⁂ По прибытии Берлинского экспресса в Минск Новицкий, еще раз напомнив Витте и его супруге о соблюдении режима закрытых дверей, помчался искать начальника вокзала. Однако ни у него, ни у телеграфиста никаких депеш для Горюнова (Новицкий ехал по его паспорту) не оказалось. Это было странным: Новицкий не понаслышке знал о педантичности и обязательности своего непосредственного начальника. Лавров, обговаривая детали поездки, подчеркнул, что непременно телеграфирует в Минск о результатах дополнительной проверки пассажиров, будь они положительные либо отрицательные. Оставалось предположить одно: депеша застряла где-то в пути. В привокзальной ресторации Новицкий, не решившись самостоятельно сделать заказ для страдающего желудком Витте, прихватил с собой старшего официанта – чтобы глава делегации и его супруга сами распорядились насчет ужина. Поспешая с официантом обратно к поезду, Новицкий встретил на дебаркадере прочих членов делегации, решивших поужинать на вокзале. Впрочем, посол Покотилов, увидев официанта, предпочел по примеру Витте заказать ужин на вынос и вернулся в вагон. У служебных дверей вагона главный кондуктор поезда распекал проводников за нечищеные поручни. – И откуда только вы, пентюхи, взялись на мою голову!? – уловил Новицкий заключительный аккорд начальственной головомойки. В купе Витте его ждал небольшой сюрприз. – Андрэ, простите за ради бога. Я понимаю. Что это совершенно не входит в ваши обязанности, но… Раз уж вы меня держите в вагоне на положении арестанта – может, прогуляетесь по дебаркадеру с Матильдой Ивановной? – обратился к нему Витте. – А то сидит у окошка и только вздыхает, бедная… Вы же все равно, как я понимаю, отправитесь сейчас туда «патрулировать»? – С удовольствием, – откликнулся Новицкий. – К вашим услугам, сударыня! На дебаркадере Новицкий по укоренелой офицерской привычке предложил было Матильде Ивановне левый локоть, однако вовремя вспомнил, что он в статском, и держать свободной для отдания чести правую руку вовсе не обязательно. К тому же слева под мышкой у него был подвешен на специальном креплении громоздкий как утюг и такой же тяжелый смит-вессон. Обрадованная возможностью немного размяться, супруга Витте немедленно засыпала своего кавалера кучей разных вопросов. Дойдя до края дебаркадера, они развернулись и пошли обратно. – Смотрите-ка, наши проводники окна протирают, – подивилась Матильда Ивановна. – Это им поездной кондуктор давеча взбучку давал за разгильдяйство, – машинально ответил Новицкий, вскидывая глаза на уцепившегося за поручни проводника. – И кажется, как раз ваше окно… Сузив глаза, он вдруг с извинениями освободился от руки спутницы и едва не бегом рванулся к вагону: проводник не столько мыл окно, сколько пытался что-то через него разглядеть. Держась одной рукой за поручень и изогнувшись, вторую он быстро сунул себе под фартук. Однако, заметив спешащего к нему по дебаркадеру пассажира, снова ухватился за тряпку и принялся усердно тереть стекло. – Что это вы там высматривали в купе, милейший? – строго окликнул его Новицкий. – Ничего-с, ваше-ство. Показалось, трещина на стекле… – Не нравятся мне наши проводники, – пробурчал Новицкий, со смущенным видом возвращаясь к спутнице. – Какие-то они странные… – Обыкновенная деревенщина, – едва заметно пожала плечами Матильда Ивановна. – Хорошие работники нынче в революцию все подались, бастуют да по митингам бегают. Вот и набирают везде разных неумёх! Мы с Сержем тоже по весне дважды через дворника трубочистов нанимали – и, представьте себе, молодой человек, без толку! Пришлось, представьте себе, через посредство великого князя дворцовых приглашать! Неторопливо шагая в другой конец дебаркадера, Новицкий то и дело искоса поглядывал назад, чем окончательно рассердил свою спутницу. Освободив его локоть, та остановилась: – Андрей Павлович, вы