— Это тяжелое психическое расстройство, потеря самоидентификации. Человек перестает воспринимать себя как самостоятельную личность, испытывает постоянный страх, в его подсознании могут поселиться несколько человек. Он перестает контролировать себя и свои эмоции. — Это все происходит с Анной?! — сердце колотилось в груди, тревога, смешанная с неверием, пульсировала в висках. — Господи, как? Как такое могло произойти со здоровой девочкой?! — Чаще всего причины кроются в детстве. Собственно, ради этого я вам и позвонил: Олег Иванович, ввиду особенностей ситуации в семье, оказался не в состоянии мне помочь. Обычно, родители в курсе психотравмирующих ситуаций, которые случаются с детьми. — Ничего такого не могу сказать, — растерянно пробормотала Надежда. — Это, вероятнее всего, событие, которое могло проявиться в виде длительной депрессии, болезни, в виде психосоматических расстройств… Серьезные конфликты, агрессия или насилие… — Нет! — оборвала его Надежда. — Ничего такого не было. Да, Аня очень переживала наш развод, замкнулась тогда, стала хуже учиться. Тогда же увлеклась музыкой. И это ее как-то вытянуло. Андрис осторожно уточнил: — То есть музыка для нее, как вторая жизнь, я правильно понимаю? Надежда нахмурилась. Она не совсем понимала формулировку. Вкрадчивый голос психиатра подкупал, подталкивал на откровенность, но не причинит ли она вред своему ребенку? Андрис, выдержав небольшую паузу, продолжил: — Из-за чего вы разошлись с супругом? — Какое это имеет отношение?.. — Ваша дочь была свидетелем конфликтов между вами и Олегом Ивановичем? Факты рукоприкладства? Оскорбление? Насилие? — Нет-нет… — Были факты проявления насилия в отношении Анны? — Андрис сыпал вопросами, прорывая хрупкую оборону женщины, докапываясь до сути. Словно волк на охоте, он чувствовал, как трепетно вздымается ее грудь, слышал ее сбившееся дыхание, ее сомнение, смущение вторжением в личное, интимное пространство. Кожей чувствовал смятение собеседницы и удивление: — Ваш муж бил дочь? — Да нет же… — Было ли сексуальное насилие в отношении нее? — Да вы с ума сошли! Из-за меня мы расстались. Из-за меня! — выкрикнула Надежда. Дверь кабинета приоткрылась, показалось испуганное лицо секретарши. Надежда Ивановна махнула ей рукой, жестом велев закрыть дверь с другой стороны. — Я встретила другого человека и попросила у мужа развод. Не было ни скандалов, ни драк, ни унижения. Олег собрал свои вещи и уехал в экспедицию на все лето, а потом снял жилье и к нам больше не вернулся. Аня была смущена, не понимала, в чем дело. Я ей объяснила, что папа немного поживет один. Все. — Как она восприняла вашего нового спутника? — кажется, у этого человека нет ни капли сочувствия и сострадания. Он по телефону препарировал ее душу, словно она — не живой человек, а тряпичная кукла. Надежда всхлипнула: — Никак. Я его так и не представила ей. Не сложилось. — Олег Иванович все равно не вернулся в семью? — Нет. Он не смог меня простить. — Больше всего на свете она хотела, чтобы этот разговор прекратился. Она не сказала главного: не она сказала Олегу о своей новой любви, а он увидел все сам. Пошло, гадко и нелепо. Она обманула его. И уже тринадцать лет пыталась забыть то выражение презрения и гадливости, которое застыло на его лице. — Хорошо. Но у меня сложилось впечатление, что Анна винит в вашем разводе отца. Почему? Надежда задумчиво пожала плечами, спохватившись, ответила: — Мне сложно сказать, откуда у нее такая уверенность. Я ее в этом не убеждала. Мы вообще не обсуждали причины нашего с Олегом развода, — женщина чувствовала огромную усталость. — Анютка как-то спросила, почему папа тогда перестал с нами жить. Я ответила, что мы просто перестали понимать друг друга и что ее вины в этом точно нет. Мне казалось, что ее это устроило. Мужчина неопределенно хмыкнул, отозвался: — Вы выбрали одну из самых распространенных и травмирующих позиций — вы ушли от ответа. В такой ситуации ребенок винит себя. Надежда нахмурилась. — Я хочу забрать свою дочь домой. Здесь у нее все опять будет хорошо. — До очередного кризиса? Нет, этого делать нельзя, Надежда Ивановна, — проговорил Андрис успокаивающе. Бархатистый голос с мягким акцентом баюкал. — Нужно сделать обследование и найти причину сейчас, пока не сформировалась патология. Да, и простите мою бестолковость с фамилией, я должен был подумать о том, что у вас она сменилась за столько лет. После разговора со странным доктором Надежда Ивановна еще долго грела в ладони темный пластик смартфона, смотрела в окно. Несколько раз заглядывала секретарша и в нерешительности отступала в полумрак приемной. Надежда шумно выдохнула, активировала телефонную книгу и набрала номер. Три коротких сигнала, ответили сразу, будто ждали ее звонка. — Я ведь просила ее не трогать, — вместо приветствия проговорила она, задыхаясь. — Я не понимаю, это новая форма мести, Олег? Ты решил упечь нашу дочь в