На протяжении второго года полета корабль вел оживленные переговоры с Советом городов-«снежинок». В официальных сообщениях говорилось, что стороны активно налаживают контакты ради взаимовыгодной торговли. Выяснилось, кстати, что ультранавтам желательно обновить их лингвистические пакеты, иначе они рисковали погрязнуть в тонкостях местных диалектов: пусть эти диалекты происходили от каназиана, в них хватало зубодробительных элементов тайского и инуитского языков, на которых говорили первопоселенцы, покорявшие когда-то Бирюзу. Шаттл между тем сбросил скорость до стандартной сверхзвуковой и избавился от видимого невооруженным глазом кокона ионизированного воздуха. Продолжая замедляться, он нареза́л широкую спираль над Умингмактоком. Наки заранее приобрела у местного торговца дешевый бинокль (потертые линзы переливались розовыми грибковыми разводами). В бинокль треугольный шаттл стал виден куда лучше, но изображение то обретало резкость, то снова расплывалось. Лишь когда шаттл снизился до трех или двух тысяч метров над городом, стало возможным рассмотреть его как следует. Белоснежный, словно выточенный из облака, он выглядел чрезвычайно внушительно. Под скатообразным корпусом прятались разнообразные устройства, рули с винтами, и они крутились так быстро, что глаз замечал только размытые пятна. Шаттл продолжал опускаться. Над гулом толпы, перекрывая взбудораженное многоголосье, разливался, нарастая в громкости, пронзительный свист на грани ультразвука. Шаттл подлетал медленно. Диспетчеры направили его на «ветку», соседнюю с той, где находилась Наки и другие зеваки. Вблизи стало понятно, что шаттл крупнее любого дирижабля, летавшего над городом; по прикидке Наки, шириной он был с половину ширины центральной городской площади. Тем не менее на отведенное ему место шаттл скользнул с несомненным изяществом. На ослепительно-белой поверхности вспыхнули алые символы, обозначая воздушные шлюзы, грузовые порты и кабельные муфты. Навстречу шаттлу покатили трапы. Докеры под присмотром прокторов и городских чиновников поспешили закрепить на корпусе шаттла фиксирующие магнитные присоски, но те упорно отваливались. Тогда попробовали клейкие захваты, но и они не справились с задачей. Докеры дружно пожали плечами и обескураженно замахали руками. Людской гул начал понемногу утихать. Наки тоже испытывала нервное предвкушение. Она наблюдала, как вереница випов выдвигается к трапам. Вереди всех вышагивал пухлый розовощекий тип, в котором Наки узнала Така Тонбури, мэра Унингмактока и председателя Совета городов-«снежинок». Мэру явно не мешало бы похудеть, а чубчик черных волос на его голове смахивал на перевернутый знак вопроса, вытатуированный на коже. Его щеки и лоб сверкали зелеными искрами. За ним выступал куда более худой и стройный Джота Сиваракса. Его присутствие не вызывало ни малейшего удивления, ведь проект «Ров» был одобрен Советом и получал всяческую поддержку. Взгляд серых со стальным отливом глаз доктора непрерывно перемещался из стороны в сторону, будто Сиваракса триангулировал позиции друзей и врагов. Сопровождали чиновников вооруженные прокторы в церемониальных одеяниях и триада боевых сервиторов. Их шарниры и апертуры датчиков сверкали свежей смазкой. Нетрудно было догадаться, что власти, как бы они ни маскировались, изрядно напуганы: чиновники двигались слишком уж чванливо, отчего их страх становился еще заметнее. Алый символ над дверью у одного из трапов запульсировал ярче прежнего, корпус шаттла вдруг раскрылся. Наки прищурилась, но даже в бинокль не смогла рассмотреть внутренности корабля, прятавшиеся в красном свете настенных ламп. Так Тонбури и прочие встречающие приосанились. Худощавая фигура выбралась из шаттла, помедлила у трапа, а затем, с торжественной неспешностью, выдвинулась на солнечный свет. Реакция зевак – отчасти и самой Наки – была двойственной. Люди облегченно вздыхали, удостоверившись, что сообщения с орбиты не содержали откровенной лжи. В то же время всех очевидно шокировал облик капитана. Моро был минимум на треть