Затем уже в фактории поговорил с народом. В основном с Мегерой. Как ни странно, она знала многое об обитателях Черноводки. И даже припомнила, как однажды обронила в реку колечко. Простое медное, оно упало на мель. Достать несложно, да только река не позволила. Откуда ни возьмись вынеслась длинная тень и проглотила украшение, не позволив ему достигнуть дна. Вот тогда-то пазл и начал складываться. Начищенная ложка, лишившаяся ручки. С одной стороны закреплен массивный крючок, с другой накручено проволочное кольцо, за которое примотана тонкая бечевка из размочаленных стеблей старой черемши, связанных поодиночке. Пока они свежие, на них вешаться можно (проверено бедолагой Рогалосом). Мы с Бякой со всей дури тянули ее в разные стороны, но лишь узлы крепче стали, порвать не удалось. Второй конец снасти я обвязал вокруг пояса. Это чтобы не потерять в случае чего. У меня еще есть запасной комплект, но он последний, другой уже покупать не на что. Да и время на возню с ним потратим, что чревато. Ведь до полудня не так уж и долго ждать, а три уборные вычистить, да еще и голыми руками, — это чересчур. Глядя, как я забредаю в воду, Бяка упавшим голосом спросил: — Ты собрался охотиться на кайт вот этим? — А есть другие предложения? — Есть. Пойдем чистить уборные. Эш прав, быстрей начнем, быстрей закончим. — Охотники не чистят уборные. Сейчас все кайты будут нашими. Расчет мой был прост. Здесь, в этой местности, а может, и во всем Роке, блеснением хищных рыб не занимались. Простейшие поплавочные удочки и донки использовали, а такое вот — нет. Применяли живцов на крючках, но хитрые кайты коварное подношение игнорировали, а все прочие любители такого лакомства возле острова не появлялись, распуганные самыми опасными хищниками реки. Первые броски у меня не задались. Я раскручивал тяжеленную блесну над головой и отправлял ее прочь от берега. Увы, но шнур не уходил так далеко, как хотелось бы. Плюс тонул неохотно, да еще и путался через раз, заставляя терять бесценное время. Пришлось сменить тактику. Мы переместились поближе к горе. Здесь галечниковая коса переходила в развалы валунов, в том числе и огромных. Один из таких, удобно плоский, лежал метрах в семи от берега, едва выступая из воды. На нем я расположил шнур змейкой, после чего снова взялся крутить блесну. На этот раз она улетела как надо, размотав все три десятка шагов. Тащить ее назад — занятие несложное, а вот делать так, чтобы она при движении играла, провоцируя хищников на атаку, — куда сложнее. Так что первый час ушел только на подготовку. Результаты начали улучшаться к ее исходу, но, увы, это были успехи лишь в теории лова. С практикой дела совсем плохи: никто не бил по блесне и не сопровождал ее до камней, по которым я перемещался после трех-четырех забросов. В чем же дело? Блесна какая-то не такая? Но ведь голодная кайта среагировала на простое медное кольцо, уроненное в реку. Неужели и правда чуют крючок? Как так? Ведь таким способом, на кусок металла, их не ловят. Откуда рыбы могут знать, что эту заманчиво поблескивающую штуковину хватать не стоит?! Перед глазами начали вырисовываться зловещие тени трех сооружений, в которых обитатели фактории справляли свои естественные надобности. Даже зло начало разбирать за то, что их не вынесли за стены. Вот что им стоило подвесить уборные над рекой? Ведь тут с трех сторон почти вертикальные обрывы. И тогда бы проблема выгребных ям вообще бы не возникала. Покосился на солнце. Эта самая большая блесна в здешней системе ползет к зениту чересчур быстро. И как только доползет, уборные уже не будут тенью перед глазами. Будет плохо. Будет очень плохо. Это всем провалам провал. И тут, дабы добить меня окончательно, шнур вытянулся в струну. Блесна и раньше цеплялась за камни и затопленные бревна. Бывало, я даже принимал это за удары хищника, делая подсечки. Но отличия замечались сразу, ведь снасть при этом не играла от рывков потенциальной добычи. Вот и сейчас зацеп был неподвижный. Или даже хуже — мертвый. Потянув на себя, я