— У нас появился шанс спастись, — прошептала я ему, он кивнул, и взгляд его при этом был совершенно разумным и вменяемым. — Не волнуйся, Габи, — подмигнул он мне. — Ты меня знаешь — я шустрый страус, я бегаю, как борзая. — Найди Шамира. Он кивнул, соскользнул с сиденья и открыл дверь, выходящую в сторону забора. Перестрелка между любителями живописи была в самом разгаре. Я сжалась в комок и подняла планку обетов повыше. Подняв на минутку голову, я увидела, как тощее тело Газеты исчезло за забором кладбища. Ура! — Патроны кончились! — завизжал Шмидт. Бой был окончен. Дверь с моей стороны открылась. — Выходите! — приказал мне наш новый командир. Его подручный вытащил из машины обоих мошенников. Шмидт орал по-немецки и истерично размахивал руками. Очкарики смотрели на него с нескрываемым профессиональным отвращением. На руки Илии Коэна и профессора Шмидта были надеты наручники, а их самих затолкали в большую машину. — Вам нужно особое приглашение! — недобро пошутил один из бандитов, приближаясь ко мне. — Она у нас! — крикнул он в свой мобильник. — Мы сматываемся! 26 Близился полдень, и шоссе Нетивей-Аялон было почти пустым. На развязке а-Шалом «мерседес» повернул на запад. Когда мы приблизились к центру города, у меня уже не оставалось сомнений. Я точно знала, кто нас ждет и где. Машина въехала на улицу Ахад а-Ам и встала на разбитом тротуаре прямо напротив моего дома. — Без фокусов! — прорычал бандит, подталкивая меня в спину коротким круглым стволом. Его напарник, склонившись над Илией и щедрым меценатом, зловеще улыбнулся. — А вам господа я желаю спокойной ночи, — сказал он, сильно ударяя Илию по затылку, от чего тот потерял сознание. Ту же процедуру он проделал с меценатом. Я на какой-то миг почувствовала даже удовольствие. — Шагай, — буркнул мой конвоир. В тетину квартиру проводник мне не требовался. Поднимаясь по лестнице, я продолжала складывать в уме новые фрагменты информации. Тетя Рут, как и каждый член нашей семьи, знала не только о существовании ружья, но и где дедушка его прячет. Он так же, как и Топаз, считала, что дела лучше вести в одиночку, без компаньонов. Она послала этих мафиози разделаться с Топазом, а вчера, когда я не застала ее в квартире, она, должно быть, устраняла последние улики на месте преступления. Возможно, она торопилась вернуть на место ружье. А может, просто хотела убедиться, что Топаз не добрался до картины раньше нее. Теперь я поняла, чей голос слышала за дверью, во время визита первого звена взломщиков. Мерзавка! Это она подослала их ко мне. Один из мерседесовладельцев толчком распахнул дверь. Второй втолкнул меня в квартиру и запер за мной. Рут сидела на своем большом диване в обрамлении свежеокрашенных локонов, напоминавших желтую мочалку. — Здравствуй, тетя, — сказала я, и на меня снизошло странное успокоение. Рут ничего со мной не сделает. Она корыстная, она ненормальная, она способна сыпать угрозами, но она не позволит этим хулиганам хладнокровно убить свою единственную племянницу, дочь своей лучшей подруги. — Сядь! — приказала тетя. — Где папа и мама? Они еще не вернулись из больницы? Рут не ответила. — Где мой отец и его псих? — спросила она у своих горилл, которые стояли у двери. — Немцы захватили только ее. С ней больше никого не было. Ее холодный взгляд вернулся ко мне. — Радость моя, — сухо сказала она. — Мы должны кое-что обсудить. Точнее, тебе придется ответить мне на несколько простых вопросов. — Например? — Например, куда Якоб Роткопф спрятал мою картину. — С чего ты взяла, что я знаю ответ на этот вопрос? — Мне звонил Цви Вайнциблат из дома престарелых в Нетании. — Как у него дела? Он уже в полном маразме. — Он в абсолютно