Калитка Эраст Петрович перебежал широкий, ярко освещенный луной газон. Обошел дом – если лезть в окно, лучше это делать с задней стороны, чтоб не увидел какой-нибудь поздний прохожий. За домом оказался густой, тенистый сад – как раз то, что нужно. Привстав на цыпочки, авантюрист заглянул в первое от угла окно. Увидел просторную комнату – столовую или гостиную. Белая скатерть, догорающие свечи, остатки ужина, сервированного на двоих. Заныло сердце. Стало быть, поужинала с одним и отправилась на свидание к другому? Или, еще лучше, вернулась с тайного драматичного свидания и преспокойно уселась трапезничать со своим рыжим покровителем? Поистине женщины – загадочные существа. Через два окна началась следующая комната, кабинет. Окна здесь были приоткрыты, и доносился голос, мужской, поэтому Фандорин проявил осторожность – сначала прислушался, чтобы определить, где именно находится говорящий. – …Получит выговор, но главная вина будет возложена на начальника – того ждет позорная отставка, – донеслось из кабинета. Сказано было по-английски, но с явственным японским акцентом – стало быть, говорил не Булкокс. Но господин старший советник тоже был здесь. – И наш приятель займет освободившееся место? – спросил он. Двое, решил Фандорин. Причем японец сидит в правом дальнем углу, а Булкокс посередине, спиной к окну. Титулярный советник медленно, дюйм за дюймом, привстал. Осмотрел внутренность помещения. Полки с книгами, письменный стол, негорящий камин. Главное: О-Юми здесь нет. Двое мужчин. Из-за спинки одного кресла видна огненная шевелюра соперника. В другом кресле сидит какой-то франт – поблескивает пробор, в шелковом галстуке сияет жемчужина. Миниатюрный господин изящно закинул ногу на ногу, покачал лакированной туфлей. – Не сейчас, – сказал он, сдержанно улыбаясь. – Через неделю. Э, да я вас, сударь, знаю, прищурился – Эраст Петрович. Видел на балу. Князь… Как же вас назвал Доронин? – Что ж, Онокодзи, это очень по-японски, – хмыкнул достопочтенный. – Дать выговор, а через неделю наградить повышением. Да-да, вспомнил Фандорин, это князь Онокодзи, бывший дайме, владетель удельного княжества, а ныне светский лев и законодатель мод. – Это, дорогой Алджернон, не награда – лишь занятие освободившейся вакансии. Но будет ему и награда, за ловко исполненную работу. Получит в собственность загородную усадьбу Такарадзака. Ах, какие там сливы! Какие пруды! – Да, местечко славное. Тысяч, пожалуй, в сто. – По меньшей мере в двести, уверяю вас! В окно Фандорин больше не смотрел – не интересно, пытался сообразить, где может быть О-Юми. На первом этаже еще два окна, неосвещенных, но вряд ли Булкокс поселил содержанку рядом с кабинетом. Тогда где ее покои? С фасадной стороны? Или на втором этаже? – Ну хорошо, – донесся голос британца, – А что с письмом принца Арисугавы? Удалось раздобыть копию? – Мой человечек жаден, а без него никак не обойтись. – Послушайте, я ведь, кажется, дал вам пятьсот фунтов! – А нужна тысяча. Вице-консул поморщился. Всеволод Витальевич говорил, что князь живет на подачки Дона Цурумаки, но, кажется, не брезгует и побочными заработками. Да и Булкокс хорош – скупщик придворных сплетен и краденых писем. Впрочем, такова уж его шпионская служба. Нет, навряд ли англичанин поселит туземную любовницу с фасадной стороны дома – все-таки он официальное лицо. Значит, скорее всего, окна выходят в сад… Препирательство в кабинете продолжалось. – Онокодзи, я вам не дойная корова! – В придачу, за ту же сумму, можно получить списочек с дневника ее величества, – вкрадчиво произнес князь. – Одна из фрейлин – моя кузина, и многим мне обязана. Булкокс фыркнул: – Пустое. Какие-нибудь дамские глупости. – Отнюдь не глупости. Ее величество имеет обыкновение записывать разговоры с его величеством… Незачем мне слышать эти гнусности, сказал себе Фандорин. Я, слава Богу, не шпион. Еще слуга какой-нибудь увидит – и буду я фрукт почище этих двоих. «RUSSIAN VICE-CONSUL CAUGHT EAVESDROPPING».[24] Он прокрался вдоль стены к водосточной трубе, осторожно подергал – крепка ли. Некоторый опыт лазания по трубам у титулярного советника имелся, правда, из прежней, еще до-дипломатической жизни. Нога уже ступила на нижний обод, а рассудок все еще пытался сопротивляться. «Ты ведешь себя, как сумасшедший, как презренный, безответственный субъект, – сказал рассудок. – Опомнись! Возьми себя в руки!» «Это правда, – сокрушенно отвечал рассудку Эраст Петрович, – я совершенно спятил». Но раскаянье не заставило его отказаться от безумной затеи, даже нисколько не замедлило движений. Дипломат ловко вскарабкался на второй этаж, оперся ногой о выступ и попробовал дотянуться до ближайшего окна. Ухватился пальцами за раму и, мелко-мелко переступая, подобрался ближе. Сюртук наверняка перепачкался в пыли, но это Фандорина сейчас не заботило. Хуже было другое – темное окно не желало открываться. Оно было заперто на задвижку, до форточки же достать не представлялось возможным. Разбить? Нельзя, сбежится весь дом… На пальце у титулярного советника лукавым блеском сверкнул алмаз – прощальный подарок виновницы опоздания на калькуттский пароход. Находись Эраст Петрович в обыкновенном, уравновешенном состоянии духа, он, безусловно, устыдился бы самой мысли – как можно подарком одной женщины пробивать дорогу к другой! Но охваченный лихорадкой мозг шепнул лишь: алмаз режет стекло. А совести молодой человек пообещал, что снимет перстень и никогда в жизни больше не наденет. Как режут алмазом, Фандорину известно не было. Он взял кольцо покрепче и решительно провел черту. Раздался противный скрип, на стекле появилась царапина. Титулярный советник упрямо поджал губы, приготовился налечь посильнее. Нажал что было силы – и створка вдруг подалась. В первый миг Эраст Петрович вообразил, что это результат его усилий, но в открывшемся темном прямоугольнике стояла О-Юми, Она смотрела на вице-консула смеющимися глазами, в которых отражались две крошечные луны. – Ты преодолел все преграды и заслужил маленькую помощь, – прошептала она. – Только, ради Бога, не свались. Теперь это было бы глупо. – И совершенно неромантическим, но чрезвычайно практичным образом взяла его за воротник. – Я пришел сказать, что тоже думал о тебе эти два дня, – сказал Фандорин. В дурацком английском языке нет интимного местоимения второго лица, все you да you, но он решил, что с этого мгновения они переходят на «ты». – Только за этим? – с улыбкой спросила она, придерживая его за плечи. – Да. – Хорошо. Я тебе верю. Можешь возвращаться. Возвращаться Эрасту Петровичу не хотелось. Он подумал и сказал: – Пусти меня. О-Юми оглянулась назад. Шепнула: – На одну минуту. Не больше. Спорить Фандорин не стал. Перелез через подоконник (уже в который раз за эту ночь). Протянул к ней руки, но О-Юми отодвинулась. – Ну уж нет. Иначе минутой не обойдется. Вице-консул спрятал руки за спину, но объявил: – Я хочу забрать тебя с собой! Она покачала головой. Улыбка погасла. – Почему? Ты его любишь? – дрогнувшим голосом спросил он. – Уже нет. – Тогда п-почему?