Оля Бусина и Света когда-то дружили не разлей вода. Пока Бусина не втрескалась в мальчика из параллельного. А тот, будь неладен, начал симпатизировать Светке. С тех пор девчонки стали лучшими врагами, Бусина третировала бывшую подругу, не давала прохода. То в компот соль подсыпет, то тетради клеем измажет, то портфель в мальчишеском туалете запрёт. Оскорбления каждый день. Последнее время стала натравливать на Светку пацанов из параллельного класса. Тимофей, только услышав новости «с фронта», подскочил. Сестра вцепилась в руку, прошептала горячо: — Не смей, не лезь! Они мне прохода тогда совсем не дадут, только разозлишь их. А тебя часто нет рядом. Мне надо самой научиться. — Так учись! — он зло плюхнулся на своё перевёрнутое ведро. — Я и учусь, — Светка обиделась, надулась. Когда она обижалась, у неё краснели уши. Он на это обратил внимание сразу, еще когда её кульком принесли из роддома. Он заглянул под ажурный край пеленки и сказал тогда, что она страшная. И крошечная Светка в тот момент обиделась и покраснела ушами. А потом полночи орала. Орала до тех пор, пока он, насмотревшись на измученную мать, не взял сестру на руки. Та глянула на него хмуро, покосилась на серьгу в ухе. А когда он устроил её на руке, затихла, закрыла глазки-миндалины и заснула. Тим погладил сестру по выцветшей макушке: — Их трое, а ты одна, какое здесь может быть учение… Приёмы помнишь? — больше всего он боялся, что эти уроды обидят сестру по-серьёзному. И поэтому обучил элементарным приёмам самообороны. Сестра кивнула. — Покажи. Он встал напротив неё, изобразив нападающего, сделал ловкий выпад с попыткой схватить за руку. Светка проворно подставила предплечье под нужным углом, ещё более проворно вывернула его на себя, заставив ослабить хватку. Крутанулась и с размаху заехала локтём под дых и почти одновременно — босой пяткой по щиколотке. Тим перестал дышать и сложился пополам, понимая, что сестрёнку гады-однокласснички достали не на шутку. В довершение, Светка, дёрнув его беззащитные уши на себя, саданула коленом в пах. Тимофей округлил глаза, захрипел. Из груди словно выпустили весь воздух, в висках пульсировало. — Х-х-х, — сипел он, падая сестре под ноги. Та шумно шмыгнула, посмотрела опасливо: — Тим, ты чего? Больно, да? — видя, что брат не может даже мигать, перепугалась: — Тимка, я не хотела, я не рассчитала! Вот блиииин! Чё делать… Марин! — заверещала в сторону дома. Рванула к бочке, суматошно набрала в рот воду и прыснула её в позеленевшее лицо брата. Тот шумно втянул в себя воздух, попробовал сесть. Голова туго соображала, перед глазами разбегались ядовито-зелёные круги и красноватые мушки. Кисловатая отрыжка скопилось в гортани и жгла огнём. — Тимка, прости, я правда-правда не хотела, — Светка жалобно скулила, перебегала из стороны в сторону и зачем-то старательно дула на него. Тим схватил сестру за локоть, заставил замереть — от мельтешения бурлило в желудке — выкинул из зажатого кулака большой палец, кивнул: — Вот если полезут ещё раз, именно так и бей. В самый раз, — он сделал глубокий выдох, выпятив трубочкой губы, проморгался. — Так ведь к директору вызовут, — Светка смотрела округлившимися глазами, еще не высохшими от слез, прижимала маленькие кулачки к груди. Тимофей с трудом встал, отчаянно кивнул: — Пусть вызывают. Там уже я пойду. К твоему директору… Он схватился за угол дома, распрямляясь. Над горизонтом полыхали вспышки надвигающейся грозы. То приближались, то удалялись — ходили кругами. Тим присмотрелся: — Где полыхает? Не над проливом? — Над проливом, — торопливо согласилась сестра, прижалась к горячему и сильному телу брата, жёсткому, накачанному и надёжному как скала, уткнулась носом в плечо. Тим изловчился, обнял её за плечи, всё ещё вглядываясь в кривые сполохи. — Пойдём в дом? — предложила сестра и посмотрела жалобно. Брат задумчиво кивнул, подтолкнул к крыльцу. Уже взойдя на верхнюю ступеньку, ещё раз оглянулся на багровое небо все в серебристых крапинках далёких звёзд. Странная гроза. Сухая. Сто лет таких не бывало. Может, и больше. 