…А мне было хорошо. Мне было так хорошо, что всё забылось и исчезло, и не было ничего — только я, его нежное дыхание и пара рук-волшебниц, которые творили со мной самое чудесное на свете действо. Мы были мужчина и женщина. Всё остальное было не важно. * * * Пришли все, кроме Игруна — моего чудесного котика. Ну, почти все, так как три фройляйн были отправлены самолетом в лондонскую клинику на серьезную реставрацию — им предстояли подтяжка лица, поднятие подбородка и бровей, восстановление красок и другие приготовления к грандиозной выставке, намечающейся в венском музее. Но и без них премьера «Южной набережной» в Культурном центре Яффо «Д» была волнующим событием, по крайней мере, для тех, кто приложил к нему руку, или вложил душу и сердце. Сюзан развязала свой конский хвост и распустила локоны. Она стояла у входа, исполняя роль уверенной в себе хозяйки, и была похожа на мать, которая нашла для своей беспутной дочки жениха с высшим образованием. Каждому приглашенному она вручала красную гвоздику — дар цветочного магазина «Сами и Сосо» — а те искали, как бы незаметно от нее избавиться. Дедушка, облаченный в парадный костюм, энергично катил перед собой кресло на колесах, в котором сидел Цви «из нашего города», слишком слабый, чтобы идти пешком. Катетеризация дедушкиного сердца прошла успешно, а бурный роман с «дорогой Мирьям» вселил в него силу и бодрость. За ним, улыбаясь и краснея, шла сама «дорогая Мирьям» в девически голубом платье, держа за руку Якоба-Газету, который, не переставая, отдавал честь Джейми Раанане и докладывал, что сегодня у него нет ни одного покойника. Все четверо — сплоченные и счастливые — они выглядели как представители организации «Новая семья»[50]. Шамир в клетчатом пиджаке из Лондона и с нарядным букетом лилий в руках уселся в ряду для почетных гостей, стараясь не смотреть на глубокое декольте Сюзан. Вслед за ним появились Кларисса, Хуанита и с ними еще несколько работающих девушек со сверкающими сумками и устрашающими каблуками-шпильками. — Привет, капитан, — сказали девушки, и он, ужасно покраснев, встал и выразил нашим ночным героиням подобающее им почтение. Папа носился за кулисами, в сотый раз показывая русским музыкантам, согласившимся на добровольных началах нам аккомпанировать, что такое латинский ритм, повторял гаммы и пируэты с взволнованной Одайей, которая уверяла, что кто-то вынул у нее из горла голосовые связки. — Это от волнения, — мягким голосом говорил он ей. — Мне это знакомо. Всё будет хорошо. Мама осталась в больнице рядом с экраном компьютера. Душка подключил ее компьютер к сайту Культурного Центра, и она обещала, что будет смотреть нас в прямом эфире. Даже мэр города пришел, сфотографировался с тремя девушками из ансамбля и сразу исчез, оставив вместо себя заведующую городским отделом культуры, озирающуюся с видом гордой наседки. Казначей мэрии не пришел, не было также заведующего отделом водоснабжения и руководителя отдела парковки, чада которых так и не получили главные роли. Зато родственники Одайи заполнили зал, украсив его цветом шоколада, и раздавали книжечки псалмов всем желающим. — На счастье, — приговаривали они, сверкая глазами. Я влилась в закулисную суматоху. Девочки из ансамбля хихикали, тесно прижавшись друг к дружке, как стая перепуганных цапель. Танцевальные костюмы туго обтягивали их тоненькие фигурки. Они ждали, когда Душка подаст им знак. — Второй звонок, — объявил мой мужчина. — Третий звонок… В животе у меня бушевала мировая революция. Душка начал обратный отсчет: — Десять… Девять… — Затянутый в галстук Фима, руководитель спектакля, кивнул нашему трио музыкантов и взялся за шнур занавеса, сделанного из покрывала с дедушкиной кровати. Танцоры застыли, девочки замолчали, папа отбил пальцами такт: три, четыре, и… «Южная набережная» отправилась в путь. Единственным моим желанием было исчезнуть. Не быть там. Не видеть провала. Я вышла из зала. Я хотела домой, хотела плавать в озере Кинерет, танцевать с утками, кататься на лодке с гориллами — только бы не торчать там, за кулисами, глядя на освещенную сцену. Вчерашняя генеральная репетиция была ужасна! Сюзан сказала, что это ничего, что провал генеральной — верный знак того, что премьера пройдет успешно, но я превратилась в комок нервов. Я беспокойно ходила по переполненной стоянке то дуда, то обратно, пинала камни, стучала кулаком по забору, дождь смывал мои соленые слезы, а я клялась, что никогда в жизни не буду больше ставить никаких спектаклей. Даже спектакль одного актера не буду! Даже спектакль в детских яслях… Ничего! Совсем ничего! Перееду в кибуц и буду разводить голубей, поеду в Австралию дрессировать крокодилов, но в театр не вернусь! Не вернусь к своему провалу… К созданному мной фиаско. Сюзан меня уволит. Родители заберут своих детей из Культурного Центра. Все кончено. Наверное, все уже разошлись… …Музыка великого Ленни, выплеснувшись