— Да-да, заходите, — приветливый голос с очаровательным прибалтийским акцентом, приглушенный плотно закрытыми дверьми. Девушка оправила больничный халат, пригладила дреды и толкнула дверь в кабинет. Светлый, заполненный солнцем и прохладой, он скорее напоминал будуар молодой красавицы, чем кабинет врача-психиатра. Бежевая мебель, перед кушеткой — ярко-красный ковёр с высоким ворсом, капелька восточного колорита в напольных вазах и диванных подушках. И бессменная улыбка хозяина всего это уюта. — Спящая красавица, позавтракала уже? — он стоял у столика с громоздкой кофемашиной. — А я замешкался с назначениями, только сейчас кофе пить буду, — Андрис Александрович кивнул на чёрный корпус аппарата, от которого уже исходил тонкий аромат дорогого кофе. — Присоединишься? Анна помнила о воспитании и о том, что невежливо напрашиваться на угощение. А ещё подумала, что ей сейчас бы следовало предложить зайти позднее, когда доктор будет готов с ней поговорить. Но аромат хорошего кофе оказался сильнее. Девушка кивнула и закусила губу. Психиатр довольно хохотнул, сделал приглашающий жест: — Устраивайся, где тебе будет удобнее. Анна выбрала широкое кресло у окна. Андрис встал из-за стола, направился к кушетке, чтобы взять с неё квадратную подушку с шелковыми кистями на углах. Подошёл к Анне: — Разрешите, вам так будет удобнее, — галантно подсунул подушку под спину девушки. От скользящего касания загорелись уши, в груди стало мало места, словно сердце во много раз увеличилось в размерах и забилось часто-часто. Тревожно-тревожно. Анна опустила глаза, тихонько выдохнула. Доктор расположился напротив, с наслаждением и интересом разглядывая гостью. Неловкая для Анны пауза его, кажется, забавляла — ироничная улыбка не сходила с его губ, а в глазах словно искрились бенгальские огни. — Что расскажешь мне, красавица? — наконец спросил он. Анна смутилась ещё больше, покраснели не только уши, но и щеки, и шея. Девушка дотронулась прохладной ладонью до ворота больничной рубашки. — Можно ли мне вернуть мою одежду? Я неуютно себя чувствую в больничной пижаме. Андрис понимающе кивнул: — Конечно, я передам твою просьбу отцу. А кое-что могу отдать прямо сейчас, — сказал он, возвращая ей наушники с плеером. — Но вообще я надеюсь, ты понимаешь, что я спрашивал тебя не об этом… — А что говорить, я не знаю, — пробормотала, уже сожалея, что не убежала, оставив ослепительного врача пить свой обжигающий кофе. — Ну, расскажи, например, что тебя так напугало накануне, — бенгальские огни в голубых глазах сменились профессиональным блеском, Андрис весь обратился в слух. Девушка смутилась, вжалась в кресло. — Я не помню. Андрис ободряюще кивнул. Кофемашина тихо сообщила о готовности кофе, мужчина встал. — Знаете, Анна, это нормально, что вы не помните себя в состоянии стресса, — он неожиданно перешёл на «вы», налил две чашки ароматного напитка, достал вазочку с сахаром и крохотную ванночку со сливками. — Вы предпочитаете чёрный или со сливками? — Чёрный, если можно… — Отчего нельзя. В этом мире можно почти все, вы не находите? — Он подал изящную чашку девушке, блюдце дрогнуло в её руках, когда он невзначай коснулся девичьих пальцев. — Мы живём в век Великой Вседозволенности. Нам открыты все возможности. Распахнуты все двери. Стёрты все границы. Знаете, Анна, мой дед был мельником. Он даже не умел писать своё имя. Мой отец стал учителем в сельской школе, почётная, но финансово скромная профессия. Я стал психиатром. С обширной практикой и частной клиникой в Вильнюсе. И это стало возможно благодаря веку Вседозволенности. Так что не стоит стыдиться своих инстинктов. Черный кофе — это такая малость. Он вернулся на своё место, с комфортом заложил ногу на ногу и отпил крохотный глоток. Анна пригубила горьковато-терпкий напиток, поморщилась: такого крепкого она, пожалуй, ещё не пила, к щекам немедленно прилила