6 Анна почти не помнила эту ночь — все затмевали ярко-синие глаза в отражении. Призрачные губы шептали, руки тянулись к горлу, дотрагивались тонкими пальцами до кожи, оставляя ожоги. На запястьях проступили синяки и кровоподтёки, на плечах, на спине — длинные уродливые рубцы. Неизвестно откуда проступило родимое пятно на груди, чуть выше основания грудной клетки. Поднялась температура. В голове кружили чужие тени и на чужом непонятном языке, то приближаясь, то удаляясь, что-то твердили. Стоило ненадолго прикрыть глаза, как пространство сужалось: протяни руку и коснёшься… Чего? Анна не знала, но она боялась этого. И нещадно болело что-то внутри. Ныло, скреблось изуродованной кошкой. Она вздохнула, в который раз заставляя себя сбросить наваждение. Вынырнула из него, почувствовав солнечное тепло и аромат кипариса. — Где мы? — она огляделась: круглый белоснежный холл, настежь открытые ставни и огромные, от мраморного пола до резного потолка, двери. За ними — сад, цветущие магнолии, белоснежные дорожки и ровные ряды скамеек. Сама она, к своему удивлению, обнаружила себя в кресле-каталке, жутком, словно испанское пыточное кресло. Ноги установлены на подставку, руки прижаты к подлокотникам. Попробовала встать. Тут же рядом оказалась женщина в медицинском костюме, не белом, а в весёленьком таком, оранжевом, с забавными слониками как на детских фланелевых пижамах: — Нет-нет, не стоит вставать, так вы в безопасности. — Она положила горячие руки на плечи девушки, мягко и настойчиво заставив замереть. Тут же позвала: — Андрис Александрович, подойдите сюда, пожалуйста. Из-за колонны показался яркий блондин. Высокий, более двух метров, рост, ясные глаза и широкая располагающая улыбка, узкое лицо в обрамлении светлых вьющихся волос. — А, наша спящая красавица очнулась, — неуловимым жестом он махнул рукой медицинской сестре и подошёл ближе к Анне, разглядывая ее приветливо и с интересом. Из-за его широкой спины показалась сутулая фигура Аниного отца. Вид встревоженный. В ответ на удивленный взгляд дочери отвел глаза. — Мы тут пока с твоим папой поболтали. — А, — Что происходит, где я? — Анна переводила взгляд с отца на высокого незнакомца. Тот доверительно дотронулся до плеча археолога, тихо и безапелляционно проговорил: — Думаю, вам стоит поговорить наедине. Беседка вам подойдёт идеально. Он деликатно показал на распахнутые двери и искрящуюся белизной дорожку. Отец сухо кивнул, развернул кресло и толкнул его перед собой, выкатывая в сад. Человек по имени Андрис махнул им вслед рукой: — Жду тебя, Спящая красавица, скоро обед! Отец катил кресло с Анной и молчал. Под колёсами хрустел белоснежный гравий. Анне хотелось дотронуться до него, погладить колкие разномастные камешки, сложить из них пирамидку или хотя бы собрать слово «Вечность». — Где мы находимся? — спросила опять. На этот раз получилось довольно грубо и требовательно. Отец остановился. Не доехав до живописной беседки, присел в тени на пустующую скамейку, вытер лоб носовым платком. — Это реабилитационный центр «Робкая звезда». Андрис Александрович — главврач, психиатр. Он любезно согласился понаблюдать за тобой. Несколько дней. Может быть, неделю, — он старательно прятал глаза. Щурился на солнце, посматривал на распускающиеся цветы — лишь бы не встретиться с дочерью взглядом. Анна почувствовала ложь, застыла. — Психиатр? — Ты не