из зала, расцветила серую стоянку, окатила линялые дома Яффо, разгладила зияющие трещинами тротуары и взмыла вверх, украсив крыши и антенны. И тут я услышала их — панки и фантомы ритмично вышагивали по сцене, вместе, как один человек, щелкая пальцами. Кто-то обнял меня и прошептал: «Победа, Габи, победа». И тут же раздался шквал аплодисментов. Что было потом? Я не помню, как попала на сцену, откуда взялись у меня в руках букеты цветов, но я точно помню, как дедушка кричал: «Браво! Это все сделала моя внучка!» Помню Якоба-Газету, протягивающего мне букет белых нарциссов, лилии Шамира, а когда от аплодисментов чуть не снесло крышу, и мы стояли на сцене среди мальчиков и девочек самых разных оттенков кожи, данных людям Всевышним, Душка прошептал мне: — Я уже говорил, что люблю тебя? — Не помню, — сказала я, отвешивая очередной поклон. Под овации зала мы скрылись за кулисами, но Фима жестом велел нам снова выйти к ликующей публике, а Душка крепко обнял меня и прошептал: — Ну, так в миллион девятый раз — люблю, люблю! Обожаю тебя, моя красавица! Габи! Что? Может быть, к следующей Хануке поставим «Мисс Сайгон»? Скромно так — не более сорока танцоров и дюжины вокалистов. И вертолет… А может, лучше «Призрак оперы»?.. Все равно Сюзан скажет, что это ее идея.[51] Моей Габриэле. Ты так хотела этот рецепт клёцок со сливами — самый знаменитый рецепт бабушки Йоны. Ну, так я тебе тут расскажу то, что я помню, как она делала и немного — как моя мама. Только знай, что для меня клёцки со сливами были лучшее блюдо в нашем доме, давно еще, в Вене. И ещё знай: моя мама делала клёцки лучше всех, но это отнимало у нее много сил и причиняло боль в ногах. Она подавала нам огромное блюдо, у которого был запах, как, наверное, был в раю. Снаружи они были покрыты хлебными крошками и сахаром, а внутри был сок от слив, которые кипели, и весь сок впитался в тесто. Это мечта! Поверь мне, что ни разу не осталось ни крошки. Только потом, когда блюдо пустое, нечем дышать, потому что все нападали и съедали шнель. И ещё я должен тебе сказать: потому что нельзя достать на рынке настоящие сливы Санта-Роза, которые подходят лучше всего, тебе придется взять то, что тебе продадут на рынке. Только выбери спелые и мягкие сливы, цвет которых сильный, как сердце Душки, а кожа упругая, как у тебя. NB. Я не уверен, что у тебя получится. Чтобы приготовить такие клёцки, нужно много терпения и точности, чего, я думаю, у тебя пока недостаточно. Но хватит болтать, теперь делаем. Еще один NB. Дорогая Мирьям говорит, что она пришлет тебе такие клёцки всегда, когда ты попросишь. Она такая! Клёцки со сливами — или, как мы говорим, «бак офст клайте», это название для разных клёцок с фруктами А это надо приготовить, чтобы было под рукой: — полкило картошки красивой, как камни после дождя — стакан белой и чистой муки, из которой выкинули весь мусор — одно свежее яйцо номер 1 (номер 2 тоже хорошо) — 50 грамм масла (твоя бабушка заботилась о моем холестерине и клала маргарин, но это не то) — соли совсем чуть-чуть, чтобы тесто было эластичным — и самое главное, это сливы. Сколько? Примерно двенадцать или немного больше. Помнишь, что я сказал? Такие сливы, к которым только притронешься — и услышишь звук сока. Еще очень важно для финиша приготовить глазурь, которая превратит клёцки в бриллианты. — полпачки масла, делать нечего, я тебе говорил — от вкусного полнеют — два стакана хлебных крошек, которые бабушка сама молола из сухого хлеба, но ты, конечно, купи готовые, и это тоже хорошо, только чтобы были свежие — и еще пачка сахарной пудры, которой потом надо посыпать клёцки для цвета А теперь — как делать: пожалуйста, Габиляйн, запиши и хорошо запомни, хорошие вещи не делают кое-как. 1. Сварить картошку в мундирах в соленой воде. Сколько времени? Скажем, примерно полчаса, но важно, чтобы они были мягкими, как сердце твоего отца. А если не знаешь, сколько времени? Попробуй вилкой, если входит — значит готово. Потом сливаешь воду и сразу же очищаешь под струей из крана. Это очень легко. Только немного горячо. 2. А теперь осторожно и с терпением, которого у тебя, наверно, пока нет, разомни картошку (лучше всего вилкой. И не дай бог оставить комки!), постепенно добавляй масло, продолжая разминать, пока не получится густое пюре. 3. Что теперь? Положи в миску, добавь муку и яйцо и хорошо вымеси руками. Твоя бабушка говорила, что тесто надо чувствовать. Долго месить и прислушиваться к нему. И дорогая Мирьям тоже так делает. Если чувствуешь, что тесто липкое, добавляешь немного муки, а если слишком твердое — немного горячего молока. Пока не будет липким — тесто должно быть мягким и нежным, чтобы делало все, что ты захочешь. Положи тесто на час в холодильник, чтобы оно отдохнуло и все, что ты положила, хорошенько соединилось. Только не дай бог не заморозить! И не забыть, чтобы не получилось твердое, как голова твоей тети Рут.