Пройдя до середины коридора, он остановился у окна, вцепившись в поручень и напряженно вглядываясь в темноту. Сердце у подпоручика стучало где-то в горле, мысли прыгали. Новицкий ощущал себя в положении человека, долго пытавшегося разобраться в работе незнакомого механизма и, наконец, понявшего его суть. Мозаика сложилась: и неумёхи-проводники, и отсутствие депеши от Лаврова, и заглядывание этого Ефима в купе Витте при стоянки в Минске. Он прикрыл глаза и ясно припомнил и напряженную позу этого человека, и его правую руку под фартуком. Лавров, скорее всего, не смог разгадать сей «шарады» – вот и не прислал депеши. Действительно: кто подумает на проводников? – Ваш-бродь! Новицкий вздрогнул, обернулся. Давешний Ефим глядел на него из тамбура, старательно улыбаясь. – Ваш-бродь, чаек поспел! Вам куда принесть? Сколько стаканов? – Во второе купе. Три стакана, – отрывисто бросил он. – А к чаю что желаете, ваш-бродь? – не отставал проводник. – Сахарок, лимончик, булошная мелочь? – Ничего не надо, только чай, – повернувшись, он поспешил в купе к Витте. – Сергей Юльевич, сейчас чай принесут, – Новицкий откашлялся. – А вы по возможности незаметно посмотрите на проводника. Это – убийца! – То есть как убийца? – Витте сдернул очки. – Вы не шутите, Андрей Павлович? – Не шучу. Сейчас он стрелять не будет – я подстрахую. Буду стоять здесь, у двери, с правой стороны. – У меня тоже есть револьвер, – засуетился Витте, начиная рыться в саквояже. – Черт, куда же я его засунул?! – Не доставайте. Он придет пока на разведку – посмотреть, на каком диване вы спите… Не спугните, Сергей Юльевич! В дверь постучали, и Новицкий распахнул ее. Проводник Ефим, сменивший тяжелый прорезиненный фартук на белый, с буквами «МПС» на поясе, неловко пронес стаканы мимо Новицкого, поставил их на столик, поклонился и попятился к двери: – Приятного вам чаепития, господа хорошие, – еще раз поклонившись в дверном проеме, проводник исчез. Выждав немного, Новицкий осторожно приоткрыл дверь: Ефим, стуча во все двери, радушно предлагал пассажирам чай. – С чего вы взяли, Андрей Павлович, что он убийца? – помолчав, поинтересовался Витте. – Обыкновенный увалень. Безобразие, конечно, что таких берут, но… – А как, по-вашему, должен выглядеть убийца? – усмехнулся Новицкий. – С наполовину обритой каторжанской головой и с топором за поясом? Я видел у него револьвер. И во время стоянки в Минске он снаружи заглядывал в ваше купе, сунув руку под фартук. Вы видели? Когда я с Матильдой Ивановной променад по дебаркадеру делал? Витте развел руками: – Вы знаете, я выходил из купе. Заглянул к профессору Мартенсу, побеседовали минут десять. – Ваше счастье, Сергей Юльевич, – серьезно кивнул Новицкий. – Я думаю, что они придут нынче ночью. Почему? Да потому, что под утро мы будем на германской границе. Им нужно сделать свое дело и скрыться. – Резонно, – согласился Витте. – И что будем делать? Новицкий помолчал, прикидывая все за и против только что родившегося у него в голове плана. – Поднимать тревогу сейчас и пытаться арестовать лжепроводников не имеет смысла, – медленно произнес он. – Что мы им предъявим? Наличие револьверов? У них может быть разрешение на оружие. Нужно брать с поличным, Сергей Юльевич. Скажите, Матильда Ивановна может нынче переночевать в купе с вашим внуком и бонной? – Полагаю, что да. Левушка спит в своей колыбельке, один диван все равно пустует. – А вы перейдете либо в купе к Мартенсу, либо переночуете с камердинером. – С Матвеем? Позвольте, а вы, Андрэ? – А я буду поджидать их здесь. Заберусь на багажную полку над дверью и… В общем, использую эффект неожиданности. – Но… Но это же рискованно, Андрей Павлович! Их двое, а вы один. Может быть, мы вдвоем притаимся здесь, и… – Это исключено, Сергей Юльевич! Вы ни в коем случае не должны подвергаться риску! И не беспокойтесь за меня: в конце концов, это моя служба… Это смысл того, зачем я с вами отправился. Поупиравшись, Витте все же с Новицким