выше самого высокого мужчины, когда-либо встречавшегося Наки, но и заметно худее, а его хлипкое на вид тело помещалось в механическом, цвета яшмы экзоскелете причудливой формы. Благодаря экзоскелету возникало впечатление, что он двигается с ленивой грацией палочника. Первым заговорил Так Тонбури. Его усиленный динамиками голос разнесся над всеми шестью «ветками» Умингмактока, отразился эхом от изогнутых поверхностей множества вакуумных баков, которые поддерживали город в воздухе. Камеры-дроны бешено закружились, выбирая наилучший угол съемки, точно рой пчел, сведенных с ума обилием пыльцы. – Капитан Моро!.. Позвольте представиться. Я Так Тонбури, мэр города Умингмакток и нынешний председатель Совета городов планеты Бирюза. С удовольствием приветствую вас, ваш экипаж и пассажиров в Умингмактоке и на Бирюзе. Даю вам слово, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы ваш визит оставил только приятные воспоминания. Ультра сделал шаг к мэру. Проем в борту шаттла оставался открытым. В бинокль Наки разглядела красные голограммы змей на яшмовых конечностях экзоскелета. Голос ультра оказался таким же громким, как у мэра, только доносился не из городских динамиков, а прямо из шаттла. – Люди сине-зеленой… – Капитан поперхнулся, потом постучал по одному из выступов своего шлема. – Жители Бирюзы! Председатель Тонбури! Благодарю за радушный прием и за разрешение занять орбиту над вашей планетой. Мы рады быть здесь. Как капитан звездолета «Голос вечера», обещаю соблюдать все установленные правила и не злоупотреблять вашим гостеприимством. – Губы капитана шевелились, даже когда он делал паузы в словах; система перевода, похоже, запаздывала с обработкой. – Кроме того, гарантирую, что вашему миру и спокойствию ничто не грозит, что мы обязуемся соблюдать законы Бирюзы, которые распространяются на всех живых существ и все летательные аппараты в атмосфере планеты. Весь трафик между моим кораблем и вашей планетой подлежит авторизации Совета городов, и всякий член этого Совета, по согласованию с другими, сможет взойти на борт «Голоса вечера» в любое время, когда захочет, при наличии… э-э… транспортного средства. Капитан замолчал и выжидающе посмотрел на Така Тонбури. Мэр дрожащей рукой вытер пот со лба и пригладил непокорный чуб. – Спасибо, капитан. – Взгляд мэра метнулся в сторону других членов официальной делегации. – Мы счастливы услышать ваши заверения. Со своей стороны скажу, что мы приложим все усилия, чтобы помочь лично вам и вашему экипажу, и постараемся обеспечить наилучший исход предстоящих торговых переговоров, которые, несомненно, сулят взаимную выгоду уже в ближайшем будущем. Капитан ответил не сразу, позволил неудобной паузе растянуться. Интересно, подумалось Наки, это и вправду система перевода сбоит или Моро попросту наслаждается очевидным страхом Тонбури? – Разумеется, – наконец отозвался ультра. – Мы все к этому стремимся, председатель Тонбури. С вашего разрешения я представлю своих спутников. После этих слов из шаттла вышли еще трое. В отличие от ультранавта, они, пожалуй, вполне сошли бы за обитателей Бирюзы. Двое мужчин, одна женщина, все обыкновенного роста и телосложения, длинноволосые, с тщательно уложенными прическами. Одежда ярких цветов, словно скроенная из разных тканей желтого, оранжевого, красного и золотистого оттенков, перемежавшихся все теми же закатными полутонами. Свободные одеяния шевелились на легком дневном ветерке. Вся троица носила серебряные украшения, причем в количествах, совершенно непривычных для Бирюзы: на пальцах, в волосах, на ушах… Женский голос прокатился над толпой, усиленный динамиками шаттла: – Благодарю, капитан Моро. Спасибо, председатель Тонбури. Мы искренне рады быть здесь. Я Амеша Крейн и говорю от имени фонда «Вахишта», скромной научной организации, основанной некогда в префектурах Хейвенитской демархии. Не так давно мы стали расширять круг наших интересов, изучать другие солнечные системы и обратили внимание на вашу. – Крейн указала на двух мужчин, вышедших вместе с ней из шаттла. – Это