здорова: обмороки в море, эти выходки ночью, — отрезал отец, нервно встал. Сухой, жёсткий, отчуждённый. — Я не могу обеспечить уход в лагере… — Отправь домой… — … И не могу отправить домой в таком состоянии. Ты нуждаешься в помощи. На дорожке появилась пожилая дама в цветастом капоре. Улыбчивая и неторопливая, она почти прошла мимо, но вдруг решила развернуться: — Сегодня непременно будет дождь. — С чего вы взяли? На небе ни облачка, — отец был излишне резок со старушкой. Та недоумевающе взглянула на него: — Как же, как же. Неужели вы не слышите, как тревожно кричат чайки? Анна посмотрела снизу вверх на отца, отчётливо понимая, что он так решил и отступать не намерен. Так же как тогда, много лет назад. — Это психиатрическая лечебница! Ты. Упрятал. Меня. В ПСИХУШКУ! — Это реабилитационный центр, здесь пациенты наблюдаются в период ремиссии, — поправил отец без уверенности в голосе. — Это психушка! — девушка не понимала, что происходит. Почему это происходит с ней. Вцепилась в подлокотники. Отец поджал губы, скривился. Совсем как тогда, на кухне, когда Ане было семь. Процедил сквозь зубы: — Это. Санаторий. И ты пробудешь здесь под наблюдением Андриса Александровича хотя бы на время диагностики. — Да что происходит вообще? Я НЕ СУМАСШЕДШАЯ! — Анна заорала так громко, что из окон начали выглядывать другие пациенты. Странные, по-детски любопытные лица, но равнодушные и пустые. На дорожке показался главврач: — Ну что вы, что вы, Анна Олеговна, — благодушно причитал он, давая знак отцу, чтобы удалился. Девушка подскочила с кресла — нужно бежать за ним, нужно вырваться из этого душного места! И тут же крепкие мужские руки перехватили её железной хваткой, сцепились обручем на груди: — Тихо, тихо, не заставляйте меня применять силу к вам, Анна, — шептал медик в ухо, прорываясь через застилающий пеленой ужас: сгорбленная фигура отца мелькнула за поворотом кипарисовой аллеи и исчезла. Сделав резкий выпад вперёд и одновременно ударив «нападавшего» локтём под дых, она пустилась за отцом. Два огромных прыжка, и вот она в чёртовой беседке. Ещё два прыжка — и она перемахнула через бортик, бросилась в кусты. — Держите её! — возня за спиной, шелест гравия и хруст ломающихся веток. Девушка прибавила скорость, отчётливо понимая, что совершенно не знает, куда бежать: все дорожки одинаковые, заботливо друг с другом переплетённые, упирающиеся в глухой забор высотой под два с половиной метра. Через такой не перемахнёшь без специального снаряжения и подготовки. Значит, нужны ворота. Ворота ведут в город, на трассу или шоссе. Значит, можно ориентироваться на звук автострады. Она остановилась, прижалась к стволу и замерла, прислушиваясь. Птичий гомон, шум листвы, голоса людей совсем рядом, дыхание моря справа. Звук автомагистрали не доносился. И тут внезапно: пронзительный визг тормозов, звон бьющихся фар и отборный мат. Она бросилась в том направлении. Сердце билось тревожно. Озираясь и оглядываясь, Анна припустила через кусты. 7 — Вот она! — Два санитара бесцеремонно скрутили её, вывернули руки. Анна попробовала отбиваться, лягнула одного, попыталась укусить второго. И тут же почувствовала пальцы на затылке: грубая рука железной хваткой вцепилась в дреды, дёрнула вверх, словно тряпичную куклу. Девушка взвизгнула и замерла. Дыхание перехватило. Боль стала нестерпимой. Девушка обмякла, сползая на белоснежный гравий, безвольно растеклась по нему. — Паша, Толя, ну что же вы так жёстко, — бархатистый голос справа. Анна не видела подошедшего, но по голосу безошибочно узнала главврача. Острые носки его дорогих парусиновых туфель замерли у лица. Санитар виновато пробормотал: — Так лягается, Андрис Александрович… — И кусается, — дополнил второй.