– А потом? – Он сердится. Но, думаю, не убьет меня. На самом деле он неплохой человек. – Мне послышалось или ты сказал, что его зовут Ван Несс? – Да, капитан Рейф Ван Несс. – Вид у меня наверняка был удивленный. – Только не говори, что это имя для тебя что-то значит. – Я слышала его от Вулиджа, только и всего. – И что о нем говорил Вулидж? – Ничего хорошего. Но я сомневаюсь, что вашего капитана это расстроит. Должно быть, он здравомыслящий человек. По крайней мере, разрешил взять меня на корабль, хотя и не пригласил пообедать вместе с ним в его каюте. – Обедать с Ван Нессом – не самое приятное занятие, – ухмыльнулся я. – Лучше насыщаться в одиночестве. – Он тебе нравится, Иниго? – У него есть недостатки, но в сравнении с такими негодяями, как Вулидж, он покажется ангелом. – Но сочленителей он не любит. – Большинство ультра оставили бы тебя дрейфовать в космосе. – Возможно. Но я все-таки не могу понять. Если ваш капитан такой же, как большинство ультра, в нем должно быть не меньше машин, чем во мне. По всей вероятности, даже больше. – Важнее то, как ты используешь машины, – ответил я. – Ультра стараются не увечить свой мозг. Даже если и ставят себе имплантаты, то лишь для возмещения функций, утраченных из-за повреждений или старости. На самом деле их не интересуют никакие улучшения, если ты понимаешь, к чему я клоню. Может быть, именно поэтому их так раздражают сочленители. Погода сбросила босые ноги с кровати. Ступни у нее были непривычно вытянуты. Она носила тот же обтягивающий костюм с глубоким прямоугольным вырезом на груди, в котором мы видели ее, когда высадились на пиратский корабль. Грудь у нее была маленькая. Девушка казалась костлявой, без единого лишнего грамма мышечной массы, но при этом шириной плеч походила на пловчиху. Хотя сама Погода получила достаточно синяков и шрамов, на ее костюме не было никаких повреждений. Видимо, он был самочинящийся или даже самочистящийся. – Ты говоришь об ультра так, будто сам не ультра, – сказала она. – Просто старая привычка вылезла наружу. Хотя иногда мне кажется, что я не одной породы с Ван Нессом. – Должно быть, твои имплантаты хорошо защищены. Я их совсем не чувствую. – Это потому, что у меня их нет. – Брезгуешь? Или просто слишком молод и удачлив, чтобы нуждаться в них? – Брезгливость тут ни при чем. И я не настолько молод, как тебе кажется. К тому же не могу назвать себя слишком удачливым. Я поднял механическую руку. Погода с придирчивым прищуром посмотрела на нее. Я вспомнил, как девушка отшатнулась от меня на «Василиске», и подумал о том, сколько жестокости пришлось ей вынести от железных рук ее прежних хозяев. – Она тебе не нравится? – спросила Погода. – Мне больше нравилась старая. Погода бережно взяла мою руку в свои, казавшиеся такими маленькими, кукольными, когда они поглаживали и ощупывали механический протез. – И это единственная неорганика в тебе? – Насколько я знаю, да. – Но разве это не ограничивает твои возможности? Разве ты не чувствуешь, что остальные члены команды имеют перед тобой преимущество? – Иногда чувствую. Но не постоянно. Моя работа требует, чтобы я мог забраться туда, куда таким людям, как Ван Несс, нипочем не пролезть. А еще я должен выдерживать такие мощные магнитные поля, которые других разнесли бы в клочья, если только сначала не сварили бы заживо. – Я сжал и разжал металлический кулак. – Бывает, приходится ее отвинчивать. У меня есть пластиковая замена, для тех случаев, когда нужно просто ухватиться за что-то. – Все-таки она тебе не очень нравится. – Она делает то, что от нее требуется. Погода отпустила мою руку, но ее пальцы задержались на металле на мгновение дольше, чем следовало бы. – Жаль, что она тебе не нравится. – Я мог бы восстановить руку в какой-нибудь орбитальной клинике, – сказал я. – Но всегда находится что-то еще, что нужно починить в первую очередь. К тому же, если бы не эта рука, многие бы вообще не поверили, что я ультра. – И ты хочешь остаться ультра насовсем? – Не знаю. Не сказал бы, что с детства мечтал стать корабельным мастером. Просто так уж вышло, что я здесь. – А я когда-то мечтала об одном деле, – призналась Погода. – И даже думала, что это в моих силах. Но потом мечта стала недостижимой. Она взглянула на меня и вдруг сделала нечто неожиданное и чудесное – улыбнулась. Это была не самая непринужденная улыбка из всех, что мне приходилось видеть, но я ощутил ее искренность. И внезапно осознал, что рядом со мной в каюте находится человеческое существо, пусть даже ущербное и опасное. – И теперь я тоже здесь. Не совсем то, чего я ожидала… Но спасибо тебе, ведь ты меня спас. – Я уже начал сомневаться, не ошиблись ли мы. Ты ведь, кажется, отказывалась уходить с корабля. – Отказывалась, – отстраненно сказала она. – Но это уже в прошлом. Ты сделал то, что считал правильным. – А это было правильным? – Для меня – да. А для корабля… возможно, и нет. Она замолчала и нахмурилась, склонив голову набок. В ее глазах сверкнули оливковые огни. – Куда ты смотришь, Иниго? – Никуда, – ответил я, резко отводя взгляд. Держаться подальше от Ван Несса, как он сам советовал, оказалось в последующие дни не самым трудным делом. «Петриналь» был большим кораблем, и пока мы исполняли будничные обязанности, наши с капитаном дороги пересекались редко. Куда сложнее бывало выкроить время, чтобы