— Давайте-ка, покажите, что там ближе к эпицентру. Наконец, он увидел его — странное судно, так напугавшее дочь. Небольшой двухмачтовый корабль длиной около тридцати метров: одна мачта, реи, вероятно, когда-то державшие косые латинские паруса. Вторая мачта, очевидно сорванная при крушении, лежала поперек палубы, раздавив высокие, с прорезями, борта. Судно находилось на небольшой глубине, всего восемьдесят четыре метра, немного в отдалении от других объектов, прекрасно сохранилось, будто прожорливый шашень даже не рискнул попробовать его на вкус. — Черт возьми, как он мог так сохраниться? За столько веков не тронута органика, даже видны строительные клейма бревен, смотрите. Видите? — прошептал рядом океанолог из команды «Малахита» — высокий бородач с кустистыми бровями и татуировкой дельфинчика за ухом. — Сказал бы, что это чудеса, только сам в них не верю. Скворцов верил в чудеса еще меньше океанолога. А затонувший, присыпанный белым илом и пылью корабль, походил на поверженного великана. Косые реи замерли в неподвижности: в этой темноте казалось, будто призрак распахнул объятия. — Интересно, — пробормотал Семен Ивченко, — судя по округлой форме корпуса и высоким бортам, еще одна редкая в этих водах находка — венецианский неф… В носовой и кормовой части двухъярусные надстройки, видите? Скворцов видел. И даже охотно верил. — А что в этом интересного? — уточнил представитель Минобороны, с опаской поглядывая на силуэт затонувшего корабля. — Такой вид судов в Черном море еще не попадался, — ученый схватил лист бумаги, наспех зарисовывая очертания и детали затонувшего корабля. — Они довольно неповоротливые для этих вод были, да и с их грузоподъемностью таскаться на север довольно нерентабельно. Неф, оказавшийся у берегов Горгиппии, должен был иметь вескую причину для путешествия. Чиновник распрямился, посмотрел на замершего за соседним монитором археолога. Его интересовал источник магнитной активности. Что это? Разлом, сформировавшийся под днищем корабля? Груз? С чем они имеют дело? — А сколько лет примерно этому суденышку? — поинтересовался он. Ученый пожал плечами: — Точно вот так навскидку не скажешь, но, учитывая, что изначально рулевое устройство имело вид боковых рулей, и только в XIII веке вёсла заменил навесной руль на ахтерштевне, то находку можно смело датировать старше XIII века. Может быть, одиннадцатый или двенадцатый век. Чиновник присвистнул: с такими находками археологи этот сектор еще долго будут обсмаковывать. Еще и Большое Начальство появится. Он вздохнул. 2 В это время в своем кабинете Андрис Александрович вежливо улыбался собеседнику. Телефонный разговор затягивался и уже успел его порядком утомить. — Уверяю вас, делается все необходимое, чтобы как можно быстрее выяснить все обстоятельства… Да, беседовал, — он беззвучно вздохнул. — Моя первостепенная задача сейчас — выяснить и купировать психотравмирующие обстоятельства. — Но ведь это можно сделать амбулаторно? — шелестел голос на том конце связи. Психиатр хищно прищурился, но голос остался таким же обволакивающе-притягательным: — Я не рекомендую вам сейчас забирать ее из пансионата, — он взял карандаш, задумчиво перевернул его остро отточенным грифелем вверх, бесшумно постучал по столу. — Не забывайте, что кризис произошел здесь, с вами. Насколько я понимаю, ваши отношения с дочерью далеки от идеала. Молчание в трубке, словно признание вины. Психиатр улыбнулся уголками тонких губ. — Вы намекаете?.. Вы хотите сказать, что… — Я ничего не хочу сказать, чтобы могло вас как-то задеть, — фразы звучали дежурно, но это был не тот случай, чтобы проявлять фантазию. Андрис действовал наверняка. — Я хочу лишь сказать, что смена обстановки, внезапный отъезд, тревога из-за возможного срыва конкурса — все это могло спровоцировать кризис. Кризис, заложенный в психике Анны много лет назад. Поэтому изъятие Анны из пансионата и помещение в психотравмирующую обстановку может не только спровоцировать повторный кризис, но и сформировать устойчивую реакцию организма на него. Чрезмерная активность может вызвать диссоциативную патологию. Придется применять более строгую изоляцию пациентки. Вы меня понимаете? — на всякий случай уточнил психиатр, не слыша даже дыхания в трубке. Шелест в динамиках, изменившийся голос профессора Скворцова. — Да, я понимаю. Вам виднее, конечно. — Конечно. У вашей дочери диссоциативное расстройство идентификации личности, вызванное длительным стрессом, вероятно. Напомню, нам это с вами еще предстоит выяснить. У нее личные проблемы были какие-то? Влюбленность? Долги? — Не знаю, мы не настолько близки, чтобы она делилась со мной этим. Финансовые долги могли быть — они готовились к шоу, покупали оборудование, в кредит, насколько мне это известно. Много работали на разных площадках, чтобы покрывать ежемесячные платежи, аренду студии, услуги всяких там… не знаю… Андрис кивнул, сделал пометку в блокноте. — Сколько лет вы не живете с прежней семьей? Скворцов недовольно буркнул: — Тринадцать