– А может, и вправду бросил, – пожал плечами Медников. – Ты, Бергуша, так зациклился на любви, что не хочешь ни о чем другом слышать. А вдруг Осама просто разыгрывал влюбленность и, когда запахло жареным, потихоньку скрылся? – Интуиция, брат Евстратий, – великая вещь! Носом чую – не бросит он своего «ангела»! Просто занят своими делами и не знает, что объект его обожания в беде. Подождем еще немного. Ху, твои люди на телефонной станции и в таксомоторной фирме не подведут? – Берг, ты плохо меня знаешь. Меня и людей, с которыми я работаю. Работал, – поправился Безухий. – Никто не посмеет подвести меня и моих людей! Кроме того, мы же предупредили и человека в «Астор Хаусе». Нужно ждать, вот и все. – Но если Масао появится в отеле, он может и не вызывать таксомотор, а поймать случайный на улице… – Ты же знаешь, Берг, что мы предусмотрели и это… Будь мужчиной, имей терпение! Терпение начало вознаграждаться в течение ближайшего часа. Сначала раздался звонок из отеля, и бесцветный голос сообщил, что господин Кендзо появился в «Астор Хаусе». Звонивший добавил, что мисс Делфи и новоприбывший сидят в кафетерии ресторана. Дама плачет, мистер Кендзо ее успокаивает. Через полчаса снова позвонили из «Астор Хауса». Мадам вызвала таксомотор, а мистер Кендзо заявил об отказе от своего номера, рассчитался и несколько раз звонил куда-то из общественного телефона в вестибюле отеля. «Бесцветный» извинился за то, что подслушать разговор не удалось: господин Кендзо был очень осторожен. Фланирующему рядом официанту, удалось услышать только раздраженный голос мистера Кендзо, объяснявший кому-то о срочной необходимости своей поездки. Очередной звонок от «бесцветного» состоялся через 10 минут: мистер Кендзо усадил мисс Делфи в таксомотор. Удалось подслушать примерно следующее: «Не волнуйся, милая, мне нужно закончить свои дела, и я приеду прямо к поезду». Господин пошел собирать вещи… Безухий жестом попросил у Агасфера трубку и бросил в нее несколько фраз по-китайски. – Что ты ему сказал, Ху? – не удержался Медников. – Я сказал, что нужно задержать Кендзо в отеле как можно дольше. И что если он не сделает этого, я обрежу ему яйца и скормлю их бездомным собакам. Не успел Медников прокомментировать кровожадность Безухого, как телефон зазвонил снова. Диспетчер «Серебряной луны» сообщил, что поступил срочный заказ на автомобиль из отеля «Астор». Заказчик – мистер Кендзо. Не особо церемонясь, Безухий взял у Агасфера трубку и поговорил с диспетчером по-китайски сам. – Шофер будет ползти как черепаха и сделает небольшую аварию там, где мы договаривались, – доложил он. – Наш человек из полиции давно поджидает их, и задержит, насколько возможно. Будь я проклят, Берг, если это guī dàn[67] успеет на Харбинский поезд! Но он может уехать и на следующем, завтра утром… – Не уедет, – улыбнулся Агасфер. – Я сейчас дам тебе номер, ты позвонишь и попросишь к трубке господина Осаму. Скажешь ему, что Масао попал в неприятности на Шанхайском вокзале… – Господа интриганы! – взмолился Медников. – К старости я стал очень любопытным: не поехать ли нам и не полюбоваться ли на обещанную Безухим аварию? Издали, одним глазком… Безухий фыркнул: – Не доверяешь моим людям? Поехали, я согласен. Андрей, ты готов? Молчавший до сих пор при разговоре старших Андрей мгновенно вскочил с кресла и выбежал на улицу – готовить машину. Агасфер нарочито равнодушно пожал плечами и пошел следом, не забыв прихватить бинокль. Через три четверти часа, следуя указаниям Безухого, Андрей притормозил у магазина на улице Цзинху. – Мы в округе Чжабей, – коротко объяснил Безухий. – Отсюда виден Шанхайский вокзал – видите, вдали здание с двумя массивными башнями? Оттуда уходят поезда на Пекин и дальше, до Харбина. Но глядеть надо на перекресток – во-он тот. Видите каменную тумбу на углу? Ориентируйтесь на нее… Из авто лучше не выходить – все будет прекрасно видно и отсюда. Наступили минуты напряженного ожидания. Агасфер поглядел на наручные часы: до отправления поезда Шанхай – Харбин оставалось меньше получаса. Медников завладел биноклем, чуть приспустил автомобильное стекло и не сводил линз с