навестить Погоду, – во всяком случае, столько времени, сколько хотелось бы. График ремонта с самого начала был напряженным, но из-за неизвестного корабля его снова пришлось ускорить, что бы там я ни говорил Вепс. Тяжелая работа начала сказываться, я капля за каплей терял концентрацию. Но все еще верил, что дело будет сделано и мы сможем продолжить полет, как будто с нами ничего не случилось, если не считать гибели в стычке с пиратами членов экипажа и появления одной пассажирки. И как только наберем крейсерский ход, другой корабль, вероятно, отстанет от нас и отправится на поиски более легкой добычи. Был бы он таким же быстрым, как «Василиск», не прятался бы в тени, предоставляя конкурентам взять первый приз. Однако мой оптимизм оказался неоправданным. Закончив ремонт, я снова прополз по технологическому тоннелю к двигателю правого борта и снова оказался перед шестиугольником с регуляторами мощности. Как и ожидалось, все они горели темно-синим, и это означало, что двигатель работает в безопасном режиме. Я сверился со своим журналом и решил кое-что подрегулировать по мелочи. Все регуляторы должны были сменить цвет на голубовато-зеленый – по-прежнему в пределах безопасного режима, но меня ожидал неприятный сюрприз. Не успел я сдвинуть два из них на долю миллиметра, как они засияли ярко-оранжевым. Что-то пошло не так. Конечно же, я перепроверил настройки и убедился, что другие регуляторы остались в прежнем положении. Никакой ошибки не было. Я все быстрей и быстрей перелистывал страницы эксплуатационного журнала в поисках похожих случаев, которые могли бы подсказать, в чем моя ошибка. Но ни одна из прежних чрезвычайных ситуаций ничуть мне не помогла. Я ничего не перепутал при настройке, поэтому оставалось лишь одно объяснение: что-то случилось с самим двигателем. Он работает неправильно. «Этого не может быть, – убеждал я себя. – Двигатели не могут забарахлить, не могут сломаться. Ничего похожего». Но что я знал о них? Весь мой опыт работы с С-двигателями ограничивался стандартными операциями в обычных условиях. Но мы ведь побывали в бою с другим кораблем, получили серьезные конструктивные повреждения. Как корабельный мастер, я тщательно следил за состоянием корпуса и лонжеронов, но мне и в голову не приходило, что неисправным может оказаться сам двигатель. А почему, спрашивается? Этому есть разумное объяснение. Ведь даже если что-нибудь произойдет, я ничего не смогу сделать. Беспокоиться из-за поломки двигателя сочленителей – все равно что волноваться из-за метеорита, от которого ты все равно не успеешь увернуться, не успеешь сбить его в полете. А значит, лучше не вспоминать о нем, пока не доведется встретиться. Ни один корабельный мастер не лишится сна из-за отказа С-двигателя. Но мне, похоже, предстояло потерять не только сон. Даже если бы мы не тревожились из-за неизвестного корабля, у нас все равно хватало неприятностей. Мы были уже слишком далеко от Шивы-Парвати, так что не могли вернуться назад, и все еще летели слишком медленно, чтобы добраться до другой системы. При такой работе двигателей, как сейчас, нам бы потребовался слишком долгий срок, чтобы достичь релятивистской скорости, при которой замедление времени было бы приемлемым. При двадцати пяти процентах от световой нам вместо прыжка продолжительностью в двадцать лет придется ползти все восемьдесят… И для нас на корабле пройдут почти те же самые восемьдесят тоскливых лет. На таком продолжительном отрезке времени криосон превращается в лотерею. Наши капсулы рассчитаны на то, что человек пролежит в заморозке от пяти до десяти лет, а не четыре пятых века. Мне стало страшно. За какие-то пять минут я прошел путь от спокойствия и самоконтроля до полного отчаяния. Я не хотел, чтобы вся команда узнала о грозящей нам катастрофе, по крайней мере, до моего разговора с Погодой. Я уже скрестил шпаги с Ван Нессом, но он оставался моим капитаном, и я решил уберечь его от хлопот с перепуганной командой, хотя бы до тех пор, пока не выясню все до конца. Когда я вошел, Погода не спала. За все это время я ни разу не застал ее спящей. В обычных условиях сочленители вообще не нуждаются в сне, в самом худшем случае они могут на несколько часов отключить определенные функции мозга. Она читала меня, словно открытую книгу. – Что-то случилось, да? И не говорите мне после этого, что сочленители не способны понимать выражение лица. То, что им такое умение не очень-то и нужно, еще не означает, что они забыли, как это делается. – Я пытался вернуть двигатели на обычную крейсерскую тягу, – сказал я, присев на складной стул. – Но не успел дойти до двух десятых g, как увидел красные огни. Погода задумалась всего на несколько мгновений, но для нее это, должно быть, равнялось многочасовому размышлению. – Не похоже, чтобы ты увел двигатели в опасную зону во время погони. – Так и есть. Прежде все было в порядке. Думаю, один из двигателей получил какое-то повреждение, когда Вулидж нас обстреливал. Внешних подтверждений я не видел, но… – И не обязательно видеть. Внутреннее строение наших двигателей куда сложней и тоньше, чем обычно думают. Ударная волна могла повредить один из двигателей, особенно если соединительный узел – амортизирующее устройство – до этого успел потерять надежность. – Такое могло произойти, – согласился я. – Лонжерон уже был перенапряжен.