кровь. — А почему вы здесь? Если у вас клиника в Вильнюсе? Он пожал широкими плечами. — Здесь удивительный климат. Всегда мечтал иметь дачу на Чёрном море. Но я и отдых — понятия почти несовместимые. Так появился санаторий «Робкая звезда». Здесь я бываю только летом, с конца мая до середины июля. Иногда приезжаю в октябре, чтобы посмотреть, как замирает море перед сезоном штормов. Он говорил, безмятежно покачивая носком начищенного до зеркального блеска ботинка, всем своим видом излучая уверенность и спокойствие. Анна наблюдала за ним исподтишка, что-то растекалось в груди горячей карамелью. Наверное, так же стонало сердце у тех девчонок, что выпрыгивали на сцену, стремясь к Скату и Слайдеру. Она невольно вспомнила, примеряя на себя, то чувство всепоглощающей любви, которое мучало её ночами, оживила образ незнакомца на фоне солнечных бликов и поняла, что это томление — то самое, что заставляет словно умирать и распадаться на молекулы. Нервно сглотнула, отгоняя наваждение. Андрис что-то говорил, смотрел с интересом, немного удивлённо и снисходительно. Анна едва не перевернула на себя чашку: — Что? Простите, я немного задумалась, — созналась, покраснев. — Я говорю, что тебе придётся вспомнить всю ночь. Я буду задавать вопросы, ты отвечать, — он снова перешёл на «ты». — Это нужно, чтобы я смог тебе помочь, и чтобы ты скорее вернулась к своим делам. Твой отец упоминал о каком-то конкурсе. Расскажи мне. И Анна рассказала. Андрис слушал увлечённо, иногда улыбался, понимающе кивал, словно ему и в самом деле было интересно. В его руках вместо чашки кофе оказался блокнот, в который он незаметно вносил какие-то заметки. А девушка все больше открывалась, и вот уже протягивала ему святое — наушники с музыкой, той самой, к которой ей ещё предстоит написать слова. Возможно, они будут о любви. Нет, теперь она точно знала, что непременно о любви. Андрис чуть наклонился вперёд, охотно подхватил белые провода, вставил в ушные раковины, прислушался. На лице застыло удивление. Поднял глаза, когда на шестнадцатом такте барабанный ритм обрашился мощно и беспросветно, словно цунами. — Так ты что же, рок-певица? — казалось, он только сейчас осознал то, о чем она твердила уже четверть часа. Анна кивнула. — Ты крута, должен сказать. Я сколько ни пытался, не могу отличить ноту ля от ноты до. Анна засмеялась: — Зато у вас наверняка есть другие таланты! — Есть, — он странно на неё посмотрел. От этого взгляда ей стало жарко и неловко. Словно она осталась без одежды. — Но я поведаю тебе о них после того, как ты мне все расскажешь о прошедшей ночи. Анна растерялась, смолкла, поникла… Стала вслушиваться в слова Андриса. — Итак, разразилась гроза, страшная, удивительная, каких не бывает в крупных городах. Небо словно сошло с ума, в темноте горят всполохи. — Он возвращал ее в минувшую ночь, говорил увлечённо, горячо, ломая последние преграды. Аня чувствовала, как все мысли застилает паника. А психиатр методично и безжалостно подбрасывал все новые образы, новые подробности ночи, которую она старалась забыть. — Огненные языки, холодные, как сам адов огонь. Гром пробивает сознание, от каждого удара ты вспыхиваешь и дрожишь, как от пощёчины. Не в силах сдерживать страх, ты выскакиваешь из укрытия — единственного места, где бы ты могла остаться защищённой — и вот уже гроза полыхает над твоей головой. Страшные образы выбрасываются из темноты… Кто был там, в твоих кошмарах?! Кто терзал тебя? ГОВОРИ! — Я НЕ ЗНАЮ! — Анна дрожала. Закрыв лицо руками, вжалась в кресло, кусая костяшки пальцев. — Я не знаю, кто это был. Она была везде — во вспышках молнии, в отражении. Все, к чему я прикасалась, обращалось в лёд. И там тоже была она… Женщина. Девушка. Светлые волосы, синие глаза, яркие и холодные. Я боюсь её, боюсь этих глаз, этих губ. Они все время что-то нашёптывают, я не могу разобрать слов, но