– Полная боевая защита. Почему спрашиваете? – Потому что дверь утверждает, что помещения впереди затоплены. Похоже, нам придется плыть. – Я понял, – кивнул Мартинес. – О нет! – Я затрясла головой. – Лезть под воду? Только не это. – Не уверена, что это вода. – Соллис сунула мне под нос считывающее устройство, словно я могла разобраться в этих цифрах и символах. – На самом деле это нечто теплое и влажное. Мартинес внутри скафандра пожал плечами: – Могла произойти утечка содержимого контейнеров. Не о чем беспокоиться, наши скафандры справятся легко. Я посмотрела в упор сквозь визор скафандра Мартинеса. Знала, что он не сможет отвести взгляд. – Вы уверены? Эти костюмчики не окостенеют на нас вскоре после того, как намокнут? – Скафандры будут работать. И я в этом настолько уверен, что пойду первым. Когда вы услышите, что я на другой стороне и в безопасности, следуйте за мной. – Мне это не нравится. Что, если приборы Ингрид откажут под водой? – У нас нет иного выбора, кроме как двигаться вперед, – заявил Мартинес. – Если эта секция затоплена, мы пройдем через нее, не отклоняясь от выбранного маршрута. – Что ж, давайте, – вздохнула я. – Если эти скафандры предназначены для боевых действий, то я уверена, что они нас выручат и в соседнем помещении. – Меня беспокоят не скафандры, – сказал Николоси, вновь проверив свою базуку. – Никто не упоминал… о погружении… когда мы выбирали оружие. Я положила ладонь на рукоять моего примитивного пулевого оружия: – Поменяюсь с тобой, когда переберемся на ту сторону. Николоси промолчал. Не думаю, что он оценил юмор ситуации. Две минуты спустя мы попали в беспросветный мрак. Заполнявшая отсек жидкость едва ли поддается описанию. Когда на тебе скафандр, ты ощущаешь инерцию и заторможенность, даже двигаясь в воздушной среде. Мои датчики биологической опасности ничего не регистрировали, но из этого не следовало, что жидкость безвредна. Ведь датчики были настроены на сильнодействующие ядовитые вещества, применявшиеся в ходе боевых действий, но не предназначались для распознавания всех опасных химикатов, которые существуют на свете. В моем шлеме зажужжал голос Мартинеса: – Здесь нет опор или направляющих. Надо просто двигаться прямо, сверяясь с инерционным компасом. Если будем находиться в поле зрения друг друга, обойдется без осложнений. – Давайте поторопимся, – поддержал его Николоси. Я изо всех сил старалась не отстать от Николоси, который возглавил процессию. Он продвигался вперед энергичными толчками, его базука свободно болталась на ремне. Сопротивление среды пловцами в скафандрах и так преодолевалось тяжело, а мы еще тащили на себе оружие. К тому же практически ничего не видели перед собой. Фонари шлемов пронизывали мрак не более чем на десять-двадцать метров, и дверь, через которую мы вошли, быстро потерялась во тьме. Я была близка к панике: если откажут компасы, мы нипочем не отыщем выход. Однако компасы не подводили, а Николоси уверенно держал темп. Через две минуты он прокричал: – Вижу стену! Она прямо впереди. Пару секунд спустя я тоже увидела ее в розовом сумраке. Испытанное мной облегчение слегка подпортил ее вид. Стена оказалась сплошной бледной плоскостью, утопавшей во мраке там, где кончался свет. – А где дверь? – Возможно, мы немного отклонились от курса, – предположил Николоси. – Судя по компасу, не отклонились. – Тогда, возможно, дверь где-то в стороне. Это не важно, будем простукивать стены, двигаясь по периметру, и найдем ее. – Если она здесь есть. – Если ее здесь нет, мы проложим путь с помощью оружия. – Рада, что вы всё так хорошо продумали, – пробормотала я, поняв, что Николоси говорит серьезно. Стена приближалась. Чем меньше метров до нее оставалось, чем яснее она высвечивалась нашими фонарями, тем отчетливее я осознавала: в ней есть что-то неправильное. Совсем пустая стена, без стоек и панелей, без отверстий и элементов корабельного оборудования, но не просто цельная плоскость, как можно было ожидать от массивной переборки космического корабля, изготовленной промышленным способом. Материал с непонятной структурой, чем-то напоминающий волокнистую дешевую бумагу. Вдоль стены тянулись слабо различимые полосы, чуть темнее, чем остальная поверхность, но не складывающиеся ни в какой осмысленный узор. Они закручивались и ветвились, распускали совсем нечеткие второстепенные линии, утончавшиеся, как жилки на древесном листе. С внезапным тошнотворным озарением я поняла, что представляет собой эта стена. Когда Николоси толкнул ее ладонями, она подалась, как батут, и ответила равным противодействием: Николоси летел назад, пока вязкость окружавшей жидкости не погасила энергию его движения. – Это… – начала я. – Кожа! Я знаю. Понял, прежде чем ударил. Я попыталась замедлиться, чтобы избежать контакта с кожаной стеной, но не успела. Она