— Куда-нибудь в лес. — В лесу холодно зимой, — заметил Миша. — Да что ты… Опять повисло неловкое молчание. Соня слегка повела носом, ощущая легкий и почти уже выветрившийся запах крови Димы, который ничего не удосужился приложить к царапине. К счастью, он больше не будоражил разум, оттого случившееся с ней помутнение показалось ей глупым. Из-за такой ерунды выдала себя. Тимур Андреевич над ней посмеется. — А пятерку по инглишу за четверть за молчание можно получить? — вдруг нервно хихикнул Миша, разбивая тишину. Кристина с неожиданной прытью перебралась прямо через парту к нему и, схватив его за шиворот рубашки, со всей дури потрясла. — Ты шантажировать вздумал?! — Да я же пошутил! Миша поднял и выставил вперед руки, и Соня, вдруг заострив внимание на его оголившихся запястьях, тут же поняла, что нет. Не укусит. Никого из них. Она обещала себе. Да и духу попросту не хватит. Она закрыла лицо ладонями. Она обречена. — Делайте что хотите, — прошептала она. — Вы уж не осуждайте нас за то, что слегка побаиваемся, — сказал Миша. — Сами-то не боялись, что ли, когда такой стали? — Боялась. — Точно не тронете? — А точно поверите, если скажу, что нет? Ответа не дал никто, поэтому неопределенность тяжело опустилась на плечи Сони. Потерявшихся девятиклассников и отправившуюся на ними учительницу нашел Виктор Иванович. — Вы чего тут? — удивился он, заглянув в класс. — Тут оставаться собираетесь? Автобус уже ждет. Бегом на выход. Соня проводила взглядом учеников, а затем взглянула на Виктора Ивановича, который нетерпеливо ждал ее на пороге. — Соня? Идемте? — Софья Николаевна, — машинально исправила Соня. Виктор Иванович усмехнулся, и его светло-карие глаза за очками остро блеснули в свете ламп, вызывая смутное тревожное ощущение в груди. Тимур Андреевич не говорил, сколько сородичей бродит по свету, потому что не знал. Но Соня быстро убедила себя и посчитала, что вероятность того, что на одну школу приходится больше одного вампира, крайне мала. Да уж. С расчетами у нее всегда было туго. В конце концов, ее даже с луной угораздило ошибиться. А ведь кто знает: вдруг и правда она не одна?.. Глава двадцать первая, в которой важнее всего — доверие — И что, вообще никак не узнать? — Ну ты удумала! Тимур Андреевич был не в восторге от того, что она так по-дурацки выдала себя своим ученикам. А еще он разозлился и снова назвал ее глупой и безалаберной, узнав, что она не покусала их за это, чтобы тем самым обеспечить себе отсутствие проблем. Выяснить, есть ли в школе еще вампиры, тоже не представлялось такой уж простой задачей. — У вампиров только кровь от людской отличается. Если это женщина, можешь и узнать случайно. А если мужчина… ну тут ничего не поможет. От разговора Соня ощутила опустошающую неудовлетворенность. — Зачем тебе это знать? — полюбопытствовал Тимур Андреевич. Соня и сама не понимала толком. — Может быть, мне было бы проще? — вслух предположила она. — Может, я бы могла… подружиться с кем-то, кто меня поймет? Тимур Андреевич издал смешок. — Вампиры не собираются в стаи и по сути своей одиночки. Даже не мечтай. — Может, это просто вы одиночка! — Побудешь с тобой одиночкой. Ты сюда почти каждый день приходишь! — И не врите, что я вам досаждаю. — Я открываю тебе дверь и приглашаю тебя в дом только потому, что ты приносишь пироги. Тимур Андреевич оторвался от своего вязания и вдруг с возмущением уставился на Соню. — Ты не принесла пироги сегодня!.. — Ну да, а вы все равно меня впустили. Тимур Андреевич что-то еще проворчал для виду, но за порог отправлять, естественно, не стал. — Лучше бы думала о своих учениках! — наконец выдал он. — Разболтают — и не жить тебе спокойно! — Я поставлю им пятерки в четверти… — неубедительно стала спорить Соня. — Наивная. Соня не отрицала. От волнения и