Селестина, не теряя времени даром, накладывала на рану жгут из походной аптечки. Крови она потеряла совсем немного, и, насколько я мог судить, рана не доставляла ей существенных неудобств. – Ты как, справишься? – спросил я. – Нормально, Ричард. – Она поморщилась, затягивая жгут потуже. – А вот о Хирц этого не скажешь. – Где она? – Шпиль ее забрал. Здоровой рукой Селестина указала на то место, где совсем недавно ярился металлический вихрь. На полу, ниже того уровня, где извивалась жуткая лента, виднелась аккуратная горка человеческой плоти. – Кисти Селестины нет, – заметил я. – И следов комбинезона Хирц тоже. – Ее разорвало заживо, – пробормотал Чайлд, лицом походивший на восковую маску. – Где она? – Все произошло так быстро… Какое-то размытое пятно… Ее разорвало, а кусочки исчезли в стенах. Надеюсь, она не успела ощутить боль. – Верю, провидение о ней позаботилось. Доктор Тринтиньян нагнулся и тщательно осмотрел останки. Глава 8 Снаружи, в длинной тени от Шпиля, при свете то ли утренних, то ли вечерних сумерек мы разыскали те останки Хирц, которым Шпиль не нашел применения. Они оказались наполовину зарытыми в пыль, словно не устоявшие перед напором ветра развалины каких-то древних сооружений, уменьшенных до крошечного размера. Мое восприятие играло со мной дурные шутки, превращая эти безжалостно вырезанные детали человеческой анатомии в абстрактные скульптуры – в некие затейливые сочетания, что ловили окружающий свет и отбрасывали собственные умиротворяющие тени. Сохранились кое-какие обрывки ткани комбинезона, но Шпиль позаимствовал все металлические части снаряжения Хирц. Даже череп с трещиной по куполу осушил насухо ради немногих металлических вкраплений в ее мозгу. А то, что ему не требовалось, попросту выкинул. – Нельзя бросить ее здесь, – сказал я. – Нужно что-то сделать. Похоронить… Поставить приметный знак… – Знак уже есть, – возразил Чайлд. – О чем ты? – Сам Шпиль. Чем скорее мы доберемся до шаттла, тем быстрее подлатаем Селестину и сможем продолжить восхождение. – Секундочку, – подал голос Тринтиньян, копаясь пальцами в другой горке человеческих останков. – Идемте, доктор, это уже не Хирц, – позвал Чайлд. Тринтиньян выпрямился и сунул в карман пояса какой-то предмет. Что бы это ни было, я успел заметить, что оно маленькое, не больше камешка или детского мячика. – Я возвращаюсь домой, – сообщила Селестина, когда мы очутились в безопасности внутри шаттла. – Прежде чем начнешь отговаривать, предупреждаю: я не передумаю. Мы сидели в ее каюте. Чайлд только что тщетно пытался переубедить нашего математического гения, а затем натравил на нее меня – вдруг получится. Впрочем, я не намеревался усердствовать. Я ведь видел, на что способен Шпиль, и будь я проклят, если позволю и дальше проливаться чьей-либо крови, за исключением моей собственной. – По крайней мере позволь Тринтиньяну позаботиться о твоей руке. – Металл мне больше не нужен – сказала она, дотрагиваясь до синего хирургического рукава, в котором пряталась культя. – До Города Бездны вполне обойдусь без руки, а там мне вырастят новую. Как говорится, помяни лихо – в проем просунулась серебряная маска, и музыкальный голос Тринтиньяна поведал: – Если мне позволено будет сказать… Если сочтете возможным воспользоваться моими услугами, возможно, лучших вам найти не удастся. Селестина покосилась на Чайлда, перевела взгляд на доктора, снова уставилась на хирургический рукав: – О чем вы говорите? – О сущих пустяках. Чайлд разрешил мне ознакомиться кое с какими новостями из дома. – Тринтиньян без приглашения вошел в каюту и загерметизировал вход. – Можно выражаться яснее, доктор? – Вести на самом деле довольно тревожные. Вскоре после нашего отлета в Городе Бездны произошли малоприятные события. Случилась эпидемия, затронувшая все самовоспроизводящиеся системы, вплоть до микроуровня. Иными словами, разгул нанотехнологий… Похоже, число жертв исчисляется миллионами. – Ни к чему так радоваться чужой беде, доктор. Тринтиньян приблизился к кушетке, на которой отдыхала Селестина. – Я лишь обращаю ваше внимание на то, что передовая медицина, на которую мы привыкли рассчитывать в Городе Бездны, может быть временно недоступна. Конечно, все может измениться к лучшему еще до нашего возвращения… – Пожалуй, я готова рискнуть, – ответила Селестина. – Решение за вами, разумеется. – Тринтиньян помешкал, затем положил на столик что-то мелкое и твердое. Повернулся, как бы собираясь уходить, но остановился и прибавил: – Мне не привыкать, знаете ли. – Не привыкать к чему? – спросил я. – К страху и отвращению. Из-за того, кем я стал и что успел натворить. Но уверяю вас, я не воплощение зла. Меня можно называть извращенцем, человеком особых пристрастий, безусловно. Но я не монстр. – А что насчет ваших жертв, доктор? – Я всегда повторял и буду повторять, что они добровольно соглашались на мое вторже… – он поперхнулся, – на мое вмешательство. – В архивах сказано иначе. – Кто мы такие, чтобы оспаривать архивы? – Игра света и тени на его маске, казалось, растягивает шире легкую усмешку, которая всегда там присутствовала. – Кто мы такие, друг мой? Когда Тринтиньян ушел, я повернулся к Селестине и произнес: – Лично я возвращаюсь в Шпиль. Ты же это знаешь, верно? – Догадалась, конечно, но все-таки рассчитывала тебя удержать. – Здоровой рукой она провела по предмету, оставленному Тринтиньяном на столике. Выглядел он как темный камешек странных очертаний. Доктор нашел его в останках возле Шпиля, и на мгновение мне стало интересно, зачем Тринтиньян подсунул этот камень Селестине. – Честно сказать, не думаю, что стоит взывать к моему здравомыслию. Это касается нас с Чайлдом, никого больше. Он явно знал, что настанет такой момент, когда я просто не смогу отступить. – Не важно, какова будет цена? – уточнила Селестина. – Мы рискуем постоянно. Она покачала головой, медленно и недоуменно: – А он тебя зацепил, мерзавец. – Вовсе нет, – возразил я, ощущая непонятную потребность защитить старого друга, пусть даже Селестина была совершенно права в своих выводах. – Дело не в Чайлде, как ни крути. Дело в Шпиле. – Прошу тебя, Ричард, мысли без спешки. Я обещал, но мы оба знали, что обещание было ложью. Глава 9 Мы с Чайлдом вернулись к Шпилю. Я разглядывал сооружение, что высилось над нами подобно варварскому кенотафу. Теперь я видел его с исключительной, поистине невероятно четкостью. Как если бы с моих глаз сорвали полупрозрачную завесу, благодаря чему я смог различить тысячи новых подробностей и оттенков. Лишь мельчайшие, едва заметные намеки на пикселизацию – когда я менял угол зрения слишком быстро – выдавали тот факт, что эту остроту зрения нельзя признать обыденной, что это кибернетическое улучшение. Наши глаза изъяли, очистили глазницы и поместили в них куда более эффективные технические устройства, соединенные с визуальными центрами мозга. Глаза дожидались нас в шаттле, плавали в колбах, точно диковинные деликатесы. Обратную операцию мы проделаем, когда вернемся из Шпиля с победой.