знаю — там страшное. Она всхлипнула и вдруг, неожиданно для себя самой взвыла в голос. Плечи сотрясались от нестерпимой боли и страха, кожа покрылась липкой испариной, перед глазами мутным маревом горело лицо незнакомки. «Проклятье шлю на ваше племя». Вот что шептала женщина в отражении, испепеляя взглядом! Она насылала проклятия! На кого? Кого они потревожили там, на дне? Решительные руки легли на плечи, встряхнули требовательно: — Анна, возьмите себя в руки. Приказываю вам! — голос психотерапевта разрывал ватную тишину. — На счёт «три» вы выйдете из транса, в который были погружены, но будете помнить всё, что говорили и видели во время него. Это первый шаг к выздоровлению. Раз. Ваше дыхание выравнивается, вы чувствуете тепло солнца и понимаете, что находитесь в моём кабинете, что сейчас день и вы в полной безопасности. Два. Ваше сознание очищается. Паника, страх и неуверенность оставляют вас. Вы чувствуете лёгкость. Вы делаете глубокий выдох. На счёт «три» вы прекратите рыдать и сделаете глубокий вдох. Три. Анна послушно обмякла в его руках, медленно вздохнула полной грудью. Открыв глаза, огляделась. Они стояли посреди красного ковра. Руки Андриса Александровича сжимали её плечи, властно привлекая к себе. Его лицо совсем близко, светло-голубые глаза распахнуты и смотрят безотрывно, пристально. — Вы узнаёте меня? — спросил ультимативно. Девушка кивнула. В голове гудело. — Несколько минут назад вы находились в состоянии изменённого сознания, спровоцированного мною намеренно, в терапевтических целях. В его ходе была спроецирована травмирующая вас ситуация. Вы распознали свой страх и взглянули на него. Теперь вы знаете, как он выглядит в лицо. Осталось выяснить его имя. Анна смотрела ошеломлённо, медленно приходя в себя: — Вы — псих. Кто вам дал право проводить надо мной эксперименты?! — Девушка сделала шаг назад, решительно сбросив мужские ладони с плеч. Обхватила себя руками. Андрис улыбнулся: лицо стало приобретать черты прежней обходительности. Но Анна видела теперь только хищный оскал. — Конечно. С точки зрения психиатрии, абсолютно здоровых людей нет, все страдают тем или иным недугом в той или иной мере. Я не исключение. Даже в большей степени, чем вам может показаться. — Что со мной не так? — Девушка все ещё не могла унять дрожь. Врач протянул стакан воды. Анна, помедлив, взяла его. Психиатр захлопнул блокнот с записями, бросил его на рабочий стол. — Аффективное расстройство, на его фоне — проявление неуместных реакций, бред, галлюцинации, — он придвинул к себе медицинскую карту Анны, заполняя лист назначений. — Это все не страшно, сейчас все лечится. — Меня отправят в психиатрическую клинику? — Андрис Александрович белозубо улыбнулся: — Не вижу в этом никакой необходимости. Уверен, произошедшее с вами — результат длительного стресса, смены обстановки, — он посмотрел внимательно: — Не в наших с вами интересах усугублять положение. Вы на обследовании в санатории болезней центральной нервной системы. Этого пока достаточно для вашей биографии. 4 Анна неторопливо спускалась по винтовой лестнице. Выходит, все-таки происходящее с ней — заболевание. Выходит, она все-таки нездорова. Что тогда те видения ночью, те шрамы — тоже проявление бреда и галлюцинация? Как отделить реальность от видений? Как она может самой себе доверять после этого? У основания лестницы с ней поравнялась высокая брюнетка, яркая, как итальянский полдень: тонкая талия, высокая грудь, едва прикрытая эффектным топом. Смерив Анну уничтожающим взглядом, схватила за ворот больничной пижамы, притянула к себе. — Не смей здесь ошиваться, — прошипела в лицо, окатив терпким ароматом духов и ненавистью. Аня вытаращила глаза, опешив. Незнакомка воинственно оттолкнула её к стене и направилась вверх по лестнице. — Офигеть, — Анна посмотрела вверх, изогнувшись, и покрутила у виска. — Дурдом на выезде. 5