мои помощники Саймон Мацубара и Рафаэль Вейр. На борту шаттла находятся еще семнадцать ученых. Капитан Моро доставил нас сюда за умеренную плату на своем «Голосе вечера», и фонд «Вахишта», безусловно, принимает все оговоренные условия пребывания на планете. Так Тонбури, казалось, растерялся окончательно: – Добро пожаловать… Мы… э-э… польщены… вашим интересом… Вы сказали, научная организация? – Совершенно верно. Мы крайне заинтересованы в изучении жонглеров образами. Амеша Крейн, с этим никто не стал бы спорить, выглядела самой привлекательной из троих, с ее-то высокими скулами и чувственными губами, которые, чудилось, постоянно готовы изогнуться в улыбке. Наки вдруг ощутила, что эта женщина делится с нею чем-то сокровенным, чем-то личным и светлым. Наверняка прочие зеваки испытали то же чувство. – В нашей системе, – продолжала Крейн, – жонглеры, к сожалению, не встречаются, но это не помешало нам заняться соответствующими исследованиями, приступить к сбору сведений из тех миров, где жонглеров изучают на местах. Мы ведем эту деятельность на протяжении десятилетий, опираясь на подтвержденные факты и отсеивая слухи, проверяем теории и строим догадки. Верно, Саймон? Мужчина с желтоватой кожей – на его лице застыло слегка озадаченное выражение – утвердительно кивнул. – В изведанной Вселенной нет двух одинаковых миров, населенных жонглерами, – произнес он громко и уверенно, словно копируя тон своей начальницы. – Вдобавок не найти и двух таких миров, которые изучала бы одна и та же исследовательская группа. Это означает, что мы располагаем множеством переменных, которые приходится учитывать. Тем не менее мы, насколько это возможно, сумели выявить определенные черты сходства, которые, как представляется, упустили из виду отдельные научные экспедиции. Не исключено, что эти черты имеют важнейшее значение как для изучения жонглеров, так и для развития человечества. Поскольку у нас жонглеров нет, проверить наши теории на практике, к сожалению, затруднительно. Поэтому мы прилетели на Бирюзу. Подал голос второй мужчина – как припомнила Наки, его звали Рафаэль Вейр: – На протяжении почти двух столетий Бирюза оставалась фактически изолированной от остального освоенного человеком пространства. – Нам это известно, – вставил Джота Сиравакса, первый из группы встречающих, кто раскрыл рот после мэра Тонбури. Наки отметила про себя, что доктор раздражен, но пытается успокоиться. – Вы не делитесь своими открытиями с другими мирами, где обитают жонглеры, – сказала Амеша Крейн. – Также, насколько мы знаем, вы не принимаете их трансляций. В результате ваши исследования жонглеров не подвержены внешнему влиянию, вы не следуете модным теориям и популярным исследовательским практикам. Иными словами, вы предпочитаете работать в научной изоляции. – Да, мы вообще склонны к изоляции, – объяснил Так Тонбури. – Смею указать, что нас такое положение дел вполне устраивает. – Понимаю. – В голосе Крейн вдруг лязгнула сталь. – Но, как я уже сказала, ваши жонглеры – чистейший, незамутненный источник информации. Когда пловец погружается в океан, его собственные воспоминания, сама его личность могут раствориться в этой среде. Любые предрассудки и предубеждения пловца неизбежно обретают в океане то или иное воплощение; пусть искаженные, переосмысленные, они все равно проявляются, так или иначе. А для следующего пловца, который открывает свое сознание океану, восприятие – или, как у вас выражаются, приобщение – будет омрачено предрассудками и предубеждениями первого. Возможно, этому второму пловцу удастся подтвердить свои подозрения относительно жонглеров, но он не может быть уверен, что не уловил ментальные отзвуки контакта океана с первым пловцом – или с тем, кто погружался еще раньше. Джота Сиваракса кивнул: – Я полностью с вами согласен. Но позволю себе заметить, что у нас достаточно собственных модных теорий. В одном только Умингмактоке имеется десяток научных групп, каждая из которых придерживается собственных взглядов. – Мы это осознаем. – Крейн отчетливо вздохнула. – Но