На сей раз наказание последовало раньше, чем мы ввели неправильный ответ. Можно сказать, оно было щадящим по сравнению с той чудовищной мясорубкой, которая прервала наше восхождение в прошлый раз. Скорее это было суровое повеление думать быстрее – щелканье бича, а не свист гильотины. Нечто выскочило из стены и упало на пол. Какой-то металлический шар, размером с детский мячик. Несколько секунд он лежал неподвижно. Мы все замерли, уставились на него в полной уверенности, что случилось что-то скверное. Шар завибрировал, потом, ничуть не деформировавшись, отскочил от пола на высоту колена. – Селестина, я настоятельно советую принять решение, – проговорил Чайлд. Явно напуганная, Селестина опять повернулась к дверному косяку. Шар продолжал подпрыгивать на месте, всякий раз все выше. – Мне это не нравится, – проворчала Хирц. – Разделяю твои чувства, – отозвался Чайлд, наблюдая, как шар стукнулся о потолок и отлетел обратно, чуть в стороне от того места, откуда начал движение. Потом снова подпрыгнул к потолку, а на отскоке понесся поперек комнаты и угодил в одну из стен, прежде чем отскочить под иным углом. Врезался в Тринтиньяна, отрикошетил от металлической ноги доктора, заметался между стен, набирая скорость с каждым столкновением, а затем ударил меня прямо в грудь. Сила удара была такова, что из легких вышибло весь воздух. Я упал на пол, исхитрился застонать… Шар продолжал скакать по комнате, не выказывая ни малейших признаков замедления. Наоборот, он двигался все быстрее и быстрее, а траектория его движения начала напоминать непрерывно плетущуюся серебряную паутину, в которую то и дело попадал кто-то из нас. Я слышал стоны товарищей, потом внезапно мою ногу пронзила боль, а шар все убыстрялся. Звук, который он издавал, походил на отдаленную канонаду, причем промежутки между ее «залпами» стремительно сокращались. Чайлд, которому тоже досталось, крикнул: – Селестина, выбирайте же! В этот миг шар врезался в нее, и она согнулась от боли, упала на одно колено, однако все-таки сумела приложить ладонь к какому-то символу справа от двери. Канонада стихла, серебряная паутина исчезла, шар сгинул без следа. Несколько секунд ничего не происходило, затем дверь в следующую комнату начала открываться. Мы стали изучать повреждения. Нашим жизням ничто не угрожало, но всем изрядно намяли бока, а кое-кому даже поломали кости. По ощущениям я предположил, что у меня треснуло ребро, а Чайлд болезненно скривился, когда попробовал опереться на правую ногу. Моя левая нога сильно саднила в месте удара, но ходить я мог, а вскоре боль прошла – ее успешно сгладили мои собственные наномеды и обезболивающее, которое впрыснул шунт. – Хвала небесам, что мы догадались надеть шлемы, – сказал я, ощупывая вмятину на макушке. – Иначе нас размазало бы в хлам. – Пожалуйста, объясните, что это было, – попросила Селестина, внимательно оглядывая себя. – Полагаю, Шпиль счел, что мы продвигаемся слишком медленно, – ответил Чайлд. – До сих пор он позволял нам тратить на поиски решения сколько угодно времени, но теперь придется поторапливаться. – А поконкретнее? – уточнила Хирц. – С открытия предыдущей двери прошло сорок минут. – Сорок три, если быть предельно точным, – добавил Тринтиньян. – Предлагаю выдвигаться к следующей двери, – сказал Чайлд. – По-вашему, доктор, сколько времени у нас в запасе? – Верхняя граница? На мой взгляд, около двадцати восьми минут. – Этого явно не хватит, – сказал я. – Лучше уж сразу вернуться в шаттл. – Нет, – возразил Чайлд. – Мы не пойдем обратно, пока кто-то не получит серьезных повреждений. – Вы спятили, – проронила Селестина. Чайлд ее проигнорировал. Переступил порог и шагнул в следующее помещение. Дверь позади нас закрылась. – Я ничуть не спятил, – сказал он, поворачиваясь к нам. – Просто мне не терпится пойти дальше. Дважды ему просить не пришлось. Селестина сделала выбор так быстро, как только могла, едва не скрипя зубами от напряжения, и это подарило нам, по прикидкам Тринтиньяна, пять или шесть минут свободы перед тем, как Шпиль начнет требовать ответ. – Подождем, – решил Чайлд, всматриваясь в наши лица, чтобы определить несогласных. – Селестина сможет перепроверить свой вариант. Ни к чему давать этой штуковине ответ, пока нас к тому не вынудят, ведь ставки слишком высоки. – Я уверена в ответе. – Селестина