Ольга Владимировна Дитятева, супруга Ландсберга, заглянула в свой «гроссбух» и отрапортовала: – Полторы сотни котлет из телятины и свинины, сорок плошек с кашей, сто двадцать тарелок супов замороженных[100], три десятка жареных и вареных курочек, замороженная дичь в сыром виде кусками. Водки 10 бутылок. Хватит ли? Может, добавить еще что-нибудь? – Господь с вами, Ольга Владимировна! – вытаращил глаза Агасфер. – Тут запасов не на две недели, а месяца на два! Мне и на обратную дорогу хватит, полагаю! – Дай-то Бог! – вздохнула Дитятева. – Собаки сундук, боюсь, не потянут! – продолжал Агасфер. – Те упряжки, что я для вас арендовал, потянут! – заверил Ландсберг. – Обе проверены мной в охотничьих экспедициях. Кстати, на этих же нартах три дня назад пришла первая партия консервов с вашей фабрики. Каюры надежные – только, барон, умоляю: не угощайте их водкой! Это дикие дети природы, один раз попробуют – и не будет у нас каюров, а будут горькие пьяницы. Так, идем дальше: зимняя одежда! Не жмет, не давит, не болтается? Спать в снегу в ней, как я рекомендовал, не пробовали? – Лежать лежал часа три, уснуть не смог, – признался Агасфер. – Но тепло в ней, даже жарко! – Оружие у вас свое – маузер и винчестер, если не ошибаюсь? Патроны салом смазали? Отлично! Так, что еще? Ну, гостинцы вашей Настеньке и малышу в тюке. Второй тюк, поменьше – меховые сувениры для Кунста, Албертса и прочих деловых партнеров. Старался подбирать одинаковые шкурки, но уж как получилось – поглядите по реакции одариваемых. В этом мешке – ракетница, компас, несколько ножей. Ну, с экипировкой вроде все! – У-ф-ф! – вздохнул Агасфер. – А сетку-накомарник, простите, зачем положили? Что, на почтовых станциях летающие насекомые одолевают? – А это вы у Ольги Владимировны спросите, – с серьезным видом подмигнул Ландсберг. – Она со мной как-то ездила на собачьей упряжке на зимовье, знает! Агасфер вопросительно повернулся к Дитятевой, но та, фыркнув и скривившись, вышла из комнаты. Рассмеявшись, Ландсберг пояснил: – Ездовые собаки гадят не останавливаясь, на ходу. Так что дерьмо летит в лицо погонщикам и пассажирам – особенно если едете против ветра! Так что вперед лучше не глядеть! Дитятева с сердитым лицом заглянула в комнату: – Карл, ты уже все рассказал? Можно заходить? – Да мы тебя и не гнали, Олюшка! – улыбнулся Ландсберг. – Не мог же я промолчать про «собачий сюрприз», который ожидает нашего друга! Итак, повторим: первые нарты с легким грузом выйдут из Дуэ в семь часов утра, проложат колею насколько возможно. Так что по следу, проложенному первой упряжкой, вы на вторых нартах поедете быстрее. Выезжаете за час до полудня и часа через три догоняете первые нарты. Там меняетесь местами, первая упряжка отдыхает несколько часов и движется за вами. Ширина пролива в этом месте, напротив Мариинска, примерно 90 верст. Так что к вечеру, по моим расчетам, достигнете материка и делаете привал. Утром следующего дня тем же порядком выдвигаетесь через тайгу к почтовому тракту – но с меньшей разницей во времени. До тракта расстояние от побережья около 60 верст – но ехать будете медленнее. Во-первых, придется объезжать бурелом, во-вторых – в тайге уйма непуганой дичи. И собаки будут постоянно кидаться в сторону за вспугнутой птицей либо лисой. Полагаю, что к вечеру достигнете почтового тракта и поворачиваете на юг. Станции расположены примерно через каждые 30 верст. Ночевать будете в тепле, гарантирую! Если там не было метелей – дорога наезженная, до Софийска домчитесь быстро. Ну а там – вторая ночевка и утречком пересядете на почтовых. Каюры с упряжками будут ждать вас на тракте, на последней станции, я