по сравнению с другими мирами вашим загрязнением допустимо пренебречь. – У фонда «Вахишта» недостаточно средств для организации поисков нового, пока не открытого мира жонглеров, поэтому было принято решение отправиться на планету, которая подверглась минимальному человеческому культурному влиянию. И наш выбор пал на Бирюзу. Так Тонбури, снова играя на публику, – и играя умело, признала Наки, – после короткой паузы ответил: – Что ж, мне крайне лестно слышать эти слова. Могу я уточнить, что конкретно вас интересует в нашем океане? – Сам океан, – ответила Амеша Крейн. – Мы хотим присоединиться к вашим исследованиям. Если нам разрешат, члены экспедиции фонда «Вахишта» вольются в состав местных научных коллективов и будут работать бок о бок с учеными Бирюзы. Они ознакомятся с вашими теориями и смогут при необходимости дать полезный совет или высказать предположение. Большего мы не просим. – Неужели? Крейн улыбнулась: – Именно так. Вашу планету мы присваивать не намерены. Наки задержалась в Умингмактоке еще на три дня, навестила друзей и уладила кое-какие рабочие вопросы по проекту «Ров». Инопланетяне между тем отбыли, перегнали шаттл в другой город – то ли в Прахуап, то ли в недавно слившийся по браку Каанаак-Пагниртунг, где местные чиновники тоже устроили радушную встречу капитану Моро и его спутникам. В Умингматоке убрали ларьки и полотнища, возобновилась повседневная деятельность. Мусора на улицах прибавлялось на глазах. Торговцы червями процветали, как всегда бывало в периоды малых сумерек. На «ветвях» заметно уменьшилось количество транспортов, полностью исчезло всякое журналистское оборудование. Туристы разъехались по домам, детишки благополучно отправились обратно в школы. В перерывах между рабочими встречами Наки забредала в полупустые бары и рестораны, усаживалась в теньке и наблюдала за прохожими, читая на всех без исключения лицах растерянное разочарование сродни тому, какое испытывала сама. Два года вся планета тешила себя фантазиями по поводу чужого звездолета. Пусть даже выяснилось бы, что чужаки прилетели отнюдь не с благими намерениями, это стало бы отличным поводом для досужих разговоров, послужило бы, в конце концов, важной цели – сделать обыденную жизнь куда более захватывающей. Но теперь стало ясно, что ничего подобного не произойдет. Разумеется, самой Наки рано или поздно придется взаимодействовать с чужаками по работе, просветить их насчет проекта «Ров» или провести экскурсию по одной из внешних исследовательских зон, но кардинальных перемен ждать бессмысленно. Вспомнилась ночь, когда они с Миной узнали новости. Сколько всего случилось с тех пор! Мина погибла, Наки со временем заняла место сестры в проекте «Ров». Она доказала, что умеет работать, и поощрения постепенно начали сыпаться на ее голову, а теперь она сделалась фактическим руководителем научной части проекта. Но ощущение того, что жизнь, как говорится, состоялась, все не приходило. Мужчины, с которыми она спала, – почти неизменно это были пловцы, – не могли подарить ей искомое, каждый из них по очереди терял терпение, понимал, что как человек значит для нее намного меньше, чем как олицетворение связи с океаном. С последнего романа минуло несколько месяцев, и теперь Наки, сообразив, что ее подсознание таким вот образом пытается направить ее к океану, старательно избегала отношений с пловцами. До поры она позволяла себя мечтать, надеялась, что прибытие инопланетян утишит бушевавшие в душе страсти. Надежды не оправдались. Получается, надо пробовать что-то другое. На четвертый день Наки вернулась в Ров на скоростном дирижабле. Прилетела она под вечер, на закате, и спуск с высоты позволил хорошенько рассмотреть сооружение – укороченный сероватый керамический эллипс, распростершийся на берегу, точно громадный брошенный браслет. На горизонте виднелось сразу несколько жонглерских узлов, наверняка связанных между собой тончайшими подводными нитями. Наки они показались чернильными кляксами на листе белой бумаги. А внутри самого Рва находилось несколько малых