каменной тумбы. Однако ловкий маневр подкупленного шофера все-таки пропустил. Пассажиры лишь уловили в шуме и гаме уличного движения визг покрышек по мостовой и сильный удар. Шофер такси, по-видимому, чуть не проехал нужного поворота, резко крутнул руль, и автомобиль врезался правым колесом в злополучную тумбу. Мгновенно вокруг начала собираться толпа, послышались свистки полицейских. В бинокль было хорошо видно, как выскочивший из авто шофер сокрушенно качал головой над правым передним колесом и тут же вступил в яростную перебранку с зазевавшимся носильщиком. Тот потрясал коромыслом и показывал на разбитые корзины и рассыпавшийся товар. – Масао вышел из такси, схватил чемодан и хочет идти пешком, – комментировал Медников. – Ага, вот и полицейский… Он не отпускает японца, тот пытается сунуть ему деньги… Показывает на часы и в сторону вокзала… Ага, Масао побежал! Недалеко убежал, поймали его! Полисмен достал свой револьвер и обыскивает нашего «Ромео». А он брыкается – не приведи господи, начнет сейчас ногами махать, как со мной в отеле. – С полицией не поспоришь, – невозмутимо бросил Безухий. – Сейчас его поведут в участок. А если будет сопротивляться – свяжут ему руки. – Вяжут, вяжут! – чуть не взвизгнул от радости Медников. – Так-то, «Ромео»! Это тебе не в отеле лягаться!.. Вот и все – увели его куда-то. – Теперь он точно не успеет к поезду, – невозмутимо прокомментировал Безухий и повернулся к Агасферу. – Ну, ты доволен, Берг? Всё как надо? – Спасибо, Ху! Но «всё» будет тогда, когда он прибежит на вокзал и встретит там не возлюбленную, а своего отца. – Поедем туда? – предложил Андрей. – Не стоит, – покачал головой тот. – Дело сделано! Поехали домой! Часть вторая Глава десятая Путь президента (Иркутск – Чита, 1919–1921 годы) Арестованных держали стоя, приказав повернуться к облупленной стене какого-то пакгауза. Руки связали за спиной. Кто-то попробовал обернуться – и тут же горько пожалел: ни слова не говоря, один из караульных шарахнул прикладом по затылку так, что лицо арестованного оказалось разбитым о стену. – А чего же их, сволочей, красножопым оставлять? Они ж, дурья башка, тут их и выпустят! А вагоны нам далее пригодятся – освободим их, хе-хе, от «балласта» – вот тебе и вагончики! Арестованных пинками и прикладами загнали в грязные «телячьи» вагоны, закрыли двери и даже железные засовы на окнах позакрывали. На каждой площадке встали угрюмые солдаты из уфимских татар – злые как черти, что доля им такая выпала – на ветру, на солнце, даже без скамейки – ни присесть тебе, ни прислониться. Казачий наряд, лениво шагавший вдоль состава, оповестил пленников, стуча для привлечения внимания прикладами в стенки: – Слышь, краснота тифозная, сейчас в Сибирь поедете. На площадках татарва стоит. Как увидят косоглазые, что харю кто в окошко высунул – сейчас стрельнут. Так что счастливенького пути… Но поезд простоял на самарской станции до утра и тронулся только с рассветом. В вагоне – душ 50–60. Всем лечь – и то места не хватит. Под утро выяснилась еще одна серьезная проблема – как быть с отхожим местом? Ну, телятам в таких вагонах явно проще – валят себе под ноги и не «парятся». А как же людям? Когда нескольким арестантам окончательно «подперло» животы, двое полезли к окну, поскреблись, вежливо спросили: – Солдатики, слышь, а куда тут до ветру нужду исполнять? Доспросить не успели – снаружи татарин шарахнул из винтовки прямо по железу: дырка с рваными краями появилась. Гонцов от окна как ветром сдуло. Посовещавшись, решили арестанты для отхожего места выбрать пару аршин у откатной двери, там, где щель внизу. Кто по маленькому – прямо в щель «дуть». А кому «по большому» приспичит – будь любезен: клоком соломы или засохшим коровьим катяхом свое «добро» спихивай в ту же щель. Кто-то даже пошутить попытался по этому поводу. Однако после первого же разъезда, где поезд приткнулся, охота шутить у всех напрочь пропала. Только поезд остановился, послышались командные матерки у соседнего вагона: – А ну, вылазь два десятка! Быстро вылазь, говорю, мать вашу! А то поезд пойтить могет… От выстрела и от тряски вагона железная заслонка окна