– Вот в каком смысле! – Ну да, он ведь сантехник… А матершинник, прости меня Господи! Из однокоренных матов может целое предложение составить. А порой – и не одно. – Это как? – Ну, например: на фига до фига нафигачила; выфигачивай на фиг! – Сам придумал? – Нет. От него слышал. Когда под видом участкового приезжал на семейные разборы. Так он крыл свою Ефимовну за то, что набросала целое ведро мусора. С верхом. – Круто. А я с ним Оленьку свою оставил! Притопи, братец, педаль газа, а то сердце из груди выскакивает от таких, прямо скажем, не самых приятных новостей. – Ладогина однажды, кстати, даже пыталась его прописать, но не вышло. – Ваша работа? – А то чья? – Алексей Иванович, дорогой, очень тебя прошу: употреби всё своё влияние, но жильё у этой сучки – отбери. – Хорошо. Небольшой срок за хулиганство моментально остудит их головы. А квартира вернётся туда, откуда её распределили по ордеру. И в знак уважения к профессору будет пожалована его ближайшему сподвижнику – товарищу Плечову. Я сам выйду с таким ходатайством к соответствующим органам. – Вы необыкновенно щедры, товарищ капитан. – Знай наших, Яра! * * * У входа в подъезд, в котором располагалась квартира профессора Фролушкина, на чемодане сидела Ольга. В её при любой погоде восторженных глазах застыли слёзы. На руках нервно вздрагивал Шурик – то ли от обиды, то ли от холода – у него не было тёплой верхней одежды, и заботливая мать закутала сынишку в свой пуховый платок. И только юродивому всё было нипочём – с неизменной лукавой улыбкой на счастливом простодушном лице, он ловил окрепшие снежинки. Плечов чуть ли не на ходу выскочил из притормаживающей машины и распахнул заднюю дверцу: – Садитесь быстрее! Здесь, в салоне, – тепло. Фигина передала ему ребёнка и, забравшись с ногами на заднее сиденье, требовательно протянула руки, мол, давай сюда наше чадо, в то время как Павлик, видимо, давно мечтавший хотя бы посидеть рядом с водителем чудо-техники, недолго думая, оккупировал переднее пассажирское место и теперь с довольным видом крутил вправо-влево осиротевшую баранку. Где Алексей – в тот момент не мог сказать никто из них. В том числе и Яра. Сначала он лишь недоумённо крутил головой, пытаясь понять, куда девался его товарищ и непосредственный начальник, но вскоре всё понял и влетел в подъезд и в мгновение ока очутился возле настежь распахнутой двери. Как оказалось – вовремя. Степанов как раз занёс огромный разводной ключ над головой стоявшему к нему спиной Копытцева (тот что-то выяснял у бывшей сожительницы профессора), в котором хулиган, видимо, признал уже однажды призывавшего его к порядку «участкового». Плечов с разгону врезался в разбушевавшегося сантехника. Завизжала Ладогина, бросаясь в ванную, чтобы намочить полотенце и уже спустя мгновение приложить его к Стёпиному лбу, на котором красовалась огромная шишка, вызванная соприкосновением с всё тем же любимым инструментом, который слесарь до сих пор не выпустил из своих мозолистых рук. – Телефон в этом доме есть? – спросил Алексей Иванович, даже не посмотрев на поверженного громилу. – В комнате, в левом углу на тумбочке. Через мгновение до ушей всех участников конфликта донёсся звонкий командный голос: – Капитан Копытцев. Из квартиры Фролушкина. Подайте «воронок». Быстро. Услышав эти слова, Наталья Ефимовна плюхнулась на колени перед Плечовым: – Не губи нас, родной! Пожалей! – А вы мою супругу жалели? – зло выдохнул Ярослав. – Когда вместе с маленьким сынишкой на мороз её выгоняли, а? – Извини, бес попутал… – А Фёдора Алексеевича? Он вам душу готов был отдать, а вы… Всё! Доигрались. Теперь вместе пойдёте по этапу. Но в разные колонии. – Пожалей, сынок, не губи нас… – Могу только чуть-чуть облегчить ваши страдания. Если выдадите одну вещицу, которая раньше стояла на пианино. Когда здесь жил профессор. – Так я её давно выкинула в мусорник… – Всё. Двадцать лет строгого режима! И пять – поражения в правах. – Погодь, родной… Кажись, она в чулане! Поискать можно? – Ищите! Демонстрируя юношеский задор и молодецкую прыть, Наталья Ефимовна, недолго покопавшись в груде старого белья, неряшливо сваленного в углу, вынырнула на свет божий, прижимая к груди спасительную деревянную шкатулку. В это время с улицы донёсся звук тормозов, и сразу за сим в квартиру ворвались несколько коллег Степанова. Нет, не сантехника – литературного героя Сергея Михалкова. Чтобы очистить помещение от «хулиганского элемента», понадобилось всего несколько секунд. Алексей препроводил всех до машины с зарешеченными окошками, и, убедившись, что фигуранты дела никуда уже никуда не денутся из спецкузова, вернул Ярину родню, доселе с опаской наблюдавшую за «спецоперацией», в профессорские апартаменты. Забегая вперёд, скажу, что слово своё Копытцев, как всегда, сдержал, и профессорская квартира вскоре перешла в законное пользование семьи Плечовых. А их обидчики вернулись в Москву только после долгих лет вскоре грянувшей войны. Да и то без права на жильё. * * * Неделя пролетела, как один день. Понедельник, вторник, среда… Четверг, пятница, суббота… Фигина практически не бывала дома. Малый Академический, театр имени Евгения Вахтангова, МХАТ СССР имени Горького… Модный «ТРАМ» – театр рабочей молодёжи (художественный руководитель Иван Берсенев), творческому коллективу которого год назад было присвоено имя Ленинского комсомола. «Анна Каренина», «Мёртвые души», «Гроза», «Любовь Яровая», «Егор Булычов и другие»… Конечно же «Живой труп». Классика! Великая драматургия Грибоедова, Гоголя, Чехова, Островского… Яркие, запоминающиеся постановки Станиславского, Немировича-Данченко, незаслуженно забытого и недавно ушедшего из жизни Николая Николаевича Фореггера… А вот в Большой попасть ей не удалось – театр временно не работал. То ли очередная затянувшаяся реконструкция стала тому виной, то ли власти просто предприняли новую попытку осуществить свою давнюю мечту – ликвидировать этот пережиток императорского прошлого, – Ольга не знала. В Москве и без того было что посмотреть! Государственная Третьяковская галерея с новым блистательным выставочным корпусом, получившим название «Щусевский» – по фамилии великого советского архитектора и тогдашнего директора этого замечательного заведения; Государственный Исторический музей с уникальной экспозицией в честь двадцатилетия Великого Октября, работу которой уже не раз продлевали по личному распоряжению вождя; Государственный музей изобразительных искусств имени Александра Сергеевича Пушкина с недавно переданной из Эрмитажа прекрасной коллекцией картин выдающихся зарубежных мастеров… А ей всё было мало! В субботу вечером телефонный аппарат наконец-то разразился звонком, которого Плечов с нетерпением дожидался все эти дни. – Привет, братишка, – бодро прожурчал голос, который Яра сразу же узнал, несмотря на то, что впервые слушал его искажённым проводами и трубкой.