согласился. И взял на себя к тому же непростые «переговоры» с супругой насчет временного расселения в другие купе. Уходя к Матвею, Витте перекрестил остающегося в засаде Новицкого, и тому едва удалось добиться от шефа согласия не высовываться, ежели что, из купе – пока все не кончится. Оставшись в купе один, Новицкий тщательно подготовил «декорации»: уложил в постели Витте и его супруги саквояжи, корзинки и даже несколько шляп Матильды Ивановны, накрыл все это одеялами и придал «декорациям» вид спящих людей. А чтобы убийца не сомневался – куда стрелять – поставил в изголовье одного дивана стул с наброшенным на спинку парадным мундиром председателя Комитета министров. Второй диван был «декорирован» одним из платьев Матильды Ивановны. То и другое пришлось с боем и не без помощи Витте, вырвать у камердинера. Критически осмотрев результаты своей работы, Новицкий на всякий случай вывернул электрическую лампочку из верхнего светильника, включенную настольную лампу прикрыл салфеткой. Проверил, закрыта ли защелка на двери и взгромоздился на багажную полку, стараясь не думать о том, каким язвительным насмешкам Матильды Ивановны он подвергнется завтра утром, если его опасения окажутся плодом излишней подозрительности и никакие убийцы к Витте не придут. Теперь оставалось только ждать… Наверху, на твердой и жесткой багажной полке, тряска и раскачивание вагона мчащегося поезда ощущались гораздо сильнее, нежели на мягких диванах, и Новицкий долго ерзал на своем тесном «насесте», выбирая позу поудобнее. Положил было перед собой часы, но тут же убедился, что в темноте стрелок не видать. Напряжение Новицкого понемногу проходило, и он скоро обнаружил, что его тянет в сон. Рассердившись на собственную слабость, он время от времени принимался щипать себя и колотить ладонями по щекам. И все равно задремал… Из дремы Новицкий вынырнул как из омута, и уже хотел было снова отхлестать себя по щекам, как вдруг снизу донесся какой-то металлический звук. Сон как рукой сняло; сжав рукоять тяжелого револьвера, Новицкий напрягся. Неясный звук скоро сменился приглушенным скрежетом замка. Отодвинувшись в глубину полки, Новицкий ждал. Вот на полу появилась полоска света из приоткрытой кем-то двери: ночной «визитер» прислушивался и всматривался в темноту купе. Потом полоса света расширилась, и ее накрыла чья-то тень. Дверь, чуть скрипнув, закрылась, и в купе снова стало почти темно. Теперь Новицкий явственно слышал тяжелое прерывистое дыхание замершего внизу, совсем близко – руку протяни, и достанешь – противника. Пахнуло керосином и разогретым металлом – Новицкий понял, что у противника потайной фонарь с заслонкой. Повозившись с фонарем, «визитер» чуть сдвинул заслонку, и по купе заметался яркий и узкий луч света. Луч замер на мундире Витте, и человек шагнул вперед. Потом свет снова заметался по полу: убийца явно что-то искал. Новицкий увидел его руку, поднявшую с пола расшитую мягкую домашнюю туфлю Матильды Ивановны. Не успел подпоручик подивиться – зачем «визитеру» сия обувка, как тот поставил фонарь на столик с бумагами, вытянул вперед руку с револьвером, прижимая второй туфлю к дулу. В тесном пространстве купе прогремели два выстрела подряд. Мягкая женская туфля несколько приглушила грохот револьвера, однако выстрелы все равно резко ударили по барабанным перепонкам. На одеяле Витте появились два черных пятна-ожога. Револьвер-самовзвод, машинально отметил Новицкий, готовясь прыгать вниз. И прыгнул на убийцу – в тот момент, когда тот, повернувшись, два раза выстрелил во вторую «фигуру» под одеялом. Убийца в последний момент, очевидно, заметил летящую на него сверху тень, однако отреагировать не успел: Новицкий обрушился на него всей тяжестью, сбил с ног и сам основательно «приложился» обо что-то головой. Противник под ним то ли вскрикнул, то ли хрипло выдохнул – и не двигался. Новицкий потряс головой, прогоняя вспыхивающие от удара искры перед глазами. Сел на податливое тело, направив