с ними договорился. Оттуда рукой подать до Софийска – это окружной центр Приморья. Там поедете уже по замерзшему Амуру – до Хабаровки и далее. ⁂ – Значит, все-таки едете! – фон Бунге в глубокой задумчивости переставлял на столе канцелярские мелочи и, кажется, совсем не обратил внимания на полдюжины новеньких консервных банок, которые Агасфер с некоторой гордостью выставил перед ним. – Вы прожили на Сахалине, считайте, полгода – и уже уезжаете, барон. Жаль, очень жаль… – Послушайте, Федор Федорович, о чем вы говорите? – огорчился Агасфер. – Право, вы меня словно не в короткую поездку провожаете, а на войну! У меня сынишка во Владивостоке месяц назад родился, я его не видал еще! Это даже как-то не по-товарищески, Федор Федорович. Про «консервный сюрприз» я уж и не говорю. Это же первые сахалинские консервы, господин вице-губернатор, а не корзинка грибов, извините! Словно очнувшись, фон Бунге встал из-за стола, обошел его кругом и обеими руками взял Агасфера за плечи, слегка встряхнул: – Простите, дружище! Что-то я, действительно, не того… Да и то сказать – время-то какое нынче! Я привык к вам, привязался, можно сказать – а вы на собаках едете за черт знает сколько верст! А консервы… – Бунге повертел в руках один из блестящих цилиндров из жести, даже понюхал для чего-то. – Михаил Карлович, их что – и вправду можно есть? – Ну, знаете ли! – возмутился Агасфер, выхватывая банку из рук вице-губернатора. – Шпроты норвежские, небось, едите и не нюхаете, за деликатес почитаете! А я вам на блюдечке первые дальневосточные консервы приношу! И что слышу?! Другой бы на вашем месте Петербург реляциями победными засыпал, коммерсантов-патриотов к наградам представил… Нет, Федор Федорович, я, пожалуй, еще подумаю – возвращаться мне или нет? При таком отношении… – Ну, будет, будет вам, батенька! Того и гляди – вправду обидитесь… Сколько у вас консервов? – Три ящика из Маоки привезли, пять дюжин банок. Ну, один ящик я во Владивосток захвачу, надо же Якова Лазаревича Семенова, порадовать! А остальное – в вашем распоряжении! – Надо бы, полагаю, с нашим «судебным генералом» потолковать, – ухватился за подбородок Бунге. – Хорошо бы придумать что-то типа губернаторской дегустации нового сахалинского консервного продукта! И представление на вас в Петербург сочинить и отправить – думаю, не меньше чем на Станислава[101] потянут ваши консервы! Хотя лично я бы к «Владимиру»[102] представил! – Ну вы и сказанули, Федор Федорович! Не вздумайте, коли добрым товарищем меня считаете! Подведете под монастырь! – То есть как это подведу?! – взъерошился Бунге. – Так и подведете! Я ведь до сей поры на государственной службе числюсь. Прочтут ваше представление в Петербурге и заволнуются: то есть как это так, господа? Какое такое право имел инспектор Главного тюремного управления, в ущерб своей основной деятельности, коммерцией заниматься?! Вот и выйдет мне вместо ордена позорная отставка! – Черт возьми, а ведь вы правы! Так что ж теперь делать-то? – А ничего, Федор Федорович! Голова у вас светлая, пока я месяц в странствиях пробуду – что-нибудь да придумаете. А на сегодня и вашего благословения будет достаточно. ⁂ Каюр-гиляк с пренебрежением наблюдал, как Агасфер с помощью Ландсберга крепил на передке нарт распорку с противомоскитной сеткой. Сплюнул, когда приятели обнялись перед расставанием – у них в племени это считалось совсем уж бабским делом! – Ну, с Богом! – проговорил, наконец, Ландсберг. – Пошел! Ложитесь на нарты, дружище! Каюр сам заскочит… Агасфер с непривычки неуклюже взгромоздился на слишком хилые, на его взгляд, нарты. Псы, больше похожие на волков, сразу