Титулярный советник рассеянно потрепал кобылу по крупу. Та испуганно покосилась на него воспаленным глазом, жалобно заржала. – Безумно жалко шляпку, – вздохнула О-Юми, продолжая приводить в порядок прическу. – Она была такая красивая! Слетела, теперь не найдешь. Это плата за патриотизм. Мой друг предупреждал, что японская лошадь не сможет хорошо ходить в упряжке, а я решила доказать ему обратное. Это она про Булкокса, догадался Эраст Петрович. – Теперь она не понесет. Нужно только немного повести ее в поводу. Если п-позволите… Он взял кобылу под уздцы, медленно повел по набережной. Очень хотелось оглянуться, но Фандорин держал себя в руках. В конце концов, он не мальчишка, чтобы, разинув рот, пялиться на красоток. Молчание затягивалось. Эраст Петрович, положим, выдерживал характер, но почему молчала она? Разве женщины, только что спасшиеся от смертельной опасности, молчат, да еще в обществе своего избавителя? Прошла минута, другая, третья. Тишина перестала быть просто паузой в разговоре, она начала обретать некий особый смысл. Известно ведь, хотя бы из той же беллетристики: когда едва знакомые женщина и мужчина надолго умолкают, это сближает больше всякого разговора. Не выдержав, титулярный советник незаметно потянул уздечку на себя, и когда кобыла мотнула башкой в его сторону, полуобернулся – а заодно искоса взглянул на японку. Оказывается, она и не думала смотреть ему в спину! Отвернулась, раскрыла зеркальце и занялась лицом – уже успела причесаться, заколоть волосы, напудрить носик. Вот вам и многозначительное молчание! Рассердившись на собственную глупость, Фандорин передал японке поводья и твердо сказал: – Все, сударыня. Лошадь совершенно успокоилась. Можете ехать дальше, только потише и не выпускайте поводьев. Он приподнял шляпу, каким-то чудом удержавшуюся на голове, и хотел откланяться, но заколебался – вежливо ли уйти, не представившись. С другой стороны, не велика ли честь – представляться распутной женщине, будто светской даме? Возобладала учтивость. – П-простите, я забыл назваться. Я… Она остановила его движением руки: – Не нужно. Имя мне скажет очень мало. А главное я увижу и без имени. Посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, нежные губы беззвучно зашевелились. – И что же вы видите? – поневоле улыбнулся Фандорин. – Пока немногое. Вас любит удача и любят вещи, но не любит судьба. Вы прожили на свете двадцать два года, но на самом деле вы старше. И это неудивительно: вы часто бывали на дюйм от смерти, потеряли половину сердца, а от этого быстро стареют… Ну что ж. Еще раз: спасибо, сэр. И прощайте. Услышав про половину сердца, Эраст Петрович вздрогнул. Дама же тряхнула поводьями, пронзительно крикнула «Еси, икоо!» и пустила кобылу рысью – очень резвой, несмотря на предостережение. Лошадь по имени Наоми послушно бежала, мерно прядая острыми белыми ушами. Подковы выстукивали по мостовой веселую серебряную дробь. А в конце пути Вспомнишь: неслась сквозь туман Белая лошадь. Последняя улыбка В тот день он видел ее еще раз. Ничего удивительного, Йокогама – маленький город. Вечером Эраст Петрович возвращался в консульство по Мэйн-стрит после совещания с сержантом и инспектором и видел, как мимо в открытом бруэме проехали огненноволосый Булкокс и его наложница. Англичанин был в чем-то малиновом (Фандорин на него едва взглянул); его спутница – в черном облегающем платье, шляпе со страусовым пером, невесомая вуаль не закрывала лица, а лишь словно окутывала черты легкой дымкой. Титулярный советник слегка поклонился, постаравшись, чтобы движение не выражало ничего кроме самой обыкновенной учтивости. О-Юми на поклон не ответила, но посмотрела долгим и странным взглядом, в смысл которого Эраст Петрович потом долго пытался вникнуть. Что-то ищущее, немного тревожное? Пожалуй, так: она будто пыталась рассмотреть в его лице нечто сокрытое, одновременно надеясь и страшась это «нечто» обнаружить. С немалым трудом он заставил себя выбросить пустое из головы и вернуться мыслями к существенному. В следующий раз они встретились назавтра, после полудня. Из Токио в муниципальную полицию приехал капитан-лейтенант Бухарцев – узнать, как продвигается расследование. По сравнению с первой встречей морской агент вел себя сущим ангелом. К титулярному советнику совершенно переменился, держался уважительно, мало говорил и внимательно слушал. Ничего нового от него не узнали – лишь то, что министра Окубо охраняют днем и ночью, он почти не покидает свою резиденцию и страшно из-за этого бесится. Может обещанную неделю не продержаться. Эраст Петрович кратко изложил соотечественнику состояние дел. Сацумцы бесследно исчезли. Слежка за Горбуном усилена, ибо теперь точно установлено: он с заговорщиками заодно, но проку от секретного наблюдения пока нуль. Хозяин «Ракуэна» все время торчит у себя, под утро уходит домой спать, потом снова идет в притон. И никаких зацепок. Еще Фандорин показал Бухарцеву собранные улики, специально ради такого случая разложенные на столе у сержанта: три меча, целлулоидный воротничок, зеркало. Два последних предмета капитан-лейтенант рассмотрел в лупу, потом в ту же лупу долго разглядывал подушечку собственного пальца, пожал плечами и изрек: «Ерундистика». Когда вице-консул провожал агента до коляски, тот вещал о сугубой важности доверенного Фандорину дела. – …Можем либо повысить градус нашего влияния до небывалых высот – это если вам удастся изловить убийц – либо же подорвать свою репутацию и вызвать неприязнь всемогущего министра, который не простит нам, что мы засадили его в клетку, – доверительно приглушив голос, разглагольствовал Мстислав Николаевич. Титулярный советник слушал и слегка морщился – во-первых, потому что все это было ему и так известно, а во-вторых, раздражала фамильярность, с которой посольский хлыщ положил руку на его плечо. Вдруг Бухарцев прервался на полуслове и присвистнул: – Экая мартышечка. Фандорин обернулся. В первый миг он ее не узнал, потому что на сей раз она была с высокой замысловатой прической, одета по-японски – в белом кимоно с синими ирисами, под голубым зонтиком. Таких красавиц Эрасту Петровичу доводилось видеть на цветных гравюрах укиеэ. Проведя несколько дней в Японии, он было решил, что изысканные прелестницы укиеэ такая же выдумка, как все прочие фантазии европейского «жапонизма», но О-Юми ничуть не уступала красавицам старинного художника Outamaro, чьи работы ныне продавались в парижских салонах за немалые деньги. Она проплыла мимо, искоса взглянув на Эраста Петровича и его собеседника. Фандорин поклонился, Бухарцев галантно коснулся козырька кепи. – А шейка, шейка! – простонал морской агент. – Обожаю эти их воротники. В своем роде пикантней наших декольте. Высокий ворот кимоно сзади был приспущен. Эраст Петрович не мог оторвать глаз от нежных завитков на затылке, от беззащитной ложбинки на шее, но более всего от трогательно, по-детски оттопыренных ушей. Она, должно быть, летами еще совсем ребенок, вдруг подумалось ему. Ее насмешливость – не более чем маска, защита от грубого, жестокого мира, в котором ей довелось жить. Как колючки на розовом кусте. С Бухарцевым он распростился рассеянно, едва повернув голову, – все смотрел вслед тонкой фигурке, плавно пересекающей площадь. Вдруг О-Юми остановилась, будто почувствовав его взгляд. Обернулась, пошла назад. Поняв, что она не просто возвращается, а направляется именно к нему, Фандорин сделал несколько шагов ей навстречу. – Берегитесь этого человека, – быстро сказала О-Юми, качнув подбородком в сторону отъехавшего капитан-лейтенанта. – Я не знаю, кто он, но вижу: он прикидывается вашим другом, обнимает вас за плечо, а на самом деле желает вам зла. Сегодня он написал или напишет на вас донос. Договорив, она хотела уйти, но Эраст Петрович не позволил, преградил путь. Из зарешеченного окна полицейского участка за этой сценой с любопытством наблюдали две испитые, бородатые физиономии. Дежурящий у входа констебль тоже поглядывал с ухмылкой. – Вы обожаете эффектно исчезать, но на сей раз я т-требую ответа. Что за чушь про донос? Кто вам это рассказал? – Его лицо. Вернее, морщинка в углу левого глаза в сочетании с линией и цветом губ. – О-Юми слегка улыбнулась. – Не нужно на меня так смотреть, Я не шучу и не морочу вам голову. Просто у нас в Японии есть древняя наука нинсо, она позволяет читать человеческие лица, как открытую книгу. Владеют этим искусством очень немногие, но в нашей семье мастера нинсо не переводятся уже двести лет. До приезда в Японию титулярный советник, конечно же, рассмеялся бы, услышав подобные басни, но теперь-то он знал, что в этой стране существует поистине бессчетное количество самых невероятных «искусств», и потому смеяться не стал, а лишь переспросил: – Читать лицо, как книгу? Что-то вроде физиогномистики? – Да, но только гораздо шире и подробнее. Мастер нинсо умеет истолковать и форму головы, и строение тела, и походку, и голос – одним словом, все, что человек сообщает о себе внешнему миру. Мы умеем различать на коже сто сорок четыре оттенка цвета, двести двенадцать типов морщин, тридцать два запаха и многое, многое другое. Мне далеко до мастерства, которым владеет мой отец, но я могу в точности определить возраст, мысли, недавнее прошлое и скорое будущее человека… Услышав про будущее, Фандорин понял, что его все-таки дурачат. А он-то, легковерный! – Ну, и чем же я сегодня занимался? Или нет, лучше определите, о чем я думал? – иронически улыбнулся он. – С утра у вас болела голова, вот здесь. – Легкие пальцы чуть коснулись его виска, и Фандорин вздрогнул – то ли от удивления (про головную боль она угадала), то ли от самого прикосновения. – Вас одолевали печальные мысли. По утрам это с вами часто бывает. Вы думали о женщине, которой больше нет. Еще вы думали о другой женщине, которая жива. Вы представляли себе всякие картины, от которых вам стало жарко. Эраст Петрович залился краской, а кудесница лукаво улыбнулась, но развивать тему не стала. – Это не волшебство, – сказала она, посерьезнев. – Всего лишь плод многовековых исследований, проведенных очень внимательными людьми, сосредоточенными на своем ремесле. Правая половина лица – это вы сами, левая половина – связанные с вами люди. Например, если я вижу на правом виске маленький прыщик цвета инсеку, я знаю, что этот человек влюблен. А если такой же прыщик на левом виске – значит, в него влюблены. – Нет, вы все же надо мной смеетесь! О-Юми качнула головой: – Недавнее прошлое можно определить по нижним векам. Скорое будущее – по верхним. Вы позволите? Белые пальцы опять коснулись его лица. Прошлись по бровям, щекотнули ресницы. Фандорин почувствовал, что цепенеет. Внезапно О-Юми отшатнулась. Ее глаза смотрели на него со страхом. – Что… что такое? – спросил он хрипло – вдруг пересохло в горле.