перенапряжения нее сводило каждую мышцу, будто в любой момент тело ожидало опасности: кол в спину, крест на шею и ведро святой воды на голову — и было наготове, чтобы сбежать. Но девятиклассники присмирели. Причем все, а не только те, что невольно стали свидетелями ее страшных зубов. Может, испугавшийся за себя и за Кристину Дима воспользовался своим авторитетом и попросил всех угомониться, а может, просто в Соне что-то изменилось. Она перестала краснеть и запинаться, стала вести уроки увереннее и гораздо спокойнее реагировала на малейшие неприятности в виде шалостей и непослушания: просто выставляла детей за дверь и отправляла к завучу. Не чуралась плохих оценок и прямолинейно общалась с учениками, не пытаясь смягчить свои замечания, как раньше, чтобы ненароком не обидеть. Ей совершенно не нравилось то, каким преподавателем она становилась, но и распыляться на то, что не имело смысла, она заставить себя не могла. Вместе с человеческой жизнью куда-то ушло то, что придавало ей сил поначалу, заставляло упорствовать и не предавать свои принципы. Заставляло любить свою работу, о которой она мечтала всю жизнь. — Никуда оно не ушло, — хмурился Тимур Андреевич. — И что значит “с человеческой жизнью”? Ты не померла, а всего-то стала бессмертной! — Всего-то! — передразнила Соня. — Во мне поселилось чудовище, которое думает и иногда говорит за меня! И мысли у него страшные! — Выдумщица. Это настолько ты себя признавать не хочешь? — Настолько. — Рано или поздно признаешь. — Не хочу. Тимур Андреевич еще долго распинался про то, что без вдохновения и энтузиазма себя оставлять ни в коем случае нельзя, а Соня кивала, якобы соглашаясь, но отыскать их в работе по-прежнему не могла, с каждым днем как будто теряя даже то, что еще оставалось. Горы тетрадок росли и росли, внеклассная деятельность постепенно становилась в тягость, а в глазах Метелки — Любови Васильевны — которая неустанно организовывала мероприятия для сплочения коллектива, Соня все пыталась найти такое же чудовище, как и в ней самой. Вот только Сонино чудовище лишь отдаляло ее от правильного образа советской активистки, а чудовище Любови Васильевны, если бы оно существовало, точно породило бы маленькую армию послушных и готовых на все слуг. Но их не было. Коллеги частенько ошибались, за спиной беззлобно посмеивались над завучем, звали ее по имени, придуманному учениками, и не всегда охотно шли ей навстречу. Они были обычными людьми: хорошими и по-доброму ленивыми. Соня сомневалась, что завуч — вампир. Некоторые ученики делали первые успехи, и сердце на них откликалось, но недостаточно сильно. Неудач все-таки было больше. Нехорошо было думать о детях с пренебрежением, но работа грезилась Соне совсем не такой, какой оказалась. О том, чтобы быть и учительницей, и вампиршей одновременно она точно не мечтала. И Тимур Андреевич, слушая ее откровенные признания, мрачнел и говорил, что ее одолевает какой-то противный душевный недуг. Соня ему не верила, потому что была убеждена, что все дело в чудовище. Тимур Андреевич заставлял ее рисовать почти каждый раз, а она не сопротивлялась, понимая, что он хочет привить ей желание творить. Ему казалось это важным — ну и ладно. Жизнь ее ждала долгая, поэтому часы рисования вовсе не казались ей потерянным временем, которое она могла бы потратить на что-то более важное. Это проверка тетрадей важнее? В середине ноября Соне отправилась в Горький, чтобы навестить маму и деда, но вместо того, чтобы насладиться воссоединением с любимыми родственниками, оказалась в ловушке из чувства вины. Мама пригласила тетю Веру и Степу, и его страдающий взгляд выжигал в Сонином сердце еще одну дыру. — Свадьбы пока не будет, — вынуждена была признать она. “Никогда не будет” осталось неозвученным, но всем вдруг это стало очевидно.