не сдвинул блесну ни на миллиметр. Если она угодила в затопленный коряжник, это, скорее всего, конец — придется изготавливать новую снасть. Эх, зря сместился к скале. Здесь, среди камней, застряло немало деревьев, принесенных течением. И это только те, которые видно с невеликой высоты очередного валуна. Кто знает, что скрывается под водой. Сделав шаг к краю камня, сразу же отчаянно рванул назад, заваливаясь, налегая всем телом. Однажды с такого рывка уже удалось высвободить засевшую блесну, так почему бы не попробовать это повторить. Но тщетно. Шнур вытянулся в струну уже не образно, а физически. Хоть бери да играть на нем начинай. И все без толку, снасть не высвобождалась. А затем случилось то, к чему я не был готов. Что-то на другом конце шнура с успехом проделало то, что у меня не получилось. То есть дернуло с такой неудержимой дурью, что я, не удержавшись, слетел с камня, погрузившись в воду с головой. Вчера меня занимал теоретический вопрос: умею ли я плавать. Так вот — на воде держаться точно умею. Только что это выяснил. Насчет передвижения не знаю, потому как перемещался я сейчас не по своей воле, а увлекаемый кем-то, тянувшим за другой конец шнура. Похоже, мне попалась подводная лодка. Атомная. Очень уж мощно тащит. Но субмарины в Роке неизвестны, следовательно, это ошибочный вариант. Ну да, нетрудно догадаться, что мне удалось-таки подцепить кайту. Но я рассчитывал на куда более скромный улов, ведь не раз слышал, что крупных хищниц возле острова не замечали. Похоже, понятие размера у местных склонно к преуменьшению. Даже странно как-то, ведь прекрасно помню, что земные рыбаки поступали строго наоборот. Ненормальный мир… Можно выхватить нож и перерезать шнур. Но очень неудобно лезть в карман, когда всеми силами пытаешься не дать утащить тебя на дно. К тому же видел, что кайта тащит прямиком к торчащему из-под воды дереву. Я должен оказаться рядом с ним, а это шанс зацепиться и попытаться побороться с рыбиной. Так просто расстаться с шансом увильнуть от чистки сортиров — это не мой стиль. Проявив чудеса изворотливости, я выгнулся в нужный момент, достав обеими руками за тонкий сук. Он тут же с хрустом переломился, из-за чего я вновь погрузился с головой. Но тут же выскочил на поверхность и в обнимку ухватил второй. Да еще и ногами успел его оплести. Спасибо рыбине — она начала огибать темнеющий впереди камень, и шнур вовремя дал слабину. Теперь надо держаться. Просто держаться. Не позволить рыбине снова покатать меня на водных лыжах. Причем — без лыж. Мой единственный шанс — вымотать кайту, заставить ее растерять бодрость. И тогда, возможно, моих невеликих сил хватит, чтобы вытащить добычу на берег. Он ведь вон, рукой подать, хищница все это время вдоль него тащила. Метров десять проплыть, и ноги должны коснуться дна. Рыба снова вырвалась на простор и, выбрав слабину шнура, дернула так, что я, рывком вжавшись в сук, всем телом ощутил каждую его неровность, каждую трещинку старой древесины. Хорошо, что кайта пытается протащить меня сквозь опору. А она крепкая, такую и крокодилу не сломать. Сам бы я ни за что не удержался, спасибо моему великому уму, что он заранее успел прикинуть, как лучше расположиться. Да что за бред у меня в голове? Откуда там интеллектуальному величию взяться? Умный человек в столь нелепую ситуацию не угодит. Меня, вершину эволюции, топит в холодной весенней реке примитивнейшая рыбина. — Ге-э-э-эд! — донеслось от берега. Повернув голову, я увидел, что Бяка добрался до места событий и замер на урезе воды, уставившись на меня абсолютно круглыми глазами. — Чего тебе?! — прохрипел я, пытаясь хоть чуть-чуть подтянуть рыбину к себе, одновременно упираясь в сук животом и контролируя положение ног, с силой его оплетающих. — Гед, я плавать не умею! — А я что, тебя заставляю?! — Гед! Она тебя сожрет! — Нет! Сожрут ее! Готовься помогать вытаскивать! — Гед, прощай! — Упырь продолжал орать ересь уже через плач, не понимая, что я ему говорю. — Гед, хочешь, я покажу тебе то, что мое?! Хочешь