здравом уме! Он сказал, что вы у него были, и что он вспомнил одну важную деталь, касающуюся картины. При этом он упомянул Якоба. Он сказал, что говорил с тобой, но ты отвечала как-то странно. — Он со мной говорил? Тетя, он не в своем уме! — Не ври! — она тряхнула гривой. — Он посоветовал к тебе присмотреться, ты показалась ему немного странной. И еще он просил, чтобы Макс позвонил ему и Мирьям. Кстати, кто такая Мирьям? — Дедушкина любовь. Кто-то из прошлого, — сказала я севшим голосом, пытаясь унять дрожь в ногах. — Думаю, что она претендует на роль твоей мачехи. — Очень смешно. Так что рассказал Цви Вайнциблат о моей картине? — О твоей картине?! Если она твоя, почему ты у него не спросила о ней? — Я спросила, но он вдруг заговорил как-то странно — попросил передать Максу, что у него есть хорошее пиво, и положил трубку. Итак, Габриэла, я жду! — и она дала знак одной из горилл подойти поближе. — Подожди, подожди, тетя Рут. Можешь ждать до прихода мессии и его осла. Горилла склонилась ко мне и крепко схватила за локоть. — Ой! Мне больно! Скажи ему. — Будет еще больнее, — сказала эта лупоглазая сова. — Что Цви сказал тебе о картине? Быстро! — угрожающе спросила она, пока мне выкручивали руку. — Аааай!!! — вскрикнула я. — Цви ничего не говорил. Он просто старый маразматик, у него галлюцинации. — Пойдем со мной, моя радость, — позвала тетя. — В той комнате тебе помогут понять, что я не шучу. — Амбал поволок меня за ней. Рут открыла дверь в спальню. На стуле, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту сидел мой папа. В его взгляде сквозило отчаяние. Моя мама лежала на тетиной кровати. Она казалась спящей. А может, была без сознания. Я в ужасе посмотрела на нее. У окна стоял еще один мордоворот. — Молодчина! Ты прекрасно справляешься с умирающими больными. — Теперь тебе ясно? — прогнусавила Рут. — Ты расскажешь мне, куда этот псих спрятал картину, а я освобожу твоих родителей и навсегда исчезну. Я хочу получить то, что мне причитается, только и всего. Мне надоело зависеть от его подачек, терпеть из-за него унижения. Настал мой черед жить! — Хорошо, — простонала я. — Я расскажу тебе всё, что знаю. Рут удовлетворенно улыбнулась: — Я слушаю. — Картина действительно была у Якоба, — сказала я, пытаясь быстро выстроить версию, которая вызволила бы моих родителей и меня из когтей этой твари. — Отец Якоба зашил полотно под подкладку его пальто. Он проходил в нем всю войну — помнишь его черное пальто? Тетино чутье оказалось острее, чем я думала. — Хватит болтать! Расскажи мне, что тебе сказал Цви. Цви — столяр, а не портной! Так что давай-ка без фокусов. Не для того я привезла сюда твою мать, чтобы играть с тобой в твои игры. Правду! И поскорее, иначе… — дежуривший рядом амбал подошел к изголовью кровати и склонился над мамой. Грубые руки потянулись к ее горлу. — Думаешь, меня это волнует? — сухо спросила я. Папа задергался на стуле. — Я же видела вас вчера. А ты, Амнон, успокойся. Скажи своей маленькой дурочке, чтобы заговорила. В его глазах была мольба. Я услышала, как мама закашлялась, не просыпаясь. Габи! Что? Какое тебе дело до какого-то Зуциуса, которого, может, и нет совсем! Ты должна спасать себя и своих родителей. Какие тут могут быть сомнения? — Хорошо, твоя взяла — вздохнула я. — Цви звонил, чтобы сообщить, что Якоб просил спрятать картину внутрь одного из столов, которые он делал для дедушки… — Рут взглянула на меня с интересом. — В какой стол? Я молчала. Она сделала знак амбалу, и он поднес руки к маминому горлу. — Он задушит ее, не задумываясь, — сказала Рут ледяным голосом. — Я не буду возражать. Ты заговоришь наконец?! — Его рабочий стол. — Тот, что в лаборатории?