чуть отошла, щель небольшая появилась. Нашелся смельчак, шепотом попросил товарища подсадить, чтобы глянуть – что там, на воле, деется? А на воле выстрелы захлопали. Сначала вроде залпом нестройным, потом поодиночке, с приговорками: – Господа офицеры, пли!.. Смотри, какие живучие, сволочи, – добивай!.. Снова несколько выстрелов и команда: – Слышь, ты худоба! Иди, спихни дружков своих в водоотводную канаву, чтобы виды господам проезжающим не портили, гы-гы-гы… Иди, кому говорят! Еще одиночный выстрел щелкнул. – Ну, по вагонам, господа офицеры… Смельчак еле слез со своего наблюдательного пункта, шепотом доложил: – Двадцать душ из соседнего вагона к канаве отвели и расстреляли. А последнего заставили мертвяков поглубже спихивать, и самого потом… Вагон снова дернулся, покатился. Теперь следующую остановку арестанты ждали с непередаваемым ужасом: и до них скоро очередь дойдет. …Притулившись в углу вагона, Абрам Краснощеков прикрыл веки и принялся думать о том, что жена Гертруда была, конечно, права: рано, ох как рано они решили в Россию вернуться! Сорок лет назад сподобило родиться Абраму в городишке Чорнобыль[68] Переяславского уезда Киевской губернии, в семье небогатого приказчика. В 15 лет отправили его в Киев – готовиться к поступлению в университет экстерном. Семья наскребла деньжонок и на репетитора. Однако не вышло ученого из Абрама – потому как репетитором его оказался будущий председатель ВЧК Моисей Урицкий. То есть тогда-то никто не мог предположить столь крутого взлета на большевистскую «орбиту» бедного студента. Но ораторского таланта будущему главному чекисту было не занимать с юных лет, и уже через год он успешно сделал из Краснощекова профессионального революционера, «искровца». Хоть и ловок был Абрам Краснощеков, но и охранка была не лыком шита. За одним провалом революционеров следовал второй, аресты пошли чередой. До серьезного срока у Абрама не дошло: главный «искровец», руководящий революционным процессом из тихой и сытой Женевы, отдал директиву: Краснощекову перейти на нелегальное положение. Вот Абрам, спасаясь от очередного ареста и махнув со второго этажа через окно, успел удрать вместе с полтавскими «искровцами» Мартовым и Радченко в Берлин. Оттуда его спутники направились, естественно, к Ильичу, в Женеву. А Краснощеков подумал-подумал и выбрал «путь ренегата» – отправился за океан, в Америку. Там он прожил без малого десяток лет – мыл посуду в ресторанах, работал оклейщиком обоев, маляром, портным – словом, начал делать «карьеру миллионера». Но и революционное прошлое из жизни не вычеркнул – из-за отсутствия за океаном ячейки РСДРП вступил в год приезда в Американскую социалистическую рабочую партию[69]. Стал членом Американской Федерации труда и Федерации индустриальных рабочих. Женился на эмигрантке из полячек, детишками обзавелся. Переехав из Нью-Йорка в Чикаго, он уже вполне прилично говорил по-английски, а к моменту окончания факультета экономики и права местного университета довел свою языковую практику до совершенства. Много писал в партийных и профсоюзных изданиях, выступал на митингах – уже без оглядки на далекую русскую охранку. …Снова отчаянно заскрипели, завизжали тормозные колодки: поезд останавливался. Арестанты притихли, со страхом поглядывая на дверь и прислушиваясь к командам и звонким передергиваниям винтовочных затворов. Но и на этот раз белые конвоиры-палачи почему-то пропустили этот вагон. Заорали у соседнего: – Эй, комиссары, на выход! Щель в окошке под крышей шире стала, сразу двое к ней потихоньку пристроились. Один из «наблюдателей», направляя ладонью громкий шепот к товарищам, докладывал: – Двадцать душ положили уже сволочи… Из другого вагона теперь выгоняют… Двадцать… Сорок… Господи, больше шестидесяти уже у канавы стоят! – Господа офицеры, по красной сволоте… за-алпом… Пли! Затрещали выстрелы, послышались крики. Снаружи кто-то даже попытался петь срывающимся голосом «Интернационал» – но успел спеть только две строчки – заглушила бешеная стрельба. – Добива-ай! – Смотрите, господа, трое спрятаться в вагоне попытались! Хитрожопая сволочня какая – а ну, наружу! Быстро!