Мы выбрались из модуля. Обезьяна все жаловалась на лапу: местные микроорганизмы ухитрились проникнуть в перчатку и повредить сервопривод. Канто на ходу лупил перчаткой об лед, безуспешно стараясь ее сбросить. – Никаких следов, – сказала Ленка, осмотрев окрестности в бинокль, закрепленный на макушке шлема. Обращалась она ко всем сразу, не желая выбирать между Раштом и мной. – Зато я вижу устье пещеры. В точности там, где его нарисовала Тетерева. Пять или шесть километров до цели. – Можешь проложить маршрут в обход препятствий? – спросил Рашт. – Легко. Было светло, по местному времени дело близилось к полудню. Бледно-голубой небосвод испещряли белые полоски высотных облаков. За очертаниями холма проступала в небе махина газового гиганта – одна раздутая, отвратительная туша нависала над другой. Мы выстроились цепочкой: Ленка первая, за ней Рашт с обезьяной, за ними я. Дышали мы по-прежнему воздухом из ранцев, хотя визоры шлемов подтверждали пригодность здешней атмосферы для дыхания, а также уверяли (насколько позволяла чувствительность датчиков), что какие-либо ядовитые примеси в воздухе отсутствуют. Я не сводила глаз с хвоста обезьяны, который болтался передо мной, точно маятник. С обеих сторон нас окружали пузырящиеся водоемы, лишая свободы маневра, и поверхность этих водоемов регулярно пучилась огромными газовыми пузырями, а поблизости фонтанировали гейзеры. Плевать на токсины, тут и без них запашок наверняка стоит еще тот. С другой стороны, мы прилетели сюда на «Лакримозе», а на ее борту ароматы не сравнить с райским садом… Внезапно – ничто меня не предупредило – ледяная корка под ногами лопнула. Тех, кто шагал впереди, она выдержала, но совокупный вес тяжелых скафандров в итоге сказался, и последнему, то есть мне, выпало отдуваться за всех остальных. Я провалилась по горло в горячую и бурлящую воду, инстинктивно замахала руками, будто вообразила, что смогу поплыть. Затем мои башмаки коснулись дна. Скафандр мгновенно определил переход в иную среду и принялся бомбардировать меня сообщениями об изменении статуса – по тыльной стороне визора заструились сведения о температуре, щелочности и солености жидкости, заодно с масс-спектрограммами и структурно-молекулярными схемами химикатов. У нижней кромки визора снаружи плескалась вода оттенка ржавчины. Я не то чтобы испугалась, но это было… неожиданно. Голова моя торчала над водой, а скафандр был рассчитан на сопротивление куда более враждебным средам. Но как выбраться на сушу? – Нет, не надо, – запротестовала я, когда Ленка протянула мне руку. – Ты тоже провалишься, и мы будем плескаться вдвоем. – Нидра права, – согласился Рашт. Обезьяна таращилась на меня с неподдельным восторгом. Ладно, Ленку отогнали, но пара минут беспомощного барахтанья четко дала понять, что без посторонней помощи мне не вылезти. Не потому, что сил не хватало, а потому, что не за что было уцепиться. Край водоема представлял собой ледяную корку, которая обламывалась, едва я на нее налегала. Все мои попытки приводили лишь к тому, что лужа становилась шире прежнего. Побузив, я смирилась. – Так не пойдет. – К тому времени рукава скафандра уже покрылись той же густой порослью, которая повредила перчатку обезьяны. – Нужно ее вытаскивать, – бросил Рашт. – Иначе никак. Мы вроде стоим на твердой земле. Ленка, бегом в модуль за лебедкой. – Есть вариант получше, – отозвалась Ленка. – Я видела лебедку в обломках шаттла. На вид она рабочая, кажется. Давайте сначала попробуем ее, а если что, до модуля сбегать недолго. Обогнув водоем, в котором вынужденно купалась я, она отправилась обратно к месту катастрофы – по той самой дорожке, которую мы трое (четверо) проложили. Поскольку я смотрела из ямы, она быстро скрылась из глаз. Рашт и его обезьяна поглядывали на меня, но капитан, как ни удивительно, продолжительное время помалкивал. – По-твоему, мы совершаем ошибку, – утвердительно произнес он в конце концов. – Мне не нравится этот холм и еще больше не нравится тот факт, что Тетерева из него не вышла. – Мы не знаем точно, что с ней случилось, можем лишь догадываться. Не исключено, что она все-таки вернулась к шаттлу, а потом ее благополучно забрали. – Почему тогда в журнале ничего об этом не сказано? Почему она не забрала журнал с собой? – Ответы мы найдем в той пещере, Нидра. Это же наш девиз: приспосабливаться и исследовать. Мазамель подсунул нам откровенную лажу, так что приходится импровизировать. – Вы получили ровно те сведения, за которые заплатили, – возразила я. – Недаром же другие капитаны стараются не вести дел с Мазамелем. – Немного поздновато для обвинений, не находишь? Если тебе не по нраву твой нынешний капитан, поищи себе получше – тебя никто не держит. – Я было