островков биомассы. Ров имел в ширину двадцать километров, и его строительство завершалось. Оставалось лишь замкнуть узкий канал в том месте, где сходились, но не соприкасались концы «браслета»: отверстие шириной в сотню метров с отвесными стенами, по обе стороны от которого высились кривоватые башни жилых и административных модулей, ангары и строительные краны. Севернее тяжелые грузовые дирижабли нескончаемой вереницей выгружали каменную руду и керамическую облицовку с атолла Наративат, это был запас необходимых стройматериалов. Работа шла без малого двадцать лет. Сотни метров Рва над водой являлись всего-навсего десятой частью целого, которое представляло собой километровое кольцо, опиравшееся на морское дно. Через месяц-другой отверстие – трещина в махине Рва – будет заделано, и громадные герметичные двери замкнутся. По необходимости строительство велось медленно и аккуратно, ведь его цель нисколько не сводилась к тому, чтобы обнести стеной небольшой участок океанской воды. Ров был попыткой обособить часть живого океана, изолировать сообщество жонглеров образами внутри прочного керамического кольца. Скоростной дирижабль заложил плавный вираж над отверстием. Зеленая вода внизу колыхалась с флегматичностью загустевшей крови. Толстые щупальцы, торчавшие из нее, позволяли островкам внутри Рва обмениваться информацией с узлами в открытом океане. У стен, внутри и снаружи, присутствовали пловцы, следившие через контакт с жонглерами за общей ситуацией и готовые немедленно сообщить, если обычные органические процессы окажутся нарушенными. Дирижабль пришвартовался к одной из башен. Наки окунулась в привычную суету переполненных коридоров и рабочих пространств. Было донельзя странно вновь ощутить под ногами неподвижную землю. Мало кто обращал на это внимание, но Умингмакток находился в постоянном движении, как любой другой город-«снежинка» и как любой воздушный корабль. Ничего, скоро все наладится, она с головой уйдет в работу, опять будет делать десять разных дел одновременно, находить оптимальные решения, согласовывать бюджеты, не жертвуя по возможности качеством, разбираться в личных обидах и гасить подковерные войны, а еще, быть может, – если повезет – найдет час или два на научные исследования. После нескольких дней такой жизни прибытие инопланетян покажется если не вымыслом, то малозначительным перерывом в рутинной деятельности. Два года назад она, пожалуй, только бы порадовалась подобному повороту. Жизнь продолжалась, как ни крути, во многом так, как Наки и планировала. В кабинете ее ждало сообщение от доктора Сивараксы. Тот настаивал на срочном разговоре. Кабинет доктора Сивараксы в здании администрации проекта был значительно скромнее, чем апартаменты в Умингмактоке, зато вид из окон открывался превосходный. Неудивительно, ведь этот кабинет помещался на средней высоте в одной из тех башен, что сторожили прореху в керамическом кольце Рва, вырастая из толщи сооружения подобно приоткрытым ящикам письменного стола, который опрокинули на заднюю стенку. Когда Наки вошла, Сиваракса что-то писал. Наки помедлила у панорамного окна, разглядывая кипучую стройку в сотнях метров ниже. Машины и работники в шлемах сновали по плоской верхней кромке Рва, доставляя оборудование и стройматериалы в нужные места. Небо отливало кобальтом, изредка мелькали сигары грузовых дирижаблей. Океан за Рвом, казалось, приобрел вид и текстуру дорогой кожи. Доктор Сиравакса прокашлялся и, когда Наки обернулась, жестом пригласил ее занять кресло напротив. – Полагаю, все идет неплохо? – Жаловаться не на что. – А как с работой? – Тоже нормально. – Отлично, отлично. – Сиваракса что-то черкнул в компаде у себя на столе, потом задвинул электронный блокнот под дымчато-серый куб пресс-папье. – Сколько уже прошло? – С какого времени? – С тех пор, как ваша сестра… Как Мина… – Он умолк, будто не в силах завершить фразу, и указательным пальцем нарисовал в воздухе спираль. На его искусно вылепленных руках просматривались вены, оливковые линии на мраморе кожи. Наки села поудобнее.