насторожились: встали из снега, поглядывая на погонщика и на своего вожака, заскулили. Гиляк-погонщик вооружился длинным шестом, что-то гортанно крикнул и побежал вдоль проложенной первыми нартами колеи. Собаки завыли, рванулись следом. Нарты резко дернуло, и Агасфер покрепче вцепился здоровой рукой в верхние обводья. Нарты разгонялись все быстрее. Вот и погонщик, крякнув, прыгнул на переднюю часть нарт, защелкал бичом. Собаки завыли сильнее, нарты ощутимо прибавили в скорости. Агасферу в глаза полетела снежная пыль, и он, вспомнив про инструкции Ландсберга, лег ничком, опустив голову. Смотреть, собственно, было некуда: кругом, насколько хватало глаз, искрилось белое безмолвие, сливающееся на горизонте с небом. – Через какое-то время вас от однообразия пейзажа и звуков потянет в сон! – предостерегал его Ландсберг. – Не вздумайте спать: вылетите из нарт при первом толчке! Вас, конечно, не потеряют, подымут – но не в этом дело! Упадете на острую льдину – можете сильно покалечиться! – Может, следует разговаривать с погонщиком? – предположил Агасфер. – Не вздумайте! Он будет слишком занят упряжкой и не станет отвечать на ваши вопросы. Просто лежите, думайте о своем, сочиняйте стихи, вспоминайте таблицу умножения, – словом, старайтесь как-то загрузить мозги! Сейчас, вспоминая эти наставления, Агасфер невольно улыбался: когда-то в детстве, повторяя таблицу умножения, он преследовал как раз противоположную цель: поскорее забыться сном. Погонщик, управляя упряжкой, не забывал порой искоса поглядывать и на своего пассажира, иногда выкрикивал что-то непонятное, показывал вперед. В полудреме, от которой избавиться так и не удавалось, Агасфер внезапно ощутил какие-то изменения в езде. Собаки прибавили ходу – упряжка догоняла ту, что вышла на лед пролива первой. Заметив впереди серые тени, Агасфер поглядел на часы и в который раз подивился точности расчетов Ландсберга: с момента выезда прошло ровно четыре часа! Его каюр, одновременно орудуя шестом и используя тормоз в виде короткой палки, окованной по одному краю железом, заставил упряжку свернуть на снежную целину. Через несколько минут они догнали свору собак передовой упряжки и разом остановились. Уложив собак в снег, каюры направились друг к другу. Встал и Агасфер. Не без опаски обойдя собак, выгрызающих из подушечек лап кусочки льда, он подошел к каюрам. Поздоровался с погонщиком первой упряжки, поинтересовался – сколько, на его взгляд, пройдено верст по льду. – Моя не знает! – улыбнулся тот совершенно беззубым ртом. – Однако большую часть пути прошли! Видишь, серый полоса впереди? Это, однако, другой берег! Агасфер, сколько ни вглядывался, никакой полосы не приметил, но говорить об этом не стал. Вернувшись к своим нартам, он достал из мешка мощный бинокль и попытался разглядеть берег материка впереди, но так ничего и не увидел, кроме сверкающей снежной белизны. Тем временем погонщики достали из мешков вяленую рыбу и стали кормить собак. Псы мгновенно расправились с кормом и блаженно развалились на снегу, наслаждаясь отдыхом. Агасфер, хоть и не замерз, ожидал, что и его угостят кружкой горячего крепкого чая – но привал, видимо, в планы гиляков не входил. Перебросившись несколькими отрывистыми гортанными фразами, погонщики побрели каждый к своей упряжке. Хотя пассажира никто и не звал, Агасфер не стал ждать приглашения и поспешил: поднял собак и погнал упряжку по снежному нетронутому покрову. Только теперь Агасфер понял и оценил разницу между ездой по набитой колее и снежной целине. Увязая в снегу по брюхо и глухо воя, упряжка рвалась вперед, но двигалась намного медленнее, чем утром. Каюр то и дело