Наки покачала головой: – Если вы отринете сомнения, то станете ничем не лучше культистов. – Прозвучало так, будто на самом деле вы не против моих действий. Она замялась, подбирая правдивые слова, сколь бы болезненной ни была правда. – Возможно, так и есть. – Даже если мой состав погубит то, что осталось от Мины? – Я всю жизнь жила в тени сестры. Пусть она погибла, я чувствовала, что она наблюдает за мной, подмечает каждую ошибку, огорчается, когда я позволяю себе делать что-то вопреки ее ожиданиям… – А вы безжалостны к себе, Наки. И к Мине тоже, между прочим. – Знаю, – сердито откликнулась Наки. – Хотели откровенности, так получите. Катер лавировал в извилистой протоке, уводившей вглубь узла. Теперь Наки ощущала себя менее уязвимой: толща органики заслоняла катер от продольного сканирования поверхности – пусть до сих пор челнок, похоже, обследовал только участки прямо под корпусом. Увы, в таком положении имелись свои недостатки: пропала возможность отслеживать перемещения челнока. А вдруг тот уже на подлете? Наки остановила катер и выпрямилась во весь рост. – Что стряслось? – спросил Вейр. – Я приняла решение. – Разве это не по моей части? Ее гнев – короткая вспышка, направленная не столько на Вейра, сколько на безнадежность ситуации, – моментально испарился. – Решение насчет себя, Рафаэль. Мы с вами кое о чем забыли. Есть, может быть, третий вариант, а мы все сводим почему-то к выбору между признанием поражения и гибелью океана. – Интересно, и какой же? – Океан способен нам помочь. Ему лишь нужно узнать, что сейчас поставлено на карту. – Наки опять почесала руку, мимоходом подивилась тому, что на коже появились грибковые узоры. Наверное, грибки прятались где-то внутри много лет, а недавние события заставили их проявиться. Даже при свете дня узоры переливались голубым и изумрудно-зеленым. Наки подозревала, что биохимические процессы в ее организме начались после прыжка в воду за колбой Вейра. При таком раскладе нужно считать узоры сообщением от океана. Приглашением, быть может? Или предостережением относительно опасностей ныряния? Она не ведала ответа, но ради собственного спокойствия решила воспринимать узоры как приглашение. В конце концов, что еще ей оставалось? Вот только задуматься, кто именно ее приглашает, она не отваживалась. – Полагаете, океану есть дело до событий во внешнем мире? – спросил Вейр. – Вы же помните, Рафаэль, что в ту ночь, когда стало известно о приближении звездолета, информация об этом проникла в океан – вероятно, через сознание пловцов. В общем, жонглеры осведомлены о том, что происходит на планете. Может, это сознание Ормазда так себя проявляет. Или же, мысленно прибавила она, это весь оркестр сознаний, пребывающих в океане и улавливающих каким-то образом грядущие потрясения. – Так или иначе, мне хочется думать, что у нас все-таки есть шанс. – Не могу сказать, что разделяю ваш оптимизм. – Давайте попробуем, Рафаэль. Мы ведь ничего не теряем. Наки быстро разделась, не слишком заботясь о том, что Вейр увидит ее голой – важнее было то, что найдется чем прикрыться, когда она вылезет из воды. Вейр разглядывал ее восхищенно, но в этом восхищении не было и следа непристойности или похоти. Его внимание, вдруг сообразила Наки, привлекли затейливые грибковые узоры, покрывавшие все ее тело, – они извивались на груди, на животе, на бедрах и гипнотически мерцали. – А вы изменились, – произнес он. – Все мы меняемся, – философски ответила Наки. Перешагнула через борт и окунулась в воду. Погружение во многом дарило те же ощущения, которые Наки запомнила по своему первому опыту, когда рядом была Мина. Она позволила своему телу принять биохимическую инвазию, прогнала усилием воли страх и дурные предчувствия, сказала себе, что уже испытывала подобное, а потому способна пережить снова. Наки старалась не думать о том, в каком мире ей суждено жить после сегодняшнего дня, когда прежнее бытие разлетелось вдребезги – внезапно и навсегда. Мина пришла милосердно быстро. – Наки? – Да, это я. Мина, я так рада. – Страх и радость сливались в единое целое. – Как давно мы не разговаривали! Наки ощущала присутствие сестры то четче, то слабее, как если бы фокус восприятия то терялся, то возвращался. То казалось, что они с Миной совсем рядом, то сестра резко отдалялась, превращаясь в смутную тень на грани