— Да. Она рассматривала меня с некоторым сомнением. — Надеюсь, ты говоришь правду, Габи. Ради себя и мамы… Сейчас мы с тобой туда поедем. Ты остаешься здесь, — сказала она обезьяноподобному амбалу, стоявшему рядом с мамой. — Жди моего звонка! Пока мы предавались сомнительным развлечениям в спальне Рут, остальные два наемника вытащили из машины Илию Коэна и уважаемого профессора и уложили их на пол в гостиной. Рут презрительно посмотрела на них. — Джо, ит из Рут, — торопливо сказала она в трубку сотового телефона. — Передай своему боссу, что всё в порядке. — Поколебавшись, она перешагнула через лежащие на полу тела. — Через час с четвертью мы будем в аэропорту. Ждите меня у въезда на стоянку. И не забудьте зеленые пачки… — нервно хихикнула она. — Да, да, как условились, в красной сумке. — Рут закончила разговор и радостно посмотрела на меня. — Вперед! — поторопила она меня. — Мы уходим. А ты оставайся здесь и жди моих распоряжений, — приказала она своему сторожевому псу. Она взяла огромный чемодан, стоявший в углу, и поволокла за собой. Так значит, всё готово, тетя? Аэропорт. Встреча на стоянке. Чемодан. Новая жизнь. Новый имидж. Куда же ты, все-таки, едешь? На Карибы? На Багамы? В Мексику? В Афулу? Габи! Что? Положение — хуже некуда. Зачем ты солгала? Почему ты не хочешь отвезти ее прямо в Рамат а-Шарон, отдать ей это чертову картину, которая засунута в шахматный столик Лиора, и освободить несчастных родителей? Потому что я не умею проигрывать — вот почему! Потому что она меня достала! И потому, что Шамир еще не сказал своего последнего слова. * * * Я спустилась по лестнице в сопровождении двух типов из фаланги желтокудрой гусеницы. Они шли молча, дисциплинированно и не отставали от меня ни на шаг. Откуда она их выкопала? Наверное, приятели Топаза-Магнука, которых она переманила на свою сторону пригоршней долларов, после того, как кто-то прихлопнул этого идиота с помощью старого дедушкиного ружья… Или их прислал покупатель картины? Интересно, кто он, этот покупатель? Не тот ли это Алексей Лев Левински, чье имя было записано на листке, который я видела у нее на столе? И где, черт побери, Шамир?! Может быть, Душке с дедушкой не удалось его вызвать? А вдруг Душка ведет нечистую игру? Да, а что с Газетой?! Во всех детективах написано, что сыщик появляется в самую последнюю минуту, за миг до того, как злодеи перерезают связанному герою горло над булькающим котлом с кислотой, разъедающей внутренности и кости. Похоже, что моя последняя минута близка, слишком близка, а машины Шамира всё еще не слышно. На город опустился вечер, верхушки пыльных фикусов зашевелились под напором холодного сырого ветра. Мне показалось, что на лицо упала капля. Неужели, дождь? Но мне не пришлось насладиться первым долгожданным дождиком, так я уже сидела в «мерседесе», едущем теперь на север. Справа от меня ангел-вредитель, его хозяйка Рут тает от счастья на переднем сиденье, второй асмодей ловко управляет большой машиной. Вот он выруливает на дорогу, ведущую к дедушкиному дому и останавливается у ворот. И вот мы уже у входа в до сих пор не прибранный кабинет Макса Райхенштейна — человека, свято чтившего порядок в делах. — Это тот стол? — спросила Рут, приближаясь к массивному дубовому столу. — Так сказал Цви. — Я еще раз тебя спрашиваю: это тот стол, или мне позвонить на улицу Ахад а-Ам и покончить с ними? — На твоем месте, тетя, я бы не показывала твоим бандитам, что здесь есть. Когда речь идет об этой картине, у всех вдруг разыгрывается аппетит. Она сощурила глаза, как сексуально возбужденная жаба: — Что это ты вдруг стала обо мне беспокоиться? Как трогательно! — Я беспокоюсь о себе. Ты хочешь, чтобы они нас обеих зарезали? — Ужасно смешно! — Ладно, тогда я, как ты — забочусь о семейной ценности. Если уж ее украдут, так пусть хоть деньги останутся в семье. — А тебе-то что с того? — Может, когда-нибудь вспомнишь обо мне и пришлешь пару шекелей… Чтобы я смогла купить новый компьютер. Знаешь, мы смогли бы переговариваться по мессенджеру. Ты же будешь по нам скучать, тетя. Возможно, захочешь узнать обо мне и о правнуках, которых я собираюсь родить дедушке Максу… — Ты на это не рассчитывай! — сказало семейное чудовище. — Пришлешь мне голубя