соскакивал с нарт и бежал рядом с псами, подбадривая полудикую свору. Агасфер тоже хотел соскочить с нарт, чтобы собакам было легче, но погонщик прикрикнул на него и недвусмысленным жестом приказал оставаться на своем месте. Прошел час, другой – и, наконец, Агасфер увидел ту серую полоску, о которой ему говорили. Увидели ее, видимо, и псы: они изо всех сил налегли на постромки, и нарты покатились ощутимо быстрее. Вскоре серая полоска почернела и превратилась в стену деревьев, отчетливо различимых и без бинокля. Выскочив на берег, упряжка по команде каюра сбавила ход и вскоре вообще остановилась. Гиляк отвязал собак, закрепив короткой веревкой каждую к отдельному дереву. Вожак упряжки, как заметил Агасфер, остался на свободе, однако никуда не убежал, улегся в снег неподалеку от своего вожатого. – Однако, костер жечь пора! – сообщил каюр и первый побрел за хворостом в подлесок. – Здесь вторую нарту ждать будем, здесь ночевать! Ничтоже сумняшеся, Агасфер приволок свою охапку хвороста к костру и был неприятно удивлен, когда каюр жестом велел ему разводить свой костер. – Ну и черт с тобой, – пробормотал Берг и отправился в подлесок за второй порцией хвороста. Он умело разжег костер, достал котелок и бросил в него замороженный «блин» супа. Сделал приглашающий жест погонщику, однако тот отказался с таким видом, будто «белый господин» пытался угостить его чем-то отвратным. Что он набросал в свой котелок, Агасфер рассмотреть не успел. Пока суповой «блин», шипя, переходил в жидкое состояние, подоспели вторые нарты. Их вожатый замешкался с упряжкой, и, воспользовавшись этим, псы затеяли драку. Впрочем, она быстро прекратилась – стоило гилякам приблизиться к собакам, как те с виноватым видом разбежались. Переход через тайгу, к почтовому тракту, прошел в полном соответствии с предсказаниями Ландсберга. Ехали с утра целый день. Собаки несколько раз бросались в сторону за взлетевшей тетеркой, опрокидывая нарты. Один раз подняли отдыхающую лису. Упряжки перепутались, упряжь порвалась, и часа два у гиляков ушло на поиск в тайге собак и возвращение упряжек в рабочее состояние. К вечеру все же выехали на почтовый тракт, и упряжки по накатанной дороге с огромной скоростью помчались на юг. Через четверть часа в воздухе поплыл запах дыма, а еще через 10 минут упряжки остановились возле добротного дома с надписью «Почтовая станция». На шум, поднятый дюжиной собак, из дома выскочили трое детишек от 5 до 10 лет – в длинных рубашках до колен – двое в огромных, не по размеру валенках, а третий, самый старший, босиком. Увидев гостей, детишки тут же юркнули обратно в дом, а вместо них на крыльце появился мужик неопределенного возраста с окладистой бородой, за которую он тут же озадаченно ухватился. – Господи… Откуда ж вы взялись, господа проезжающие? – пророкотал хозяин. – Неужто с острова? – Оттуда, оттуда, господин начальник! – Агасфер соскочил с нарт, потопал ногами, разгоняя кровь, выбил об колено запорошенную шапку с длинными ушами. – Мир этому дому! Погреться-то пустите? Хозяин распахнул дверь и, не отпуская бороды, посторонился, пропуская гостя. – Не беспокойтесь, мои каюры на улице ночевать будут, они привычные, – предварил вопрос хозяина Агасфер. – Оно так. Я ихнее племя знаю! А вот гостей, признаться, я нынче не ждал, – произнес хозяин. – Вторую неделю тракт пустой, как метлой вымели! Надо у бабы спросить, осталось ли чего в печи? Яишенкой, в крайнем случае, обойдетесь, ваш-бродь? – У опытного путешественника все всегда с собой! Сейчас принесу! – весело отозвался Агасфер, прикидывая число едоков. И тут же спохватился: – А лошадки-то свежие на завтра найдутся?