— Это три боевых машины пехоты с пушками, спаренными пулемётами, куча автоматов, пулемётов, гранатомётов и разного военного имущества. Но самое главное — это то, что в моём подчинении было 29 человеческих душ. Понимаешь? 29 человек, не считая меня. И жизнь этих 29 человек напрямую зависит от меня лично. Понимаешь? Лично! На войне именно так. Да, их жизнь ещё зависит от командира роты, комбата и выше. Но я первый был в этой цепочке и всегда рядом, то есть самый непосредственный командир из всех офицеров. И мне было совсем не смешно. Честно говоря, настоящее осознание такого приходит только на войне, когда ты понимаешь, что вот сейчас только сомкнёшь на секундочку хоть один глаз и… В общем, там быстро всё доходит, даже когда тебе 22 года. Взрослеешь быстрее, чем на гражданке. А знаешь, к чему это я? — Нет. Пока не поняла. — Это я к тому, что за тобой непосредственно стою я, моя жена, двое моих детей, Люда, её брат, её сын, её мать, твой сын, твоя мать. Сколько человек непосредственно здесь? — Десять. — Мало? — Немало. — Вот я тебе и разъясняю, что эти погоны и звёздочки — это не поржать. Это серьёзно. В конце концов, мы с тобой должны понимать, что мы Родине служим, что мы офицеры нашей с тобой армии, нашего с тобой государства. — Вить, остановись! Я поняла. Просто сильно обрадовалась. — Нет. Ты обязана меня дослушать. Пойми, эти десять человек — это не всё. Есть ещё и другие люди, которые помогают нашей с тобой Родине. Ты их не знаешь или не догадываешься о том, что они делают. Но твой провал — это мой провал, а там связи и целые цепочки людей. И никто из них не знает заранее, как он сможет выстоять в плену у врага, в его застенках, под пытками. Можно что-то говорить, только когда человек всё это пройдёт. Вот и я не знаю. А ведь за мной ещё люди. Нино, ты офицер нашей армии и должна всё, что я тебе сказал, пропустить через свою душу. — Я поняла, Витя. А ты вообще кто по званию? — Я подполковник. — Ого! — Не ого. Это очень высокое воинское звание. Это доверие нашей с тобой Родины. Доверие! Нам с тобой доверяют. Родина приняла решение произвести тебя в офицеры. Ей проще было использовать тебя как гражданский персонал, но она поступила очень порядочно. Пошла на риск того, что в случае провала противник может узнать, что ты офицер. Сам этот факт взвинчивает цену твоего обмена до небес. Это доверие, которое ни за какие деньги не купишь. Думай об этом постоянно. И больше на этот счёт не должно быть никаких хи-хи или ха-ха. С данной минуты ты не актриска какая-то и не балеринка, при всём уважении к ним. Ты офицер Русской армии. Офицер! То есть воинское должностное лицо государства Российского. И ещё кое-что. Я обязан тебе разъяснить природу слова «офицер». Офицером может быть только тот, кто проходит военную службу. Только воинское должностное лицо. Многие у нас носят погоны и звёзды на них, имеют ведомственные звания, то есть звания, предназначенные только для этих ведомств. По российскому законодательству о военной службе офицеры — это только те, кто проходит действительную военную службу. Это кто? Это армия, то есть все, кем управляет министерство обороны. Это ФСБ — да, у них военная служба, в отличие от милиции. Это, конечно, СВР. Это ФСО, то есть охрана Президента и некоторых объектов. И это внутренние войска. По-моему, всех назвал. Это не повод кичиться перед кем-то и заявлять, что они никто. Нет! Ни в коем случае! У них там своя служба, и очень тяжёлая, но не военная. Так решило наше государство и большинство государств мира, решило выделить военную службу в совершенно особую категорию. Почему? Эта категория людей должна быть готова отдать свою жизнь за Родину по приказу командира, даже если он дурак и самодур по твоему мнению. Жизнь! И беспрекословно. Если надо и нет другого выхода — встал и пошёл! Вперёд! Всё! Никаких терзаний и раздумий. Вот что значит быть солдатом, от которого офицер является производным. Жизнь за Родину и по приказу! Точка. — Поняла, — уже очень серьёзно ответила Нино. — Нино, и самое главное, всегда помни, что мы нужны нашей Родине. За нами около ста сорока миллионов человек. Вся наша Родина. Там очень ждут наших подсказок и помощи. Наши братья и сёстры там в большинстве своём копейки получают, чтобы нас достойно содержать. Как только тебе в голову полезут дурные мысли, сразу же вспоминай глаза простых и добрых русских людей, глаза детишек. Вспоминай героинь своего любимого фильма «А зори здесь тихие». Кто у тебя там любимая героиня? — Женя Комелькова. Конечно, я помнил её. Жене Комельковой 19 лет. Она очень красива: белокожая, высокая, гибкая, с круглыми плечами, с длинными и густыми рыжими волосами. «А глаза детские: зелёные, круглые, как блюдца». Когда Евгения прибыла по распоряжению командования служить в первое отделение зенитчиц, сослуживицы были восхищены