свой смит-вессон в голову противника. Ткнул стволом под подбородок неестественно подвернутой головы, и только сейчас сообразил, что убийца мертв. Новицкий начал подниматься на ноги, ошеломленный тем, что только что убил человека. Потом вдруг вспомнил про второго проводника – тот мог быть совсем рядом, прямо за дверью. Ругая себя последними словами, Новицкий пинком распахнул дверь, выскочил с револьвером в руке в коридор. Второй проводник маячил где-то в конце коридора, у служебного купе, с револьвером в левой руке. Появления Новицкого, выскочившего из купе как черта из табакерки, он явно не ждал. Взвизгнув от ужаса, проводник повернулся и бросился в сторону тамбура. – Стой! – рявкнул Новицкий, поднимая смит-вессон. – Стой, кому говорю! Но тот и не думал останавливаться и рвал дверь в тамбур, забыв от волнения – в какую сторону она открывается. И, уже справившись с тяжелой дверью, обернулся и выстрелил в Новицкого. Видя, что противник вот-вот скроется, тот прищурил глаз и совсем было нажал на курок – как вдруг на линии огня оказалась всклоченная голова Витте, высунувшаяся из купе. – Назад! Голову прячьте! – закричал Новицкий. Голова, рассмотрев направленный в ее сторону револьвер, проворно исчезла. Но было поздно: фигура проводника уже скрылась за дверью. – Проклятье! – Новицкий рванулся следом, руками и ногой захлопывая двери купе, в которые пытались выглянуть разбуженные выстрелами пассажиры. – Не сметь открывать двери! Сидеть по местам! В этот момент вагон резко дернулся, и Новицкий, не удержавшись на ногах, упал. Вагон наполнился криками свалившихся с диванов пассажиров, грохотом. Сообразив, что проводник включил экстренное торможение и сейчас наверняка спрыгнет с поезда, Новицкий с трудом поднялся на ноги и побежал вперед, преодолевая инерцию останавливающегося вагона. Нажал на ручку двери, и та резко распахнулась от той же инерции, едва не размозжив Новицкому руку. Шипя от боли, он выскочил в тамбур – тот был пуст. Спрыгнул, негодяй… Недолго думая, Новицкий прыгнул в зев двери. Неудачно приземлившись, упал, ободрал лицо и бок. Поезд почти остановился, локомотив подавал тревожные гудки. Новицкий поднялся и похромал к хвосту состава, где мелькали фонари и слышались голоса. Ничего не видя в кромешной темени, он пару раз снова падал, вставал, и непрерывно ругаясь, шел и шел на свет фонарей. Его приближение заметили и услыхали. Несколько фонарей развернулись в его сторону, осветили огромный револьвер. Голоса настороженно смолкли. Подойдя ближе, Новицкий увидел группу железнодорожных чинов – проводников и кондукторов. – Видели кого-нибудь? – задыхаясь выкрикнул он. Железнодорожники загомонили: – Сиганул ктой-то на ходу… – Или выпал, кто его разберет? – Разбился, должно: на этом перегоне курьерские меньше пятидесяти верст в час не делают. – Первое время выл ктой-то во-он тама… – А вы кто будете, господин хороший? – Полиция, – соврал Новицкий. – Дайте фонарь, господа. Со мной ходить не надо: преступник вооружен. – Может, пособить все-таки? – неуверенно предложил кто-то уже ему в спину. Новицкий обернулся: – Если фонарем круг сделаю, то попрошу двоих на помощь. С брезентом, или шинелью какой: вытащить злодея – мертвого или раненого… Дальше Новицкий шагал по шпалам, прислушиваясь и светя сильным фонарем в редкий кустарник под насыпью. Интересно, размышлял он. Интересно: далеко ли успел отъехать поезд после включения тормоза? Проводник-то, видать, прыгнул не сразу… Только успел подумать – и сразу увидел в нескольких саженях от рельсов распростертое тело. Новицкий осторожно приблизился: лицо проводника было разбито, кровь расплывалась и под распахнутой форменной тужуркой, но глаза моргали. – Помо… Помоги, ваш… бродь, сдаюся я… Хребет сломал, должно, ног не чую… Револьвера в руках у фигуры не было – видно, потерял при падении. Обернувшись, Новицкий сделал круг фонарем, и вскоре послышались приближающиеся голоса, по насыпи заметались огни фонарей.