психушку? Молчание в трубке. — Надя, — он не звал ее так тринадцать лет. — Это был единственный шанс вернуть ее привязанность. Я не знаю, что происходит. Но если бы ты это видела, тебя бы это тоже напугало… — Ты издеваешься? После того, как ты решил поставить на ней клеймо сумасшедшей, она будет особенно привязана к тебе, — женщина встала, подошла к окну, рывком распахнула узкую створку. — Что происходит, ты мне можешь объяснить? Почему ты мне не позвонил сразу? Я бы приехала, ее забрала! — Я хотел сделать как лучше. Доктор Страуме… — Он мне звонил только что. — Я дал ему твой номер. Он утверждает, что Анну нельзя сейчас оставлять без медицинской помощи. Надежда замерла: в голосе бывшего супруга слышалось смятение и неуверенность. Это пугало, настораживало, и… неужели у него остались какие-то чувства? Не к ней — об этом не может быть и речи — к их общей дочери, жизнь и судьбу которой он отрезал от себя много лет назад. Вырвал и выбросил на обочину, как забракованную деталь. Она прислонилась спиной к оконному косяку, прикрыла глаза. — Страуме и мне это сказал, — тихо подтвердила. — Ты ему веришь? — Мне рекомендовали его. Я был даже рад, что он оказался рядом в ту минуту… — Она правда ведет себя так, как говорит Страуме? Бредит и заговаривается? Олег неслышно вздохнул: — Я не знаю, Надя. Он просит не приближаться к ней, чтобы не тревожить. Он считает, что это я спровоцировал ее кризис. Надежда невесело хмыкнула: — А оставшись одна, без поддержки близких и друзей, в лечебнице, она, по-вашему, не тревожится? Я приеду завтра. Она прервала разговор, голос Олега запутался в сотах мобильных операторов. Он сделал свой выбор много лет назад. У нее же никого, кроме дочери нет. И сидеть сложа руки она не собирается. 5 Анна появилась, замялась в дверях. Андрис Александрович приветливо встал навстречу: — А-а, спящая красавица! — он сделал приглашающий жест. — Проходи, разговор есть. Девушка сделала несмелый шаг к креслу. — Почему вы меня всегда называете «спящая красавица»? — она поежилась под его любопытным взглядом. Ещё ее тошнило после происшествия в саду, руки саднило от проступающих ран, сердце билось тревожно: она читала про какие-то мистические раны, которые появляются у святых людей, как напоминание о совершенной жертве. Стигматы, кажется. Но к ней-то это все какое отношение имеет? Она расправила рукава больничной рубашки, тщательнее прикрыв красноту на запястьях. — Потому что ты не помнишь, что с тобой происходило во время приступа, — Андрис лучезарно улыбнулся, устроился напротив, в широком кресле с массивными подлокотниками. — Если тебе это неприятно, то я не буду, — добавил примирительно. — Все равно, — Анна поймала его удивленный взгляд. Впрочем, психиатру хватило такта не уточнять. — Знаете, синдром, наблюдаемый у вас, для меня как специалиста, чрезвычайно интересен. Представьте, скрывающиеся в вашей головке личности не знают друг о друге, ваше погружение в них все-таки не полное. И вы можете как бы… подглядывать за скрытыми в вас сущностями. Он казался воодушевленным. Улыбался широко, рассказывая о заболевании, словно об опробованном новом рецепте картофельной запеканки. Анна слушала его мрачно и ловила себя на мысли, что собственное сумасшествие не воспринимает уже как нечто нереальное. Утвердительная форма, в которой Андрис говорил о ней и ее «глюках», прорастала в голове уверенностью в том, что ей нужна помощь. — Это как-то лечится? — Конечно! — Андрис скрестил руки на груди. — Есть проверенные, отличные методики. И должен признаться, я неплохо ими владею. Он подмигнул. Девушка мрачно повела плечом, спрятала холодные пальцы под воротник больничной рубашки, уткнула подбородок в складки цветной фланели. Она молчала. На побледневших щеках пролегли тревожные тени. Психиатр деловито продолжил: — Основное, что нас удерживает — это отсутствие информации о психотравмирующем событии, произошедшем у вас в прошлом. Событии, которое стало триггером, спусковым крючком именно в вашем случае, — Андрис выразительно посмотрел на девушку, чуть склонил голову к плечу и прошептал доверительно: — Не тревожьтесь, Анна. Я смогу вам помочь. Та тяжесть в ваших руках, что покоятся на подлокотниках, та приятная нега, которая растекается по вашему телу, — это возможность чуточку успокоиться. Ваши глаза открыты, вы видите перед собой журнальный столик, рассматриваете затейливый красный узор на ковре. Вы изредка моргаете, но не замечаете этого, как не замечаете свое дыхание. Ваше состояние естественно, понятно и комфортно. Анна медленно и рвано выдохнула, почувствовала тяжесть в руках. Веки безвольно прикрылись. Голос Андриса словно проходил через радужные фильтры, рассыпался фейерверком огней. И в то же время звучал приглушенно, будто записанный на диск. Ритмичная мелодия завораживающего голоса. «Какой размер? — автоматически мелькнуло в голове и отозвалось: — Четыре четверти, идеально».