с запиской, когда он умрет. А вы двое идите сюда, поможете мне, — приказала она своим головорезам. Амбалы подошли и принялись раскачивать стол, как колыбель с плачущим младенцем. Бумаги разлетелись во все стороны, ящики повылетали на пол, толстое стекло, покрывавшее крышку стола, соскользнуло и раскололось. — Разобрать, разобрать! — нетерпеливо крикнула тетя. — Я не велела просто ломать. Разберите его на части — ножки, доски! Сразу же откуда-то возникли отвертка и пара ножей и эти два мордоворота начали отвинчивать от стола ножки и отдирать листы фанеры, покрывавшие его нижнюю часть. Они трудились так основательно, что через четверть часа от массивного стола осталась только груда деревяшек. Тетя была красная и потная, будто это она разбирала стол. — Тебе вздумалось нас дурить? Захотелось поиграть? — грозно спросила она. — Может быть, есть еще один стол, — попыталась я оттянуть решительный момент, мысленно умоляя о чуде… — При-вееет! — послышался радостный голос, и на пороге возникла рослая и расфранченная женская фигура. — Габи, золотко! Что у вас тут творится?! Какой бардааак? Хуанита, дай ей бог счастья! Женщина-сумка. — Выметайся отсюда, потаскуха, — процедила Рут. — Здесь частное владение. — Хуанита, познакомься — это моя тетя Рут. Рут — это Хуанита… — я попыталась культурно представить их друг другу, но Хуанита впала в ярость. — Кто это здесь назвал меня потаскухой? Кто посмел назвать меня потаскухой? — взъярилась она и начала лупить Рут и пинать ее ногами. Двое гангстеров изумленно взирали на это. — Вышвырните ее вон! — заверещала Рут, выводя их из ступора. И в ту же самую минуту в комнату ворвались полицейские. Как выяснилось, Хуанита была всего лишь передовым отрядом, разведчицей, которую послали разузнать, сколько в доме преступников, и сумеют ли Шамир и Джейми Раанана справиться своими силами с вражеской армией. Гангстеры сдались без боя. Очевидно, на них произвели впечатление дула револьверов, направленные на этот раз в их сторону. Рут оказала достойное сопротивление. Она лягалась, щипалась и кусалась, но кончилось тем, что она тоже сидела со сложенными вместе руками, и не потому что собиралась сыграть «Pour Еlise», а потому что на них надели наручники. — Спасибо, дорогая, — порывисто обняла я Хуаниту, благоухающую, как целый дьюти-фри. — Всегда пожалуйста, — она уселась, с сожалением разглядывая свой шикарный маникюр, который пострадал во время битвы. — И вам спасибо, дорогой Шамир. Как вы узнали? — Якоб сообщил. Он пришел в отделение полиции, поднял руки вверх и закричал: «Сдаюсь, сдаюсь, только быстрее ехать на Эхад а_Ам, там беда». Мы так и сделали. Там мы обнаружили верзилу, двух мужчин без сознания, и еще — ваших родителей… — Как они? — Не беспокойтесь, с ними всё в порядке, — взгляд его мог растопить гораздо более твердый камень, чем мое сердце. — А дедушка? — Он в больнице. Завтра ему будут делать катетеризацию сердца. — Какую катетеризацию?! Это была инсценировка. Он притворялся! — Не совсем. Это началось, как представление, но потом перешло в нечто более серьезное. К счастью, ваш друг понял, что дело плохо, и вызвал «скорую», иначе всё было бы еще хуже. Прекрасный Душка, подумала я, и мое сердце сделало пируэт. Я напрасно его подозревала. Им двигала любовь и искренность, и может быть, немного наивность и почти детское любопытство. Как же я ошибалась в этом милом человеке! Как ошибалась… Шамир оглядел троих преступников, увядших, как розы в хамсин. В лабораторию вошли пятеро полицейских и подняли их на ноги. Рут истерично рыдала. Я вышла на веранду и стала смотреть на темный двор. Мелкий дождик выбивал дробь по жестяной крыше, свежий аромат земли пьянил и успокаивал. Вышел Шамир и облокотился о перила. — Мы едем в Рамат а-Шарон на проводы трех австрийских девушек. Хотите с нами? Ваши родители уже там. — А что с Якобом? — Его привезут. Наши ребята о нем заботятся. — Он вынул из кармана пачку сигарет и протянул мне. — Когда ваш рейс? — Завтра вечером. Мы отлично уложились! — и он посмотрел на меня с нежностью. — Скажите, Габи, вы свободны завтра утром? Я думал, мы могли бы… — Что вы такое задумали? — Мы могли бы провести день вместе — что-то вроде заключительной беседы. Как вы на это смотрите?