постижения. – Сколько прошло? – Два года, Мина. Ответ сестры задержался словно на вечность. За эту жуткую паузу Наки почувствовала другие сознания, скопившиеся вокруг, причем некоторые настолько отличались от привычных человеческих мерок, что она буквально опешила от их чужеродности. Мина далеко не единственная из конформалов обратила внимание на появление Наки, и отнюдь не все прочие сознания излучали любопытство или радость. – Для меня меньше. – Сколько? – Дни. Может, часы. Не определить. – Что ты помнишь? Сознание Мины затанцевало возле Наки. – Я помню то, что помню. Мы плавали, хотя нам запрещалось. Потом со мною что-то случилось, и я осталась в океане. – Ты стала его частью, Мина. Восторг сестры шокировал Наки до глубины души. – ДА! – Ты хотела этого? – И ты бы захотела, доведись тебе узнать, каково это. Тебе тоже следовало остаться, Наки. Стоило позволить ему забрать тебя, как он забрал меня. Мы ведь так похожи! – Мне было страшно. – Да, я помню. Наки понимала, что нужно поскорее переходить к делу. Здесь, под водой, время текло иначе, вот и Мина не в состоянии сказать, как давно она обитает в океане, да и Вейр наверняка не станет ждать бесконечно. Того и гляди, не вытерпит и бросит свою колбу с отравой в океан, не дождавшись возвращения Наки. – Там был чужой разум, Мина. Мы столкнулись с ним, и он меня напугал. Так сильно, что я сбежала из океана. И с тех пор боялась возвращаться. – Но теперь вернулась. – Из-за того самого разума. Он принадлежал человеку по имени Ормазд. По его вине с нашей планетой происходит кое-что очень скверное. Да, по его вине. В этот миг Наки настигло ощущение, схожего с которым она не испытывала никогда в своей жизни. Они с Миной слились воедино. Она не просто не могла сказать, где заканчивается одна из них и начинается другая, но и сознавала, что всякое разделение будет бессмысленным. Пусть всего на мгновение, но Мина стала ею, а она стала Миной. Каждая мысль, каждое воспоминание сделались доступными обеим. Наки поняла, как все выглядело для Мины. В воспоминаниях сестры преобладал восторг. Она мельком отмечала, как часы складываются в дни и недели, но все это было преходящим и не могло помутить блаженство от слияния с океаном. Мина делилась опытом с бесчисленными инопланетными сознаниями и сама впитывала их впечатления, невообразимые для человеческого восприятия. В миг единения Наки отчасти уловила, почему океан тогда покусился на ее сестру. Конформалы были для океана своего рода средством управления. Ведь управление обширным архивом статических нейрослепков требовало руководства, распределения, если угодно, отдельных разумов. Мину выбрали и присвоили, а потом вознаградили сверх всяческих ожиданий за ее труд. Океан проникал в ее разум на подсознательном уровне. Крайне редко она замечала – или ей позволяли замечать, – как что-то вмешивается извне, направляя в важных вопросах. – Разум Ормазда… Мина переняла мысли Наки. Теперь сестра знала наверняка, что́ поставлено на кон, и ведала, какую угрозу таит в себе разум сионца. – Я всегда осознавала его присутствие. Он старательно прятался, согласна, но даже когда его не было рядом, оставалась тень. Быть может, именно из-за него океан привлек меня, из-за него потребовался конформал. Океан предчувствовал кризис. Догадывался, что Ормазд как-то с этим кризисом связан. Понимал, что совершил ужасную ошибку, когда его поглотил. Он стал искать новых союзников, которым мог бы довериться. Ну да, сознания вроде разума Мины, подумалось Наки. Спроси ее кто-нибудь, восхищается ли она жонглерами или презирает их за жестокость, она бы не нашлась с ответом. – Ормазд загрязнял океан? – Его влияние было велико. Он сильная личность, сильная и ядовитая. Думаю, жонглеры со временем это поняли. – Почему они просто его не вышвырнули? – Они не могут. Тут все сложно… Океан представляет собой устройство хранения данных, но не обладает функцией самоочищения. Если совокупность сознаний улавливает враждебное присутствие, сопротивление возможно, да… Но разум Ормазда – человеческий. А нас, людей, в океане слишком мало, чтобы он уловил различие. Другие разумы чересчур чужеродны, чтобы оценить Ормазда по заслугам, Наки. Они лишь ощущают его разумность – и все. – Мина, кто создал жонглеров образами? Ты можешь мне рассказать? Наки ощутила веселое удивление сестры.