указала пальцем на символ справа от двери. – Тогда потратьте пять минут на отдых. Делайте что хотите, но мы не станем подтверждать выбор, пока нас не принудят. – Чайлд, если мы пройдем эту комнату… – Да? – То я возвращаюсь. Вы меня не задержите. – Вы никуда не уйдете, Селестина, и сами прекрасно это знаете. Она ожгла его взглядом, но промолчала. Думаю, следующие пять минут были самыми долгими в моей жизни. Никто не отваживался заговаривать, не желал обронить ни словечка из страха перед появлением чего-то вроде давешнего шара. На протяжении этих пяти минут я слышал лишь собственное дыхание, а фоном ему была неумолчная вибрация Шпиля. Потом что-то выскользнуло из стены. Извиваясь, легло на пол. Гибкая металлическая лента, толщиной в дюйм и длиной метра три. – Все назад! – распорядился Чайлд. Селестина посмотрела на него через плечо: – Мне нажимать или нет? – По моей команде, не раньше. Лента продолжала извиваться, то свертывалась в кольца, то разворачивалась, как спятивший угорь. Чайлд неотрывно следил за нею, будто завороженный. Движения ленты становились все резче, их сопровождали громкое шипение и скрежет от соприкосновения металла с металлом. – Чайлд? – позвала Селестина. – Я хочу убедиться, что эта штука… Лента вновь свернулась, развернулась, а затем метнулась через помещение в направлении Чайлда. Он ловко подпрыгнул, и лента благополучно пронеслась под его ногами. Теперь ее движения сделались неуловимо быстрыми, и мы все постарались вжаться в стены. Промахнувшись по Чайлду, лента отскочила в центр комнаты и яростно зашипела. Казалось, она стала длиннее и тоньше, чем была мгновение назад, как будто растянулась. – Чайлд! – воскликнула Селестина. – Через пять секунд я нажму сама, нравится вам это или нет! – Да погодите вы! Лента вздыбилась, так что зона ее поражения уже не ограничивалась несколькими дюймами над полом. Вращалась она столь стремительно, что словно превратилась в псевдоцельную форму, в причудливых очертаний столб мерцающего и шипящего металла. Я смотрел на Селестину, мысленно умоляя ее надавить на символ у двери, что бы там ни твердил Чайлд. Его поведение было мне понятно – кружение ленты и вправду завораживало, но как по мне, это любопытство грозило немалыми неприятностями. – Селест… – выдавил я. Дальнейшие события развернулись с головокружительной быстротой: серебристо-серое щупальце, отросток ленты, если угодно, внезапно дважды обернулось вокруг руки Селестины, той самой, над которой успел потрудиться Тринтиньян. Селестина в ужасе замерла, а щупальце сжалось и отсекло ей кисть. С истошным визгом Селестина повалилась навзничь. Щупальце оттащило ее кисть в центр комнаты и втянулось в извивающийся в воздухе металлический столб. Я рванулся к двери, припоминая символ, который Селестина собиралась нажать. Мне вслед метнулось второе щупальце, но я вовремя прижался к стене, и металл лишь мазнул меня по груди, обтянутой комбинезоном. В центре комнаты упали на пол крошечные ошметки ткани и кусочки кости. Следующая металлическая петля захлестнула Хирц, обхватила ее за талию и повлекла к столбу. Хирц пыталась сопротивляться, расставляла руки, упиралась ногами, но все было бесполезно. Она закричала, потом сорвалась на вопль. Я добрался до двери. Ладонь зависла над символами. Правильно ли я помню выбор Селестины? Или она собиралась нажать на другой символ? Они ведь почти одинаковые… Тут Селестина, продолжавшая баюкать искалеченную руку, часто закивала. Я приложил ладонь к рисунку. Уставился на дверь, ожидая, чтобы она открылась. Неужели после такого кошмара выяснится, что Селестина ошиблась? Шпиль не торопился, растягивал удовольствие, как законченный садист, а за моей спиной по-прежнему раздавалось яростное шипение. А также другие звуки, которые я предпочитал пропускать мимо ушей. Вдруг все стихло. Краем глаза я заметил, как металлическая лента убралась обратно в стену, будто змеиный язык в пасть. Дверь начала открываться. Селестина выбрала верно. Я прислушался к себе и решил, что должен чувствовать облегчение. Возможно, я его чувствовал где-то на донышке души. Теперь мы способны вернуться к точке старта и выбраться из Шпиля. Кто захочет, конечно, а захотят вряд ли все… Я обернулся, заранее готовый увидеть то, что мне предстояло увидеть. Чайлд и Тринтиньян нисколько не пострадали.