— Молодой человек, в одежде у нас нельзя! — крикнула администратор и рванула за гостем. Ловко догнав, преградила дорогу и повторила: — Молодой человек, в верхней одежде в зал нельзя. — Кто молодой человек? — незнакомец сбросил, наконец, капюшон, открыв девичье лицо. По плечам рассыпались серебристые змеи дредов с подвешенными к ним пиратскими монистами и этническими бусинами. Незнакомка смотрела с издёвкой, наслаждаясь тем, как вытянулось лицо администратора, как округлились глаза и часто-часто заморгали. А рот приоткрылся, собираясь что-то сказать, но слова потерялись где-то на пути мозг-язык. Девушка-администратор обмякла и шумно сглотнула: — Простите, пожалуйста, но вам лучше воспользоваться гардеробом для гостей, — промямлила она. Незнакомка, на вид едва восемнадцать, от силы — девятнадцать, невысокая, худенькая, темно-синие глаза смотрели с вызовом, на губах играла тонкая усмешка. — Опять осечка. Я и не гость, — губы синеглазой растянулись в широкой улыбке, совершенно не тронув ледяной синевы глаз. Она кивнула музыканту — высокому харизматичному мулату с густым ёжиком на одной половине головы и каскадом брейдов — на другой. — Я вот с ним… Здорово, Скат. Мулат кивнул, не прекращая играть. Мелодия из известного блокбастера в его исполнении едва сохранила главную музыкальную тему и угадывалась с трудом. — Опаздываешь, — коротко бросил он. Синеглазая скинула куртку с плеч, сунула её в угол, за колонку. — Что поем? — Давай «Калипсо», — мулат прищурился. Синеглазая кивнула и подошла к стойке микрофона. Взрыв — звук обрушился на гостей паба, заставил прекратить беседы и повернуться к сцене. Ритм изменился, став сумрачно-тревожным. Синеглазая прикрыла глаза, впитывая в себя эти звуки. — В потоках чёрных, Под сердцем тьмы, Где ангел ждёт… В лучах мечты, — её голос то сливался с глубоким и гулким басом, то вырывался легкокрылой птицей ввысь, нежный и звонкий, глубокий и порывистый. Поразительный эффект: каждому, присутствовавшему в зале, казалось, что эта хрупкая девушка поёт для него. — Исчезнет небо, Пройдут дожди, Но ты не скажешь мне «прощай»… С верхнего этажа спустился немолодой мужчина, занял свободный столик у выхода из зала. Подозвал официантку. Та, быстро приняв заказ, принесла ему два высоких стакана и бутылочку питьевой воды без газа. Мужчина скрестил руки на груди и откинулся на спинку высокого кресла. Его взгляд был обращён на тонкую фигурку в лучах софитов. Губы плотно сжались, по лицу пробежала тень, осев в уголках серых глаз. — И мы пойдём на небеса, Оставив на других, Мечты, дела, любовь, Надежду выжить, — повторял голос певицы, переходя в грудной регистр. Она пела так, словно это было последнее выступление в жизни. Последний раз перед тем, как уйти на небеса. Песня оборвалась, выбросив слушателей в вязкую тишину. Синеглазая, словно очнувшись, отошла от микрофона. Этого движения оказалось достаточно, чтобы зал взорвался аплодисментами. Девушка смущённо поклонилась, и тут же, заметив в углу пожилого мужчину, будто окаменела. Глаза потемнели, уголки губ тревожно опустились. — Ты в норме? — Скат подошёл сбоку, чуть приобнял за плечи, отгораживая от зрителей — её замешательство он воспринял по-своему. Девушка торопливо кивнула, выныривая из-под его руки и направляясь в зал, к неприветливому мужчине, продолжавшему сидеть, скрестив на груди руки. Она прошла через зал под любопытными взглядами гостей, замерла в полуметре от столика сердитого мужчины. Синие глаза стали