продавилась так сильно, что я испугалась, не засосет ли меня. Но миг спустя я помчалась в том направлении, откуда явилась. – Твою же мать! – пробормотала Соллис. – Невероятно. Эта штука не может быть гребаной кожей… – Без паники! – приказал Мартинес. Он хрипло дышал и делал паузы между словами. – Это просто еще один банк органики, как помещение, через которое мы только что прошли. Должно быть, жидкость – разновидность среды, поддерживающей рост, что-то вроде околоплодных вод. Во время войны этот зал был заполнен кусками растущей кожи площадью в акры. Николоси ощупал пояс и извлек зубчатое лезвие, жутко блеснувшее в розовой жидкости. – Я прорублюсь. – Нет! – рявкнул Мартинес. Соллис, ближе всех находившаяся к Николоси, придержала его за плечо: – Полегче, приятель. Найди способ получше. – Так, – выдохнул Мартинес, – убери нож, пожалуйста. Мы двинемся вдоль кожи, поищем край. – Я бы все-таки предпочел проделать дырочку. – Николоси не опускал клинок. – В этой коже есть нервы. Перережешь их, и об этом узнают следящие системы. – Вероятно, судно уже знает. – Мы не станем рисковать. Николоси неохотно вернул нож на пояс. – Вроде мы договорились продвигаться как можно быстрее, – сказал он. – Быстро и безрассудно – не одно и то же, – заметила Соллис. Мартинес уже обогнул меня и поплыл влево. Я направилась за ним, остальные следовали по пятам. Менее чем через минуту упорных усилий в поле зрения появился темный край, похожий на раму для картины, тесно спаянный с полотном кожи. Единственное, что виднелось за кромкой кожи, – стена зала с массивными подпирающими металлическими стойками. Я позволила себе на мгновение расслабиться. Мы все еще находились в опасности, в ситуации, вызывавшей сильнейшую клаустрофобию, но, по крайней мере, зал не оказался бесконечно большим. Мартинес затормозил, ухватившись за раму. Я вместе с остальными приблизилась к нему и выглянула за край в надежде, что стена, вдоль которой мы перемещались, простирается дальше. Но вместо этого увидела еще одно полотнище кожи, которое тянулось до следующей рамы, расположенной от нашей на расстоянии примерно в рост человека. В отдалении угадывалось очертание третьей рамы, и, возможно, за ней была еще одна… – Сколько их? – выдохнула я, когда остальные добрались до рамы, усевшись на нее наподобие ворон. – Не знаю, – сказал Мартинес. – Четыре, пять – до десятка, возможно. Но все в порядке. Мы можем проплыть вдоль рам, потом повернуть направо и двинуться туда, где, по нашим прикидкам, находится входная дверь. – Он повысил голос: – Все готовы? Проблем со скафандрами нет? – Там огни, – тихо проговорил Николоси. Мы обернулись к нему. – Внизу, – добавил он, кивнув в направлении других полотнищ кожи. – Я что-то увидел – отсвет в воде или в околоплодной жидкости… или чем там является эта дрянь… – Я тоже видел свет, – заявил Норберт. Я посмотрела вниз и поняла, что он прав и Николоси ничего не придумывает. Тусклый дрожащий свет исходил из промежутка между двумя полотнищами кожи. – Что бы это ни было, оно мне не нравится. – Мне тоже, – поддержал меня Мартинес. – Но если это нечто находится между двумя слоями кожи, то вряд ли ему есть до нас дело. Мы двинемся в обход, оставаясь незамеченными. Он с удивительной решительностью бросился вперед, и я быстро последовала за ним. Обратная сторона кожи имела четкую сетку из бледных волокон – структурную матрицу, на которой кожа получала питание и росла. По этой стороне тянулись толстые черные провода; судя по конфигурации, это были электрические контуры. Второе полотнище, находившееся сразу за первым, имело немного другую пигментацию. Во всех остальных отношениях оно казалось идентичным первому – бесшовная полоса, простирающаяся в розовую мглу. Источник дрожащего света просматривался сквозь кожу; когда свет становился ярче, можно было рассмотреть вены и артерии. Мы прошли под вторым полотнищем и вгляделись в промежуток между вторым и третьим. Едва различимая в пульсирующем освещении, перед нами предстала диковинная сцена. Здесь трудились четыре робота, напоминавшие головоногих моллюсков. Каждая машина состояла из конусообразного корпуса и пучка похожих на хлысты рук, выходящих из основания конуса. Роботы выполняли хирургическую операцию – вырезали прямоугольник кожи размером с одеяло. У каждого имелись собственные источники света на концах хлыстов-щупальцев, а кроме того, яркий пульсирующий свет исходил из напоминающего лазер прибора, который каждый держал в единственной сегментированной руке, более толстой, чем другие конечности. Не могу сказать, была ли пульсация частью процесса разрезания или последующего заживления, поскольку ткани не кровоточили и окружающая кожа казалась нетронутой. – Что они делают? – выдохнула я. – Снимают урожай, – ответил Мартинес. – На что еще это похоже?