лет. Доктор сделал очередную пометку в блокноте, задал следующий вопрос: — Какие отношения у нее с матерью? Доверительные? Еще большее замешательство: — Д-думаю, да. Впрочем, не знаю. — Вы можете оставить мне ее телефон? Я хотел бы связаться, переговорить с ней. Скворцов нахмурился, продиктовал номер, который рад был бы забыть все эти годы. Доктор Страуме записал цифры на той же странице блокнота, сделал двойное подчеркивание. — Олег Иванович, поймите. Речь идет о серьезном психическом расстройстве, при котором нарушаются высшие функции человеческой психики, отвечающие за его личностную самоидентификацию. Ваша дочь в определенный момент перестает идентифицировать себя, как себя, в ее подсознании «поселяется» другой человек. И мы еще не понимаем, насколько он безопасен, и безопасен ли. — Моя дочь действительно больна? — голос археолога дрожал. Андрис снисходительно улыбнулся, нарисовал в блокноте вензель «AS». — Мы держим ситуацию под контролем. Вашей дочери пока поставлен дифференциальный диагноз, требующий уточнения. Ей назначен ряд обследований, в том числе общие анализы крови и мочи, анализ на гормоны щитовидной железы, ферменты обмена, содержание наркотических и других веществ… — Она не наркоманка! — запротестовал археолог. — Я обязан провести эти исследования для того, чтобы успешно провести диагностику, — отрезал Андрис чуть более резко, чем хотелось и следовало. Добавил мягче: — Она пройдет ЭКГ, МРТ головного мозга, ЭЭГ, анализ ликвора, УЗИ внутренних органов. Также я уже договорился о консультации у невропатолога, хирурга, эндокринолога, — он снова перевернул карандаш, проверил указательным пальцем степень заточки, оставшись неудовлетворенным, отложил карандаш, взял из органайзера другой. Олег Иванович вздохнул. Судя по шелесту в трубке, переместился в комнате. — Почему это произошло? Почему это происходит? — спросил наконец. Психиатр пожал плечами. — Много факторов. Очевидно, сильный стресс в юном возрасте, возможно, связанный с вашим уходом из семьи. Тогда это объясняет в некоторой степени, почему триггером стала именно эта поездка. Голоса на неупотребляемом ныне языке — тоже, отчасти, говорит об этом. Вы ведь историк, археолог. Наверняка ребенком Анна что-то слышала от вас. Все это вместе было вытеснено в подсознание и находилось там до поры до времени, пока не выявилось сейчас, при тесном контакте с вами, в этом историческом антураже, — он неторопливо вертел в руках карандаш, поглядывая в окно: опять начиналась гроза. Вздохнул. — По этой причине я вам настоятельно не рекомендую забирать дочь к себе: это может вызвать осложнения. И в Москву ее тоже не стоит отправлять: заболевание опять уйдет в подсознание, спрячется. До нового триггера. Вы меня слышите? Психиатру на миг показалось, что Скворцов отключился. Но тот обреченно пробормотал: — Слышу, конечно. Хорошо, я последую вашему совету. Я могу увидеть свою дочь? Андрис задумался. Обвел карандашом вензель «AS». — Я бы попросил вас временно ограничить контакт с Анной. По крайней мере, пока я не свяжусь с ее матерью и не выясню возможность других психотравмирующих факторов, о которых вы, ввиду раздельного проживания с прежней семьей, не можете знать. Дайте мне несколько дней. Попрощавшись, он положил смартфон на стол, открыл историю болезни Анны Скворцовой, долго перечитывал записанное ранее. Сделал несколько пометок. Включив кофе-машину, с наслаждением втянул аромат кофе. Мелодично заиграл сотовый. Андрис, посмотрев на аватарку звонившего, помрачнел: крохотные морщинки-лучики в уголках глаз разгладились, губы презрительно скривились. — Да? — Андрис, — голос Карины дрожал. Кажется, она была пьяна: неровное дыхание, всхлипывания и смазанная дикция с нарочито выделенными звонкими согласными. — Прости меня. Я напрасно тебя подозреваю. Просто… Просто я тебя очень люблю. А ты от меня все дальше и дальше. И я не знаю, что делать. Мужчина молчал. — Мы стали совсем чужими. Я даже не про секс. Ты смотришь на меня как на постороннюю женщину. Андрис холодно отозвался: — Не выдумывай. Вечную любовь тебе никто не обещал. Так все живут. — И все заводят интрижки на стороне? — ядовито прошипела Карина. — Но так и знай: развод я тебе не дам! Я оставлю тебя без гроша!.. Андрис закатил глаза: — Я тебя не прошу о разводе, — прервал он жену. — Ложись спать, я сегодня поздно. Он будто бы даже увидел, как Карину передернуло от его слов, а в темных, как переспелые вишня, глазах проснулась фурия: — Опять будешь развлекаться со своей шлюхой? Урод! Она же больная, твоя пациентка! У тебя отберут лицензию! Ты… Он не дослушал — нажал на кнопку отбоя. Провел рукой по лицу, смывая усталость и гадкое ощущение. Прикрыл глаза. Карина умело надавила на самое больное его место — их общий бизнес. Клиника оформлена в их совместную собственность. Может, именно эта связанность, эти финансовые обязательства и убили их семью? Он набрал номер по внутреннему телефону: — Оксана Васильевна, напомните мне, пожалуйста, кто сегодня дежурит?