А пока… К примеру, можно было посетить расположенный на территории дворцового комплекса костёл Наисвятейшего Божьего Тела, построенный итальянским зодчим Джованни Бернардони по собственному проекту ещё в шестнадцатом веке. Плечов, втайне от профессора много месяцев подряд штудировавший особенности европейской средневековой архитектуры, только этого и ждал. Спустя всего несколько минут они оба уже наслаждались незабываемым видом центрального фасада величественного древнего сооружения, увенчанного цитатой из 8-го стиха 5-го псалма Давида, естественно – на латыни: «Поклонюсь святому храму твоему в страхе Твоём». Оставалось только войти в гостеприимно распахнутые двери. А там… Чего там только не было! Ярослав, естественно, давно знал в деталях обо всех достоинствах и недостатках нефов[16], апсид[17] и прочих оригинальных элементов архитектуры Несвижской жемчужины. И всё равно продолжал восторженно оглядываться по сторонам, восхищаясь и вдохновляясь окружающей его красотой… Особенно впечатлило молодого учёного монументальное полотно «Тайная вечеря» кисти придворного художника Радзивиллов Ксаверия Доминика Геского, украшающее главный алтарь католического храма. Поражённый до глубины души, Яра не мог сдвинуться с места до тех пор, пока на его плечо не опустилась рука, тяжесть которой агент уже знал. – Товарищ нарком? – вопросительно пробормотал он, медленно поворачивая голову. – Так точно. Собственной персоной. – А где батя? – Чей? – Мой… Фёдор Алексеевич… – Это я у тебя хотел спросить. – Странно… Что-то на сердце у меня сегодня неспокойно… Может, какую беду вещует? – Предчувствия игнорировать нельзя. Так что – сплюнь! И – быстро во двор! Я налево, ты – направо. Если раньше не встретимся – жди меня у центральных ворот костёла через пятнадцать минут. – Слушаюсь, товарищ нарком. – Кстати, со мной ещё несколько человек. Может, их тоже подключим к поиску? – Не вижу необходимости. Пока. – Согласен. Они одновременно выбежали на улицу и стали действовать по намеченному плану. Сначала повезло Цанаве. Именно ему удалось обнаружить пропавшего профессора в расположенной неподалёку часовне. Фролушкин стоял на коленях перед облачённым в монашеское одеяние худощавым парнем не старше тридцати лет, безучастное бледное лицо которого покрывал нетронутый юношеский пушок, совершенно не свойственный мужчинам такого, достаточно зрелого, возраста, и… безутешно рыдал. * * * Небольшая приземистая часовня (у католиков – капличка) с узким окошком по фронтону была построена в середине XVIII века неким Скандербегом Булгариным, предком русского писателя Фаддея Булгарина. Нередко её называют «Башней Убийцы». Почему? Однажды Скандербег застрелил из ружья своего соседа – помещика Узловского, и в соответствии с Литовским Статутом был обязан заплатить его родственникам «виру» («поголовье»), то есть, по сути, отступные или откупные – кому как угодно. Состоявшийся вскоре суд постановил отдать потерпевшим целый ряд деревень и вместе с ними – крестьянских душ. Но ещё задолго до этого решения родственники погибшего начали шантажировать обвиняемого с целью увеличения размера компенсации. Вот он и решил во искупление грехов построить «вежу» – небольшую башню, куда стали помещать невольных убийц. С тех пор в костёле, по просьбе Булгарина, неподдельно сожалевшего о случившемся, ежегодно стали служить мессу-молебен по невинно убиенному помещику Узловскому. За это Скандербег заплатил служителям храма на 350 лет вперед… В этой самой часовне и нашёл Плечов своих «подельников». Картина вызывала умиление и сострадание. Явно неадекватный монах. Всемирно известный учёный, стоящий перед ним на коленях. И утешающий его нарком НКВД с далеко не однозначной репутацией… * * * – Батя, кто это? – еле выдохнул Плечов, поднимая профессора с колен. – Мой сын… Павлик… – Он что, не разговаривает? – Нет. – А понимает? – Не всё… Послушник кивнул узким, выпирающим подбородком и криво улыбнулся, обнажая редкие, начинающие чернеть зубы. После этого без лишних слов задрал рукав рясы и продемонстрировал присутствующим свои руки – тощие, покрытые глубокими кровавыми ссадинами и фиолетовыми синяками. То ли его держали связанным, то ли пытали, избивая какими-то, как любят выражаться эксперты-криминалисты, «колюще-режущими предметами…» – Кто так издевался над ним? – зло спросил Цанава. – Бог его знает, – тяжело вздохнул Фёдор Алексеевич. – Я хотел поговорить с епископом, но не смог его найти. Вдруг снаружи донёсся какой-то шум. Противно заскрипели давно не смазываемые петли. Куда-то девалась (как будто испарилась!) и без того узкая щель между дверью и коробкой, через которую в глубь часовни ещё недавно проникали слабеющие с каждым осенним днём солнечные лучи… Лаврентий Фомич обнажил пистолет и бросился к выходу. Он был заперт! – А, чёрт… Хотите верьте, хотите – нет, но я нутром чувствовал, что благодаря вам непременно влипну в какое-то дерьмо… С нашей гнилой интеллигенцией надо круглосуточно держать ухо востро. Эй, там, снаружи, кто-то слышит меня? В ответ – только гулкое эхо. Тогда Цанава направил ствол в потолок и нажал на спусковой крючок, удостоившись за это укоризненных взоров товарищей по несчастью, искренне переживавших за сохранность народного добра. Несколько минут спустя в дверь кто-то постучал. Сначала рукой, затем прикладом. – Товарищ нарком, вы там? – Тут, конечно, где же ещё! Это ты, Балабанов? – Так точно! – Открывай немедленно. – Чем? У меня ключа нет. – Попробуй стрельнуть в замок… – Не поможет… Здесь такая махина – три дня сбивать кувалдой придётся. – Понял… Ты один или с кем-то ещё? – Один. Козырев за углом остался. – Так свистни его сюда. Быстрей! – Лёха!