— Конечно. И еще. Мы были на такой глубине, когда уже видно, что наверху, над поверхностью — день. Солнечные лучи проникают и такими косыми канатами свисают, бликуют. А тут резко — будто ночь. — Ну, если наверху погода испортилась, это не мудрено, верно? — резонно отметил историк. — Не так быстро и не так контрастно. Я бывал на глубине десяти метров, когда изменялась облачность. Так что мне есть, с чем сравнивать. — Хорошо, допустим. Я не спорю. Что дальше? — Дальше мы увидели еще один корабль. Деревянный, около тридцати метров в длину, точно такой, как на дне. Только будто это не сам корабль, а тень его или фантом, призрак. И прямо над нашими головами. Все заклепки видно, руку протяни и дотронешься. — Дотронулись? — Не, очково было, я в выброску вцепился, как в родную, — Тимофей смущённо опустил глаза. — Ну, так вот. Фантомный корабль этот, судя по всему, терпел крушение: медленно кренился на правый борт, черпал воду и уходил на дно. Где-то на глубине трёх метров у него снесло днище, как горячим ножом по маслу. Только не горячим, а наоборот, ледяным. Потому то, что вырывалось из трюма, было льдом. Такие длинные пики, острые, как иголки ежа. А вместе с ним вырвалось наружу что-то белое. Борис Аркадьевич молчал. Задумчиво барабанил подушечками пальцев по клеёнке. Тимофей решил сказать главное: — Вы можете подумать, что я свихнулся, азотное отравление, галлюцинации и все такое. Но это видел мой напарник и девушка на поверхности, — Тим не решился сказать, что речь идёт о дочери руководителя экспедиции. — Али свидетель, он утверждает, что девушка будто помешалась в тот момент, когда подняли со дна посылку с браслетом, деревяшкой и посудиной для благовоний, как там её называют по-вашему? Пузатенькая такая, с узким горлышком. — Арибалл? — Наверное. Так Али говорит, что девушка, как браслет увидела, чуть за борт не вывалилась. Стала кричать про какое-то проклятье и нити рока, — Борис Аркадьевич молчал и слушал. Тим продолжал: — Ночью у нее произошел срыв. Археологи из лагеря болтают, будто она говорили на древнеславянском, которого не знает и знать не может, и шептала фразы из древнего заговора, — он вынул из кармана клочок бумаги, зачитал: — «Отоидешь от руки моея… яко не имать ти солгати». Историк прищурился. — Что с девушкой сейчас? — спросил с интересом. Тимофей смутился, осторожно подобрал обтекаемую формулировку. — Ее поместили под наблюдение. И для обследования. Но я уверен, что с ней все в порядке. Понимаете, с ума поодиночке сходят, а мы это с ней вдвоем видели: мы с ней говорили об этом. И наши видения полностью совпадают. Борис Аркадьевич налил себе воды, выпил залпом. — Что вы от меня, собственно, хотите услышать? — Я уверен, что фразы проклятия, поднятый со дна браслет или посудина для благовоний связаны с этими фантомами. И они вызвали у моей знакомой такую реакцию. Али сказал, что вы увлекаетесь местными сказаниями. Вам это все ни о чем не говорит? Историк посидел задумчиво, словно взвешивая мысли, вспоминая и укладывая по полочкам. — Говорит, — неожиданно признался он. — Только, боюсь, вы мне всё равно не поверите. Тимофей понял, что сейчас поверит во что угодно, даже в серых человечков на летательных тарелках — сердце подпрыгнуло, готовое вырваться из гортани, во рту пересохло, кровь стучала по барабанным перепонкам. — Поверю, — прошептал. — Ну, а коли так, то я вам кое-что покажу. Он встал и поманил молодого человека в дом. Женщина, дородная, в ярко-красном фартуке с удивлением посмотрела на гостя, недовольно кивнула: — Борь, ужин стынет, долго ты еще? Историк отмахнулся: — Кушайте, я потом. — Так остынет же! — Без разницы, — историк, втянув живот, ловко проскользнул мимо супруги. 