом, пикантно-ироничном стиле, какой эти мужчины могли видеть в низкопробном стриптизе. Сейчас перед ними было тело, которое оказало бы им сопротивление, если бы они дерзнули к нему приблизиться. Асиль раскачивалась и изгибалась, демонстрируя свою силу. Вдруг в дальней части комнаты раздался громкий стук, за которым последовали звуки борьбы. Три человека вскочили, опрокинув стулья, а остальные пытались их удержать. Когда Асиль сделала заключительный удар кастаньетами, один из смутьянов забрался наконец на стол и начал возбужденно кричать: – Это зло! Сатанинская грязь! На самом деле эти четыре шлюхи – настоящие дикие звери! Прогоните их назад в варварскую страну, породившую их! Затем рядом с ним на стол запрыгнул его приятель, и у меня едва не разорвалось сердце. Это был тот козел с концерта «Черной Образины», последователь Комстока, но теперь уже постаревший, с тронутой сединой окладистой бородой, скрывающей лицо. – Вы честные, порядочные люди! Разве вы хотите, чтобы эта гнусная низость отравляла умы и тела невинных, решивших заглянуть в «Мидуэй»?