идите, пожалуй, к нашему вагону. Я гляжу, вы не можете не демонстрировать мне своего сыщицкого мастерства. Такой вечер, а вы… Ступайте, ступайте! Я в вокзал все равно пойду сейчас, дамскую комнату поищу. Не украдут меня, не беспокойтесь! Сконфуженный Новицкий, потоптавшись на месте, побрел к своему вагону. ⁂ Получив пересланную ночью из Минска шифровку, полковник Герасимов на утро следующего дня, изменив обыкновению, поехал не на службу, а на квартиру к криптологу Особого отдела департамента полиции Ивану Александровичу Зыбину. Особый отдел был создан при Департаменте в начале 1898 года – в связи с небывалым ростом в России революционного движения и возросшим в разы объемом перехваченной конспиративной переписки. По достоинству ценя способности Зыбина, начальство в порядке исключения разрешило ему работать не в Департаменте, а на специально снятой квартире. Не без основания опасаясь, что революционеры вполне могут расправиться с человеком, без труда раскалывающим любые их секреты, департаментское начальство приставило к Зыбину охрану и держало его адрес в строжайшем секрете. Но Герасимов не был бы начальником охранного отделения, если бы не вызнал и этот секрет. Он знал и адрес, и даже то, что в парадную дверь квартиры было бесполезно стучать или звонить: доверенные курьеры проникали в обиталище легендарного криптолога с черного хода. Поднявшись по заплеванной лестнице на четвертый этаж, Герасимов открыл дверь нужной квартиры специально изготовленным со слепка ключом. Вскочившие было при виде неурочного посетителя дюжие охранники из городовых быстро успокоились, узнав полковника. Несмотря на ранний час, Иван Александрович уже был погружен в работу. Неприветливо поприветствовав посетителя, он кивнул ему на диван и снова склонился над бумагами, завесив длинными черными волосами совершенно желтое лицо человека, почти не бывающего на свежем воздухе. Несмотря на то что Герасимова самого ждала на Гороховой куча дел, он покорно присел на продавленный дерматин дивана. Спорить, а тем паче ссориться с Зыбиным было бы неразумным: заупрямившись, тот вообще мог дать начальнику охранки от ворот поворот и предложить полковнику идти со своей нуждой по официальной инстанции, то есть действовать через директора Департамента. Наконец, покончив с очередной расшифровкой, Зыбин устало потянулся на стуле, обеими руками откинул волосы и повернулся к Герасимову: – Ну а у вас что за нужда ко мне, господин полковник? – Да вот, попалась в руки одна цедулка любопытная, – засуетился тот, протягивая криптологу конверт с телеграфной лентой. – Как говорится, с пылу, с жару… Зыбин нетерпеливо открыл конверт, осторожно растянул перед собой на столе ленту, всмотрелся и поднял удивленный взгляд на Герасимова. – Действительно, любопытно. С чего бы вашей охранке, господин полковник, интересоваться военными шифрами? Нешто и в штабах нашей армии революционная зараза завелась? Полковник, избегая ответа, только развел руками и тонко улыбнулся, всем своим видом показывая, что говорить о подробностях не имеет права. Хмыкнув, Зыбин вооружился карандашом и, что-то бормоча под длинный крючковатый нос, стал пересчитывать знаки на ленте, делая на клочке бумаги пометки. Минут через пятнадцать он снова разогнулся: – Очень, очень интересно! Я гляжу, наши военные делают заметные успехи в шифровании своей переписки! С этаким я еще не сталкивался – переработанный русский биграммный ключ почти на полторы тысячи шифровеличин… Герасимов кашлянул: – Иван Александрович, а есть ли надежда разобраться в этой чертовщине? – Разобраться можно во всем, – перебил его Зыбин. – Только времени сей разбор может занять очень много. Вот если бы вы могли мне назвать хотя бы пару ключевых слов, которые с большой долей вероятности были употреблены при составлении сей шифровки – это бы значительно ускорило