6 После ужина Анна задержалась на веранде, то и дело поглядывая на недавнюю знакомую. Валерия неторопливо допила томатный сок, разрезала булочку с изюмом и, старательно намазав каждую половинку сливочным маслом, задумчиво съела. Аня демонстративно отвернулась, но, как только Лера встала из-за стола, выскользнула за ней в парк. Белый гравий шелестел под ногами, за кирпичным забором бормотал прилив. Девушка видела впереди узкую спину новой знакомой: очевидно, та направилась в ту же самую беседку, где они сегодня познакомились. Аня на мгновение отвлеклась — из соседнего корпуса доносились звуки разгорающегося скандала: визгливый женский голос уже начал прелюдию «я тебе отдала свои лучшие годы». На мгновение отвлеклась, и вот уже потеряла из вида Леру. Взгляд растерянно блуждал в поисках узкой спины, обтянутой светло-бирюзовым трикотажем. Новой знакомой нигде не было видно. Аня добежала до конца аллеи, уперлась в шершавую кирпичную стену ограды, свернула на боковую аллею. Вглядываясь в лица пациентов, дошла до соседнего корпуса. Бледно-голубые стены украшены нарисованными цветами и утятами. Девушка сообразила: детское отделение. Медленно развернулась и вернулась на главную аллею. Южное солнце окрасило золотисто-красным макушки кипарисов, опалило терпко-сладким ароматом орхидей и роз. Валерии не было и в беседке. Аня растерянно кружила вокруг, не решаясь позвать. А та словно выросла из-под земли, схватила за руку сердито: — Ты чего за мной ходишь?! Сказала же — меня твои проблемы не касаются! Аня отшатнулась от неожиданности, ударилась спиной о столб, поддерживающий ажурную крышу беседки. — А кого они касаются? Лера, помоги! Валерия закатила глаза, выдохнула раздраженно: — Да блииин! Чем я тебе помочь-то могу?! — Я не сумасшедшая, ответь мне? Лера захохотала: — Я откуда знаю? Может, и ненормальная, а может — нормальнее всех нас вместе взятых. — Помоги разобраться, — Аня почувствовала, как к горлу подступает колючий комок, сглотнула его торопливо, чтобы не разреветься. Валерия нахмурилась, посмотрела исподлобья. — Я бы сама хотела разобраться в том, что происходит в моей голове, — устало проскользнула в беседку, устроилась на горячей еще скамье. Анна схватила ее за руку, притянула к себе, чтобы видеть в ускользающем свете ее глаза — светлые льдинки. — Расскажи, кого ты видишь? Как ты узнаёшь, зачем они к тебе пришли. Лера поджала под себя худые ноги, обхватила руками колени. — Они сами говорят обычно, — тихо пояснила. Аня опустилась напротив, уставилась с удивлением: — Ты их чувствуешь? — Да. Холод по спине. Их мир — это мир Морози. Среди живых им нет места. — А зачем они к тебе приходят? Лера посмотрела пасмурно, поправила кольцо на безымянном пальце — тонкое серебряное украшение, без камня, узоров и надписей. — Иногда у них здесь остаются дела. Или нужна помощь их семье. Нет ничего крепче кровных уз, они сквозь времена соединяют души. Аня задумалась, неуверенно закусила губу: — А вот эти, мои… Которые за мной стоят… Они и сейчас стоят? Лера, не оборачиваясь, кивнула, потянулась к веточке кипариса и сорвала крохотную мягкую шишку, чуть надавила, выпуская острый хвойный аромат. — И сейчас, — наконец отозвалась. — Ничего не говорят, никаких знаков не подают? — Аня все время ловила себя на мысли, что не решается спросить о главном, топчется вокруг да около. Лера в ответ покачала головой, прищурилась. — Неужели совсем ничего не чувствуешь? — в ее голосе, в светлых серо-голубых глазах — удивление и зависть. Аня покачала головой, зажала виски пальцами: — Я не могу ни о чем думать после того, как ты мне это сказала. Андрис Александрович говорит о психическом заболевании. Диссоциативное расстройство личности. Мне страшно: я вижу странные вещи, я чувствую странные боли, слышу звуки. Особенно по ночам или во время грозы. Я не могу даже думать в этот момент, не могу писать текст… Я схожу с ума. — А что пишешь? — Лера, кажется, была рада немного сменить тему. — Стихи к песне. Нам выступать скоро, а текста нет, — девушка тихо выдохнула, огляделась. Валерия долго смотрела на нее, изучала. — В тебе есть что-то странное, — сказала в итоге. — Я не могу понять, что. Я с таким не встречалась никогда, — она спустила ноги на каменный пол беседки, соскользнула на него, перехватила запястья Ани, развернув их так, чтобы оказались видны снова проступающие на тонкой коже знаки. — Ты связана с ними, этими стражниками. Связана с миром Морози. И тебя вроде как нет.