решила, что разговор окончен, но Рашт прибавил: – Я знаю твое отношение к «Лакримозе», Нидра. Ты презираешь меня, презираешь Ленку и наш корабль. Но теперь-то все иначе, верно? Без корабельной лебедки и без нашей помощи тебе не выбраться. – А вы без навигатора далеко не улетите. – Зря ты так уверена. Я взял тебя в навигаторы, а Ленку взял наблюдателем, чтобы отслеживала датчики. Но это вовсе не означает, что я не могу управлять «Лакримозой» самостоятельно, если придется. Вы полезны, но не незаменимы. Вы обе. – Не сомневайтесь, я поделюсь этим откровением с Ленкой. – Чего ради? Ее преданность никогда не вызывала у меня ни малейших подозрений. Она слаба эмоционально, отсюда все эти глупые переживания по поводу Тетеревой. Но против меня она не пойдет. Обезьяна злобно захихикала. Между тем Ленка вернулась. Лебедка представляла собой агрегат размерами с тяжелую вакуумную винтовку. Ленка несла ее двумя руками. У нас на борту была такая же, поэтому вопросов о том, как включать и как пользоваться, не возникло. На тросе имелся захват, который выстреливался посредством патрона со сжатым газом. Ленка отсоединила этот захват, а сам трос, гибкий и тонкий, сложила петлей. Немного отмотала трос и бросила петлю в моем направлении. Я крепко ухватилась. Ленка убедилась, что стоит на твердой земле, включила усилители скафандра и принялась меня вытягивать. Трос завибрировал, принимая на себя мой вес. Дело шло медленно, но все-таки я смогла выбраться на окружавшую лужу ледяную корку. Отползла на животе подальше от края и, постучав по льду для надежности, отважилась встать. – Твой скафандр расползается, – заметил Рашт. – Переживу. Можно подумать, я нарочно плюхнулась в эту дрянь. Когда мы возобновили движение в сторону пещеры, выяснилось, что мой скафандр действительно получил тяжелые повреждения. Система жизнеобеспечения не пострадала, так что смерть мне не грозила, но вот двигательная аугментация изрядно сбоила. Сразу вспомнилась лапа противной капитанской обезьяны. Местные микроорганизмы, похоже, проникли в сервоприводы. Идти я могла, но скафандр реагировал с солидной задержкой, не столько помогал двигаться, сколько мешал. Я даже вспотела, тщетно пытаясь угнаться за остальными. А проклятая обезьяна бодро скакала впереди. Ей-то что – она перемещалась на задних конечностях, с которыми все было в порядке. – Спасибо, что приволокла лебедку, – поблагодарила я Ленку, тяжело дыша. – Молодец, что вспомнила про шаттл. Проторчи я подольше в той полынье, мне бы и вправду не поздоровилось. – Я рада, что мы тебя вытащили. Возможно, во мне взыграла именно благодарность за спасение, но я поклялась себе впредь относиться к Ленке лучше. Она влилась в экипаж раньше меня, но Рашт как будто ценил ее способности ничуть не выше моих. Что бы я ни думала об отсутствии у нее здорового честолюбия, о готовности мириться со своим положением на корабле, мне вдруг стало очевидно, что она заслуживает большего. Может, когда мы отсюда уберемся, я сумею достучаться до нее, втолкую, что для капитана она лишь полезный инструмент, подручное средство, которое вовремя подвернулось. Может, она тогда начнет смотреть на мир хоть немного по-другому. Перед мысленным взором промелькнула картина: мы вдвоем сходим с корабля в следующем порту, оставляем Рашта наедине с его обезьяной… Может, нас примут за сестер, за близняшек, и мы найдем новую работу для нас обеих… Ближе к холму ледяная корка под ногами стала тверже, и необходимость проявлять повышенную осторожность отпала. Местность мало-помалу шла вверх. По обе стороны от нас тянулись те самые отлогие лавовые гребни, и каждый из них возвышался на десять, а то и на пятнадцать метров над нашей головой. Впереди маячил зев пещеры, полукруглый, метров десять от земли – ото льда, естественно – в верхней точке. Лед, судя по всему, покрывал и пол пещеры. Склон холма над пещерой круто, почти отвесно лез вверх, но над входом нависал своего рода козырек – гладкая, прозрачная ледяная шапка, тот самый клюв, изображенный на рисунке Тетеревой. От входа было видно, что пещера изгибается и что ее пол действительно весь во льду. – По-прежнему никаких следов, – доложила Ленка, когда мы приблизились. По ледяной бахроме под ледяным же козырьком всякий мог догадаться, что здешний лед то подтаивает, то снова застывает. Некоторые сосульки были такими длинными, что совсем немного не дотягивались до поверхности. Рашт двинулся прямиком сквозь них, сметая бахрому плечами. Ледяные брызги с немелодичным дребезгом летели на пол. Ленка вдруг воскликнула: – Есть следы! Она точно здесь проходила. Ленка не ошиблась. Следы начинались в нескольких метрах от входа, там, куда солнечный свет не проникал вовсе либо попадал крайне редко. Всего