неприветливо черными, губы сомкнулись в напряжённую линию. — Не ожидала тебя здесь увидеть. Мужчина оглядел её с ног до головы, зацепившись взглядом за дреды, рассыпанные змеями по плечам, презрительно скривился: — Признаться, я был ещё больше удивлён. Не каждый отец готов увидеть свою дочь в качестве певички в кабаке. — Да, не повезло тебе, — вздохнула девушка, усаживаясь на свободное кресло напротив. — Сам-то что по кабакам шляешься? Отец сверкнул глазами: — Анна! — его голос сорвался на возмущенный крик, заставив оглянуться парочку за соседним столиком. Отец взял себя в руки, прошипел: — Не смей говорить со мной в таком тоне! Девушка равнодушно пожала плечами, пододвинула к себе бутылочку с питьевой водой, откупорила крышку и плеснула в ближайший стакан. Поднеся его к губам, остановилась, посмотрела выразительно на мужчину: — Можно? — и, не дожидаясь разрешения, выпила залпом. — Так зачем ты здесь? Она облокотилась на тёмную, искусственно состаренную столешницу, рубашка сползла с худого плеча, оголив женственный изгиб. Отец прищурился, не в силах оторвать взгляд от странного объекта сбоку на шее: тонколапый паук с жирным брюшком. Хищные хелицеры расставлены, коготки почти впились в тонкую беззащитную кожу, ходильные ножки агрессивно согнуты, капля света играет на гладкой поверхности чёрного экзоскелета. Мужчина помрачнел и нервно сглотнул: — Что это? Девушка спрятала улыбку, автоматически поправила ворот рубашки: — Три дэ тату. Черная вдова. Прикольно, да? — Она, кажется, начинала успокаиваться. Отец прикрыл глаза, вздохнул. — Как давно ты занимаешься этим непотребством? Девушка изогнула бровь: — Что именно ты называешь модным словом «непотребство»? Татушку, дреды или экстрим-вокал? Отец дёрнул плечом, словно затвором автомата: — Ты прекрасно понимаешь, о чём я, не строй из себя идиотку! — парочка за соседним столиком опять оглянулась. — Как давно ты поешь в кабаках? Девушка тяжело посмотрела, в глазах плескалось чернильно-чёрное небо. — Вообще тебе повезло, это был мой дебют в этой ипостаси, — прошептала девушка, руки крепче сжали прозрачные бока высокого стакана. — Но, судя по сегодняшнему успеху, на уик-энды нас точно будут приглашать. Она испытующе разглядывала отца. Отметила про себя, как тот постарел — худоба ему не шла, на губах вертелся злой комментарий о том, что молодая жена плохо кормит. Анна сдержалась. Напомнила себе, что обещала матери не обострять. Он перестал жить с ними, когда Анне было семь. Она до сих пор помнит тот вечер, когда проснулась от нависшего над ней тревожного ожидания чего-то страшного и непоправимого. В кухне горел свет. Она встала, прошлёпала босыми ногами по коридору. Тогда она в первый и единственный раз в своей жизни увидела, как ругаются родители. Остервенело. Бесшумно. И оттого ещё более страшно. Отец, хищно нависнув над мамой, что-то шептал ей, выплёвывая слова, словно яд. Мама прятала лицо, закрывалась ладонями, а плечи вздрагивали от каждой брошенной отцом фразы. Эта сцена навсегда поставила её на сторону, противоположную отцу. Не разбираясь в причинах, не вслушиваясь в объяснения, не обращая внимания на доводы, она неистово отстаивала любую точку зрения, лишь бы не отцовскую. И однажды он просто собрал вещи и уехал. Официально — на раскопки, он тогда впервые получил грант на полевые исследования на Чёрном море. Из той экспедиции к ним он так и не вернулся. Мама повесила новые занавески и продала супружескую кровать. Отец иногда мелькал