её красотой, сравнивали её с русалкой; говорили, что с неё скульптуру можно лепить. Даже суровый старшина Васков подумал про неё: «…ох, хороша девка, не приведи бог влюбиться, хороша!» Во время операции по поимке немецких диверсантов, двигавшихся по лесу к Кировской железной дороге с целью её взорвать, Евгения Комелькова проявила настоящий героизм. Она спасла старшину Васкова, который вступил в рукопашную схватку с врагом. Девушка два раза ударила врага прикладом винтовки по голове, тогда старшина вырвал у фашиста нож и ударил того в сердце. После этого Женю тошнило, «выворачивало, и она, всхлипывая, всё кого-то звала — маму, что ли». Старшина дал ей поплакать, а потом сказал: «Попереживала, и будет. Тут одно понять надо: не люди это… не звери даже — фашисты». Когда Рита Осянина была ранена в живот и Васков собрался бинтовать её рану, Женя схватила автомат и кинулась прочь. Она стреляла очередями, уходя в лес, уводя за собой фашистов от Риты. Женю ранили в бок, она могла бы затаиться, а потом уйти, но она продолжала стрелять. Силы вместе с кровью уходили, и девушка стреляла уже лёжа. Диверсанты добили её в упор. Свой последний бой Женя Комелькова вела, чтобы увести врагов от раненой подруги. — Я так и знал. Не дай бог проверить, способна ли на такое Нино. — А у тебя кто любимый герой из фильма «Они сражались за Родину»? — У меня там три любимых сцены. Первая — это там, где замученный Сашка тащит своё тяжеленное противотанковое ружье, штаны у него на заднице рваные, жажда, отступают, и всё равно ничто не способно его остановить. Понимаешь, всё плохо — и всё равно не остановить. В этом вся суть нашей армии, которая у нас всегда была плоть от плоти народной. Вторая — там, где Лопахин говорит Сашке перед лицом надвигающихся танков: «А ну, Сашка, подтяни штаны, держись. Как у тебя настрой? Ничего? Это хорошо! Главное в нашей вредной профессии — это чтобы настрой не падал!» А третья — это когда они прощаются с последним офицером своего полка, лейтенантом. Никаких слов тут не нужно. — Витя, обещаю впредь быть очень серьёзной. — И ещё. Если здесь что-то случится, то за тебя будут бороться. Никогда нельзя терять веру. Родина тебя помнит и не бросит. Нельзя впадать в отчаяние и уныние. ГРУ никогда своих не бросает. Также знай, что ГРУ не прощает предателей. Для ГРУ принципиально, чтобы предатель не помер своей смертью, даже если ему под сто лет уже. ГРУ всё равно найдёт и уничтожит. Надеюсь, ты уже поняла методы нашего с тобой управления. И такая есть задача у нелегального резидента в военной разведке. В армии никто не отменял показуху (к великому сожалению), это известно, но и политработу тоже никто не отменял, хотя там переименовали вроде бы её в воспитательную работу или что-то подобное, точно не знаю. Плевать, как это называть, но суть всё та же — она очень нужна! Кто бы мог подумать, что я с этим когда-то соглашусь?! Хорошо, что меня не слышат мои дружки — офицеры нашего батальона в бригаде, да и в полку в Венгрии тоже. Несколько минут политработы — и совершенно неуместный шутливый тон уничтожен. Серьёзно вроде бы отнеслась. Или шутливый тон был у неё наигранным, защитным? Не знаю. Надеюсь, сейчас уже не играет. Хотя её не поймёшь толком. Но я ей верил, доверял и вообще считал Нино очень хорошим человеком. Именно я посчитал нужным поступление Нино на военную службу и присвоение ей воинского звания. Была ли в этом практическая надобность? Уже сейчас под моим непосредственным руководством на территории противника действует маленькая, но эффективная агентурная группа. В перспективе она должна стать больше. Очень на это надеюсь. А если со мной что-то… Может быть и такое, к сожалению. Кроме Нино, никто не сможет меня заменить. А если и смогут, то сделать это будет очень тяжело. Именно я подобрал, обучил и воспитал Нино как разведчика. Я ей доверился, рискнул, мне и отвечать. Фактически это было моё решение, а руководство ГРУ меня поддержало. Мне доверяют. Продолжу воспитывать настоящего офицера. Кстати, даже интересно. Это был с моей стороны огромный риск в своё время. Безрассудный? Мне лично не приходилось общаться с перебежчиками. Но один из преподавателей «консерватории» в Подмосковье меня очень твёрдо заверил, основываясь на многочисленных ему известных примерах и соответствующих научных исследованиях, а также зная мнение своих коллег по разведке (практиков), совершенно определённо сказал, что обоснования перебежчиков политическими или даже мировоззренческими мотивами — это ложь. Расследования и научные исследования случаев предательства показали, что мотивами были такие человеческие пороки, как жадность, злоупотребление спиртным, жажда к аномальному сексуальному разнообразию, азартные увлечения, зависть к более успешным сослуживцам, слишком высокая самооценка и недовольство командованием. Таким