пара следов, в направлении вглубь пещеры, обратных не было. – Вдохновляет, – скептически протянула я. – Если ты так настроена, можем исключить тебя из доли, когда станем делить добычу, – предложил Рашт. По-видимому, он успел убедить себя, что мифические американские сокровища существуют в реальности и что нам предстоит в скором времени обогатиться. Мы снова включили нашлемные фонари, и Рашт, наклонившись, проделал эту операцию со шлемом обезьяны, слишком тупой, чтобы она справилась самостоятельно. Кстати, Канто вел себя возбужденнее обычного. Он крутил хвостом и упирался, так что Рашту пришлось буквально его волочить. – Ему тут не нравится, – сказала Ленка. – Может, тварь умнее, чем выглядит, – пробормотала я под нос, преодолевая сопротивление неисправного скафандра, мешавшего сделать следующий шаг. Сама я целиком разделяла недовольство обезьяны. Зачем лезть в пещеру на чужой планете, если тебя никто не заставляет? Тетерева поставила на кон свое выживание, но у нее не было выбора: она рассчитывала обнаружить некие технологии, при посредстве которых имелся шанс спастись. Нас же ничто не вынуждало, мы руководствовались только желанием хоть как-то компенсировать себе перелет в эту систему. Ледяной пол пещеры резко пошел вниз. Стены, впрочем, были свободны ото льда, и мы подались левее, используя трещины в стене как опору для рук, а ноги так и норовили поскользнуться. Обезьяна, которую Рашт волочил на поводке, жалобно пищала, ее писк становился все громче, а нежелание идти с нами – все отчетливее. – Да уймись ты! – прикрикнул Рашт. Тоннель постепенно суживался. Сделалось темно, всякие проблески дневного света остались позади. Мы продолжали путь, следуя указаниям Тетеревой (она, конечно, о нас не думала, но мы пользовались ее метками на льду). Раз или два ее следы двоились и даже троились, словно вдруг у нее объявились попутчики. Эта мысль меня грызла, пока я не сообразила, что в этих местах она топталась на месте, разворачивалась, но неизменно стискивала зубы и снова шла в первоначальном направлении. Я ей сочувствовала. – Впереди что-то есть, – подал голос Рашт. – Вижу какое-то свечение. Выключаем фонари. – С обезьяны начните, – процедила я. – Как скажешь, Нидра. Рашт подтащил к себе Канто и выключил его фонарь, а мы последовали его примеру. Капитан оказался прав. Далеко впереди мерцала серебристая полоска света. Почему-то возникало впечатление, что этот свет исходит не из одного источника, а сразу из множества, например от скальных пород или минералов в стенах пещеры. Возможно, те же породы залегали в стенах и ближе ко входу, просто мы не замечали их из-за дневного света. Но мне казалось, что там, наверху, их не было, что они появились ниже. – Я не геолог, – проговорила Ленка, озвучивая те же мысли, которые, видимо, посетили каждого из нас. Мы понятия не имели, о чем свидетельствует это свечение, является ли оно природным, или нам пора насторожиться. Вскоре всякая потребность в нашлемных фонарях отпала. Даже вернув глазам нормальную чувствительность, мы видели в сумраке достаточно хорошо и смогли разобрать, что светятся и вправду прожилки в стенах. Они складывались в полосы, треугольники и завитки, в текучие формы, застывшие в миг максимальной гидродинамической комплексности. Для меня они выглядели не слишком-то естественными, но что я знаю о горных жилах? В своей жизни я чаще наблюдала внутренности кораблей, а не планет. А планеты, как известно, битком набиты зубодробительной физикой. Мало-помалу склон стал более пологим, затем пол и вовсе выровнялся. Сейчас мы находились в сотнях метров от входа в пещеру, скорее всего, глубоко под заснеженной поверхностью. Было бы разумнее послать на разведку дрон, подумалось мне. Но наш капитан никогда не отличался ни здравомыслием, ни долготерпением. К тому же Тетерева вряд ли имела дроны в своем распоряжении. Вспоминая записи в бортовом журнале, короткие, обрывочные, исполненные отчаяния, я не могла отделаться от иррационального ощущения, что мы ее подведем, если не пройдем по следам этой незнакомой женщины до самого конца. Было ли ей страшно, когда она брела по этому тоннелю? Или ее больше пугала вероятность умереть в одиночестве в шаттле? Вот уж не знаю. У меня-то от страха чуть зубы не стучали. Но мы шли дальше. Тоннель расширился, его стены раздвинулись. Мы остановились передохнуть в этой подземной пещере, принялись разглядывать затейливые узоры жил, которые все вместе ползли вверх, к сводчатому потолку. Тогда-то мы и увидели то, чего не должны были увидеть. Нам следовало развернуться и уйти, не теряя ни секунды, верно? Эти фигуры прямым текстом намекали: сматывайтесь, уносите ноги, пока целы. Какое еще предупреждение нам требовалось?