на горизонте, вроде даже перечислял какие-то деньги — Анна никогда не спрашивала, а мама никогда не рассказывала подробности. Года через три он женился повторно. Кажется, банально на своей студентке. Потом снова развёлся и женился ещё раз — Анна уже не вникала в подробности. Словно сводки с чужого фронта. За почти тринадцать лет можно было бы привыкнуть. Но не получалось. При каждой встрече в груди поднималась обида, а в воспоминании вставала та безобразная сцена в кухне и его горящие неприязнью глаза. — Я не хочу, чтобы ты тут пела, — отрезал отец, вырывая девушку из воспоминаний. Та удивлённо хмыкнула: — Мне кажется, право вмешиваться в мою жизнь ты потерял много лет назад. К тому же, я совершеннолетняя, — Анна понимала, как это предсказуемо звучит, нахмурилась. — Слушай, а чем тебе это не нравится? Я зарабатываю деньги, на свою учёбу, между прочим. Разве это плохо? — У тебя, насколько я знаю, бюджетное место, — сверлил её взглядом отец, то и дело отвлекаясь на татуировку паука на шее дочери. Она покачала головой: — Я музыкант. Мне нужно оборудование, микрофон, микшер профессиональный, опять же, в Щепке дают только академ вокал, мне нужен экстрим. Все эти техники… Оплачивать уроки нужно, мастер-классы, и это все недёшево стоит. Ни у тебя, ни у матери я ничего не прошу. Чем тебя это не устраивает? Отец бросил презрительный взгляд на Ската: — Мне не нравится эта компания. «Секс, наркотики, рок-н-ролл»… Что тебя, дочь археолога с мировым именем, может связывать с этим пьющим сбродом? Я не понимаю, откуда в тебе это… как к тебе это прилипло? Анна почувствовала: ещё мгновение, и он начнёт так же изрыгать ругательства на её голову, как тогда, в кухне. Девушка глянула исподлобья. — Угу, только этот археолог с мировым именем так-то не сильно заботился о воспитании дочери. Как свалил тринадцать лет назад, так и воспитание закончилось. И кстати, «пьющий сброд» — это Скат, что ли? — она невесело усмехнулась. — Он, знаешь ли, правоверный, если что… — Отец замер, девушка закатила глаза, пояснила: — он верующий, понимаешь? Им что алкоголь, что любая дурь — харам, нельзя. Скат не курит даже… Отец недоверчиво покосился на мулата. — Я готов дать тебе требуемую сумму, но чтобы ты больше здесь не появлялась… Девушка равнодушно покачала головой: — Спасибо, но нет. Timeo Danaos et dona ferentes. Страшно даже подумать, что ты потребуешь взамен. — Отец хотел что-то сказать, Анна заранее прервала: — Мне правда не интересно. И ничего от тебя не надо. Тебе есть, на кого потратить свои деньги, верно? Высказала и тут же пожалела, что не сдержалась, ведь обещала же. Но слово не воробей, отец уже поджал губы, смотрел уничтожающе. Анна встала: — Спасибо, что послушал мою песню, не сбежал. Ты, кстати, так и не сказал, понравилось ли тебе… Не дожидаясь ответа, махнула на прощание рукой и стремительно направилась к сцене. Скат дал серию битов, предваряя её следующее выступление: — «Лола», — скомандовала Анна, мулат кивнул и свёл ритм на «нет», сделав паузу. — Снова улыбнусь — пойми: лишь завтра очнусь от беды. Не утешай меня, не лги мне. Привет, знаешь, мне не стать уж прежней. Не плачь. Она пела на этот раз для него — старика с суровым непримиримым взглядом, назвавшим её жизнь, единственно важное в ней, непотребством. Пела, словно стараясь смыть, как грязь, приклеенный ярлык. Тёмная фигура поднялась из-за столика у стены. Отец, не оглядываясь, вышел из зала. Вроде недавно это было, а будто бы в прошлой жизни.