образом, в основе предательства всегда были не мировоззренческие или духовные основания, а низменные мотивы и пороки. Попадая из советской действительности, ментальности и пропаганды в капиталистическую страну, непросто было всем, но особенно тем, кто в глубине души мечтал о свободах во всех смыслах и не справлялся с собой. В нашей с Нино ситуации полученные мною в Подмосковье знания уже были неактуальны. Потому что и в России всё стало по-другому и даже хуже: жадность часто превращается в алчность, половая неразборчивость и полный разврат становятся чуть ли не нормой жизни, мораль и нравственность часто заменяются «баблом». Поэтому какой у Нино может быть мотив предательства? Только деньги. Но она уже знает, что их можно получить только взамен на то, что ей всю свою сознательную жизнь придётся прятаться, бояться каждого шороха, трястись за своего ребёнка и, возможно, будущих детей. Я считал, что Нино никогда на это не пойдёт, поэтому раскрылся перед ней и сообщил своему руководству. После этого моему командованию уже просто было принимать решение о поступлении Нино на военную службу — они считали, что так лучше для моей безопасности. И ещё одно. Возможно, самое важное. Нино — человек с определёнными идеалами, определённым стрежнем внутри, с чувством долга, и у неё точно есть совесть. — Нино, сейчас ты прочтёшь вслух небольшой текст. — Что? — Читай. Это текст военной присяги. Ты обязательно должна его прочитать, потом распишешься за то, что его изучила. Объясняю. Вот именно это не военная бюрократия и вовсе не формальность. Под этим текстом ты поставишь подпись и с этой минуты будешь нести уголовную ответственность за воинские преступления перед нашей Родиной и всю иную ответственность тоже. Все эти дела надо было сделать до того, как состоялся приказ, но у нас особые условия. Всё это можно было сделать совсем по-другому или вообще не делать и не создавать лишних рисков, особенно в бумажной части вопроса. Но я считал по-другому, серьёзно к этому относился, и именно для меня всё это было принципиальным. Нино едва слышно прочла этот текст. Зашли в ресторанчик. Заказал виски. Первым делом Нино расписалась в нескольких бумагах, и я их аккуратно убрал. Как только принесли виски, налил в стаканы примерно по сто пятьдесят граммов. — Что ты делаешь? — воскликнула Нино. — Так положено сама знаешь где. Правда, туда надо опустить звёздочки, но обойдёмся без этого. — Но я… — Это традиция. До дна. — Спасибо тебе, Витя, за всё. Нино резко опрокинула стакан. Едва не задохнулась, но справилась всё-таки. Прямо, смело, нарочито посмотрела мне в глаза. Закусила оливками, а потом несколькими тонко нарезанными ломтиками ростбифа. — Ты не жалеешь? — спросил я её. — Нисколько! Помнишь, как мы ещё чуть больше десяти лет назад издевались над словом «идейная»? — Конечно. Типа сумасшедшая комсомолка или коммунистка. — Именно. А сейчас я уже по-другому думаю. Идейного не купишь, не перекупишь. Идейным не нужны богатства. Им нужны деньги, но только чтобы прожить. И заставить идейного невозможно. Идейный, как герой повести Джека Лондона «Мексиканец», всегда найдёт возможность победить. Я горжусь тем, кем стала. Мне нравится моя профессия. Я о такой даже и не мечтала. Ты даже не можешь себе представить, как мне всё нравится. В этой профессии я самая настоящая идейная, как те дуры из парткома. — Отлично сказала. Сам об этом думаю. Но мне моя нынешняя профессия не нравится. Я пришёл в неё, скорее, под давлением обстоятельств, и мне сложно. Я мечтал совсем о другой карьере. — А я обожаю перевоплощаться. Обожаю играть с людьми. Обожаю добиваться своего! То, чем я занимаюсь, было бы лучше, чем театр, если бы были зрители. Как мне их не хватает! — Я твой зритель, иногда в зрительный зал заходит Вильте, и Родина смотрит на твоё творчество. — Мне не хватает оваций, цветов, афиш, поклонников и признания. Как я об этом мечтала! Я кивком головы подозвал официанта и на ухо ему объяснил, какие три букета цветов принести. — Нино, ты стала сама знаешь кем — это признание. Признание многих миллионов человек. Не исключено, что за наши с тобой дела Родина нас отметит как-нибудь государственными наградами. Это будет овация миллионов. Давай-ка выпьем. Как только мы закусили, пришёл официант и положил букеты на соседний столик. — Нино, это тебе от твоего верного поклонника, самого преданного зрителя твоего театра — от меня. За твой талант! Ты лучшая в мире актриса! Вручил ей самый красивый букет — композицию из разных цветов. — Этот букет от имени многих миллионов зрителей, которые нас не видят, но знают, что мы есть. Я хочу, чтобы он символизировал для тебя миллион алых роз. Вручил второй букет из ста одной алой розы. — А это букет от нашей фирмы. Вручил ей скромный букет из пяти красных гвоздик. — Я потрясена, — промолвила Нино.