дело. – Можно попробовать, – осторожно согласился Герасимов. – Я бы, скажем, не удивился, если в этой депеше упоминалось слово «проводник» – в железнодорожном значении, разумеется. И фамилии: Быков, Нечипорук, Дубинин… – Ага! Ага! Теперь помолчите, господин полковник, прошу вас! Оборвав начальника охранки, Зыбин принялся с лихорадочной быстротой выстраивать на бумаге короткие вертикальные колонки цифири. Минут через пять он снова разогнул сутулую спину и протянул Герасимову клочок бумаги: – Вот, пожалуй, и все, – с ноткой разочарования в голосе молвил он. Дубинин указал [на] Быкова и Нечипорука, подменивших проводников вагона тчк действовать им разрешено только после Б тчк предполагаю зпт [что] там ожидается подсадка квч уборщика квч тчк нейтрализовать проводников желательно [до] этого тчк шум нежелателен тчк – Ну, брат Иван Александрович, нет слов! – развел руками Герасимов. – Просто чудо какое-то: раз, два – и в дамках! Благодарю вас! – Пустяки-с! – отмахнулся Зыбин. – Просто повезло: вы знали четыре слова. А засим, прошу меня извинить великодушно – работы много! – Ухожу, ухожу, Иван Александрович! Умоляю только: подпись! Подпись под сей шифровкой можно как-нибудь расшифровать? – Боюсь, что нет, господин полковник. У военных в ходу двойные четырехзначные цифровые коды для обозначений адресата и отправителя. Разгадать сей код невозможно, для этого нужен кодовый журнал соответствующей воинской части. – Ну и ладно. Спасибо еще раз, господин Зыбин! Покинув квартиру, Герасимов раздраженно крикнул казаку на козлах: – Духом на Гороховую! Жива! Казак удивленно покосился на карету: обычно Герасимов не любил езды с ветерком. Привстав, он вытянул кнутом по лошадиным спинам, и экипаж рванулся вперед. Едва добравшись до своего кабинета и не ответив на приветствие порученца, полковник тут же взялся за телефон, потребовал соединить его с Царским Селом. Когда подстанция ответила, он категорически потребовал немедленно соединить его с его высокопревосходительством генерал-губернатором Треповым. – Что? Еще отдыхает? Прошу доложить незамедлительно: полковник Герасимов, по весьма срочному делу… Да, незамедлительно… Дмитрий Федорович? Полковник Герасимов. Есть срочная тема для беседы, ваше высокопревосходительство. Именно так: срочная! Понял, буду… ⁂ Ефим Нечипорук со злобой швырнул «ершик», которым орудовал в вагонном туалете и повернулся к напарнику, мыкающемуся сзади: – Виктор, ты как знаешь, а мне надоело говно за его еврейским превосходительством подтирать! Чего мы, собственно, ждем? Чтобы нас разоблачили и арестовали? Виктор Быков выглянул в длинный коридор. Вагон на стрелках мотало, и пассажиры после Минска попрятались по своим купе. Не ходил туда-сюда даже постылый секретарь главы делегации, вечно сующий свой нос куда его не просят. – Ты, Ефим, не суетись. Прибрался тут? Пошли инструкцию читать, чтобы снова не опростоволоситься. Темнеет, какие-то фонари зажигать в вагоне надобно. А какие и где эти проклятые фонари – понять не могу! «Откинуть рабочую заслонку в нерабочем тамбуре и придерживая подпружиненное основание штатного фонаря…» Тьфу! Я на филолога учился, там на курсе ничего такого не было. Пошли, говорю. Разбирать будем. Однако Нечипорук не успокоился и в служебном купе. Распахнув настежь дверь – чтобы никто любопытный не подкрался – он загудел в ухо Быкову: – Сваливать надо нам отсель, верно тебе говорю! Чего мы ждем, а? На кой нам этот Берлин сдался? Где там скроешься? Я, например, по-немецки и пары слов связать не могу. Решать нам надо с Витте, пока по Расее едем. Смотри: вот сейчас в коридоре никого нету – чем не случай? Подошел к купе, ключиком служебным дверь евонную отпер, бах-бах – и кончено дело! Тормоз Вестингауза[219] крутанем, спрыгнем из вагона, и ищи нас! – Нам до Берлина жидовского прихвостня запрещено трогать, забыл?