узнать, пока живой?! Гед, ты же мой друг, тебе можно показывать! Все равно ты никому не сможешь разболтать! Мне действительно было интересно, что же так тщательно прячет Бяка за пазухой, изредка украдкой разглядывая. Однако момент не располагал к любознательности. Рыбина наконец перестала тупо тянуть в одну сторону. Шнур снова ослаб, его едва заметное движение было связано с медлительным у берега течением, а не с перемещением кайты. Да где же она?! Я начал волноваться. Передо мной взметнулся бурун, из которого показалась невероятных размеров рыбина. Со всей дури врезавшись распахнутой пастью в ствол дерева, она неуклюже рухнула назад в родную стихию и начала медленно погружаться, совершенно при этом не шевелясь. Да ее же просто-напросто оглушило, когда она сослепу решила, что виновато в происходящем сухое дерево. Из-под воды не углядела, что снасть тянется к суку, за который я пытаюсь удержаться. Вот и отшибла себе мозги. Как долго она останется в таком состоянии? Неизвестно. Но это — шанс. Не мешкая, я оттолкнулся от дерева и торопливо направился к берегу. Надо же, оказывается, я умею плавать. И даже не сказать, что это получается медленно. Вот только дно почему-то не оказалось там, где я рассчитывал. Пришлось почти до Бяки добраться, прежде чем ноги нащупали опору. Вскочив, начал торопливо сматывать шнур. Поначалу процесс пошел лихо, к тому же я его существенно ускорил, не заботясь об аккуратности. Пусть хоть в гордиев узел запутается — наплевать. Главное — результат, а снасть, если что, можно переделать заново. Старой черемши на косе хватит всех кайт переловить. Затем шнур натянулся, сматывать его стало непросто. Не знаю, сколько веса в этой рыбине: глаза подсказывали, что килограммов пятнадцать, а вот руки считали, что там вся сотня. От пережитого физического и нервного напряжения меня уже колотить начало. Но я тянул и тянул, с хрипом хватая ртом воздух и не замечая, как зубчатые прожилки в размочаленном шнуре то и дело режут ладони. Не знаю, почему реку назвали Черноводкой. Вода-то в ней чистейшая. Даже вздрогнул, когда увидел, как ко мне, прижимаясь к дну, подкрадывается длинная тень. Очень похоже на крокодила, намеревающегося позавтракать. Кайта все еще оглушена. Но мне показалось, что хвост ее колышется не только из-за течения и моих усилий. Потому напряг последние силы, подтаскивая добычу, и, удерживая шнур левой рукой, правой полез в карман. Черт побери! Да где он! Потерялся! Проклятый нож выпал из неглубокого кармана, пока разъяренная рыбина таскала меня по реке. Развернулся к Бяке, стоявшему на том же месте. Глаза у него сейчас были не просто круглыми, они удерживались от выпадения по неизвестным мне причинами. — Дай нож! — крикнул я. — Это мое! — перепуганно ответил упырь. — Дай мне нож!!! — проорал я так, что даже оглушенная кайта дернулась, а Бяка подпрыгнул чуть ли не на метр, тут же после этого бросившись ко мне. Ухватив протянутый нож, я, напрягшись, яростно закричал, приподнимая голову рыбины на поверхность. Она уже дергалась всерьез, вот-вот, и снова начнутся заплывы по холодным водам Черноводки. Примерившись, опустил правую руку, вбив кремневое острие в темя. Рыбина выгнулась так, что одна моя нога потеряла опору, и я, приседая на второй, завалился в воду, продолжая наносить удар за ударом. Повезло, что кайта толком в себя не пришла, ее движения были вялыми и непродуманными. Она лишь мешала мне работать, не более. После второго удара, удачно нанесенного в уже проделанную рану, под рукой что-то хрустнуло и рыбина извернулась так, что я опрокинулся на спину. Но это все — больше активных действий не было. У кайты лишь хвост бессильно подрагивал, рывки, с которыми не получалось совладать, прекратились. Похоже, я таки добрался до мозга. Не останавливаясь на достигнутом, нащупал рану, выдернул нож, всадил его снова, надавив от души. Перехватил кайту под жаберную крышку, на коленях потащил добычу к берегу. Сил хватало лишь добраться до уреза, где кое-как поднялся и не своим голосом прохрипел: